Карл Вурцбергер - Туманы сами не рассеиваются
Сказал он это просто, без обиды и безо всякой рисовки. Стало тихо. Кольхаз посмотрел на фельдфебеля, приглашая его сказать что-нибудь.
— Наказывать вас никто не будет, — коротко сказал Ульф и сел на место.
Зимлер удивленно посмотрел на фельдфебеля.
Час спустя ефрейтор Кольхаз перед строем объявил Кенигу выговор за упущение по службе. Делал он это неохотно, хотя и понимал, что этого требуют интересы дисциплины.
На следующий день взвод Рэке был поднят по тревоге. Услышав слова: «Взвод, тревога!» — Кольхаз вскочил с постели и начал быстро одеваться.
Когда в комнату вошел фельдфебель, одетый по всей форме, Кольхаз понял, что тревога учебная, а не боевая, и с облегчением вздохнул.
Одевшись, солдаты бросились разбирать оружие. Во дворе их ожидала машина. У КПП стоял обер-лейтенант Гартман с секундомером в руках.
Гартман поставил командирам отделений задачу: выдвинуться в район сосредоточения и окопаться.
Более получаса тряслись в машине по полевой дороге. Наконец остановились на лесной поляне. Фельдфебель подал команду: «Слезай! Командиры отделений, ко мне!»
Никто не знал, где они находятся. Каждый командир отделения получил от Ульфа схему маршрута движения на высоту с отметкой 402,5.
Сам обер-лейтенант изъявил желание пойти с отделением ефрейтора Кольхаза.
— Я сам должен вести отделение или могу поручить кому-нибудь другому? — спросил ефрейтор.
— На ваше усмотрение.
Кольхаз кивнул и подозвал к себе Зимлера.
— Отделение по указанному маршруту поведете вы! — приказал он солдату. — Остальные действия только по моему приказу!
Зимлер познакомился с маршрутом, выставив наблюдателя, подал сигнал начать движение.
Сначала их путь пролегал по лесной дороге, по обе стороны которой рос густой хвойный лес. Постепенно лес становился все гуще и гуще.
Вдруг Зимлер остановился: дорога делала в этом месте поворот влево, а им согласно схеме надлежало двигаться вправо.
— Выходит, мы пойдем прямо через лес, — шепнул Зимлер Кольхазу.
Кольхаз кивнул и сказал:
— Сориентируйся по солнцу и веди отделение дальше. Однако сделать это было не так просто, так как солнце то и дело скрывалось за тучами или же за кронами деревьев. С облегчением Кольхаз вздохнул только тогда, когда они вышли к небольшому озерку, которое было указано на схеме.
— Правильно ведете отделение! — похвалил офицер Зимлера. — Только ускорьте темп!
На опушку леса отделение вышло почти одновременно с другими отделениями. Фельдфебель приказал занять позицию и окопаться.
Земля оказалась твердой и каменистой.
— Засекаю время! Окопаться! — приказал Ульф, глядя на часы.
Кольхаз подбежал к отделению и каждому солдату определил место, где он должен отрыть для себя окопчик.
Увидев в руках обер-лейтенанта Гартмана лопату, Кольхаз удивился:
— Вы тоже будете копать?
Офицер громко рассмеялся:
— А почему бы и нет? Или вы думаете, что у меня под френчем кольчуга, которая защитит меня от пуль противника. Все, чего я требую от своих подчиненных, я должен уметь делать сам!
Кольхаз воткнул лопату в землю, куда она вошла не глубже чем на два-три сантиметра. Посмотрев в сторону Зимлера, ефрейтор увидел, что тот неверно держит лопату. Зато Кениг орудовал ею, как заправский землекоп, и бруствер его рос с каждой минутой.
— Возьми правильно лопату и посильнее всаживай ее в землю! — крикнул Кольхаз Зимлеру. — Иначе у тебя ничего не получится.
Солдат очень старался, но у него ничего не получалось.
Через час, когда большинство солдат уже наполовину зарылись в землю, Зимлер откопал лишь небольшую ячейку для стрельбы лежа.
Кольхаз работал вовсю, пот струился у него по лицу, руки ломило.
В этот момент обер-лейтенант Гартман подал команду:
— Газы!
Кольхаз продублировал команду и, надев противогаз, продолжал углублять свой окопчик. Рядом с ним, как паровоз, пыхтел Зимлер. Его движения становились все медленнее и медленнее. Через несколько минут он вообще прекратил работу, отложив лопату в сторону.
Кольхаз подбежал к нему и, не снимая противогаза, крикнул:
— Продолжать работу!
— Я больше не могу! — жалобно взмолился солдат. — Посмотрите на мои руки! — И он показал Кольхазу руки, на которых были набиты кровавые мозоли.
— Две минуты отдыха и продолжать оборудовать окоп! — приказал Кольхаз.
Зимлер пробормотал что-то невнятное и, схватив лопату, с ожесточением начал ковырять ею землю.
Солнце тем временем поднялось высоко над горизонтом, посылая на землю свои жаркие лучи. Солдаты истекали потом. Дышать было трудно, но они сантиметр за сантиметром вгрызались в землю.
Наконец раздалась команда:
— Отбой! Опасность химического нападения миновала! Снять противогазы!
Солдаты с удовольствием стащили с себя противогазы и обтирали потные покрасневшие лица.
Первым об окончании работы доложил Кениг, за ним закончил оборудовать свой окоп обер-лейтенант Гартман. Третьим по счету оказался Кольхаз, за ним — Дуке.
Кольхаз проверил окопчики. Лучше всех окоп получился у Кенига. Остальным солдатам для завершения работы понадобилось полчаса. Последним отложил лопату в сторону Зимлер. Вид у него был измученный.
— Вот видите, — подошел к нему обер-лейтенант, — постарались — и, как говорится, результат налицо.
— Это такой-то ценой! — Зимлер показал офицеру руки.
— Ничего не поделаешь, — улыбнулся Гартман. — Сегодня — с мозолями, завтра — без них. Бывают вещи, за которые на поле боя приходится рассчитываться не потом, а кровью… Пойдемте посмотрим, как получилось у других.
За отличное оборудование окопа Гартман вынес Кенигу благодарность, которую тот выслушал с каменным лицом. Затем обер-лейтенант объявил перерыв.
Солдаты уселась на траве и не спеша закурили. Самое трудное в сегодняшнем занятии у них было уже позади.
* * *Постепенно лето вошло в свои права. И хотя выпадали отдельные жаркие дни, оно все же выдалось прохладным.
Забот у Кольхаза не уменьшилось и после собрания. Кениг ни с кем не разговаривал, а когда его обвинили в этом, ворчал и отмахивался. Зимлер тоже несколько дней держался в стороне и избегал разговоров с товарищами.
Кольхаз с беспокойством наблюдал за ними, но про себя решил, что будет, видимо, лучше, если все образуется само собой.
В среду, когда все, кроме Кенига, находились в комнате, Дуке, обращаясь к Зимлеру, сказал:
— Ты, Ульрих, у нас бронебойщик, а это значит, что от твоей стрельбы будет зависеть общий балл отделения. Если ты промажешь, все наши усилия пойдут насмарку.
Зимлер обвел ребят глазами и ответил:
— До сих пор я стрелял хорошо и на этот раз не подведу.
— Если нас подведет Поль со своим пулеметом, мы еще можем выправить дело, а вот стрелять по танкам никто из нас не сможет.
— Я буду очень стараться. Конечно, точной гарантии я вам дать не могу, да этого и никто не может гарантировать…
— Бояться мы не боимся, — перебил его Кольхаз. — Ты только должен не забывать, что от тебя многое зависит…
— Нам нужно еще раз устроить тренировку, — предложил Дуке. — Время течет быстро, не успеем оглянуться, как подойдет день стрельб.
Кольхаз думал, что кто-нибудь из солдат будет возражать, но этого не случилось.
— Да, Ульрих, я чуть было не забыл сказать тебе о том, что у тебя в селе живет друг, учителем работает. Он тебя знает и просил, чтобы ты к нему как-нибудь зашел.
— Кто-то знает меня здесь, в селе? Откуда? Как его зовут?
— Ты-то его не знаешь, а фамилия его Трау. Готфрид Трау. Он слушал твои лекции на курсах. Он видел тебя здесь мельком и сразу же узнал.
— Хорошо. Зайду, если ты меня к нему проводишь.
— Хорошо. Провожу.
* * *Однажды вечером Кольхаз увидел Брунера у макета сторожевой вышки, которую он мастерил из спичек с помощью клея.
Кольхаз хотел было сказать солдату, что это пустая трата времени, но сдержался, а когда посмотрел, как ладно он орудует пинцетом и спичками, спросил:
— И давно ты этим занимаешься?
— Несколько лет назад я из спичек построил миниатюрный конный двор. Работал почти два года. Сейчас эта поделка стоит у нашего директора под стеклом.
— И все это ты делаешь просто на память? Без схемы?
Брунер отложил в сторону пинцет и подал ефрейтору чертеж, выполненный по всем правилам.
— Где ты научился так чертить? — удивленно спросил Кольхаз.
— Я нигде не учился.
— Тогда скажи, почему же ты работал конюхом, когда у тебя такие способности?
— Мне об этом и другие люди говорили, но мне не хочется иметь дело только с бумагой и тушью… Я долго не выдержу. А потом решил, что заниматься можно и тем и другим. А ты разве не так делаешь?
