Канта Ибрагимов - Прямой наводкой по ангелу
Мгновенно пригнувшись, женщины бросились на балкон. Роза буквально на руках внесла Мальчика. На сей раз он не противился — весь дрожал, словно в продолжении ритма лезгинки тело его сотрясалось; он был в холодном поту. Сам лег на кровать, свернулся калачиком. Женщины укрыли его одеялом, и, потрясенные, еще долго стояли в виноватой позе над ним, пока он не успокоился, и вроде заснул, как вдруг ослепительно вспыхнула лампочка. Мальчик сквозь закрытые веки зажмурился, перевернулся на другой бок, и еле слышно:
— Убелите их свет.
Вскоре он заснул. Его сон был беспокойным: он опять вспотел, что-то бормоча, постоянно пытался сбросить одеяло.
— Что же с ним? Неужели заболел? — трогала его лобик Роза.
— День у него был тяжелый, эмоциональный — не выдержал нагрузки.
— А как он изменился, не по годам повзрослел.
— Еще бы, — печален голос бабушки, — столько повидал, пережил… Здесь фронт — год за три.
В подтверждение этого вновь застрочил пулемет, где-то далеко что-то взорвалось, а над городом повис нарастающий гул самолета-разведчика, так что клеенка на окне задрожала от вибрации.
— Надо его вывезти, насильно, — словно в прозрении оживилась Роза.
— Давно пора. Да сам не поедет… Боюсь, нанесем еще большую травму, — Анастасия Тихоновна тяжело опустилась на диван.
— Поверь моему опыту: этот ребенок — как национальное достояние; таких раз в сто лет Бог народу посылает.
— Дэла! — взмолилась Роза, на родном попросила для Мальчика долгих, счастливых лет жизни, и перейдя на русский:
— Как быстро он освоил скрипку?! Просто чудеса!
— В том-то и дело: уникальный ребенок, талант.
— Правда, и вы с ним немало возитесь. Можно сказать, круглые сутки.
— Да, других соблазнов у нас нет; скрипка — единственная радость, а у него божественный музыкальный дар… Вот теперь телевизор будет его отвлекать.
— Может, проверим телевизор, включим? — предложила Роза.
— Мальчика разбудим. Да и устала я, день суматошный был.
— Здесь все дни суматошные, — Роза осторожно закрывала балкон — и мне завтра на работу. Давайте спать.
Задули керосинку, легли. Над городом странная, давящая тишина. Лунный свет заглянул в окно, пополз по полу прямо к кроватке Мальчика, осветил его лицо. Он сквозь сон стал что-то оживленно бормотать, задергался, и вдруг залился искрящимся, чистым счастливым смехом, да таким, что бабушка и Роза никогда такого от него не слышали. А Мальчик, все смеясь, неожиданно встал, и ничего не задевая, прямо по лунному свету пошел к балкону, у самой двери остановился, хотел было развернуться, и тут женщины четко услышали:
— Скрипку не брать? Там все есть?…Лечу! — и он ухватился за ручку балкона, дернул… Первой подоспела Роза, они уложили его на большую кровать, меж собой, держа за обе руки. А он сквозь сон все рвался куда-то, просил отпустить, пока жалобно не застонал, стал плакать, сопеть. Женщины пытались сонного Мальчика успокоить, сами в растерянности плакали, пока он окончательно не затих.
А лунный свет тем временем заполз и на эту кровать, и вновь к лицу Мальчика, и вновь он улыбнулся, стал что-то невнятно бормотать.
— Роза, завесь одеялом окно, — мистически прошептала бабушка.
В комнате воцарился мрак, гробовая тишина, а потом — шорох, страшные шаги в подъезде, во входную металлическую дверь тихо постучали. Они вздрогнули, сильнее обняли Мальчика. Стук повторился. Роза осторожно встала, стала шарить у печи, выискивая топор.
— Роза, это я, Бага, — наконец заговорили за дверью.
— Открой, я ранен… Помоги.
Вскоре, при свете керосинки, в соседней комнате Роза обрабатывала окровавленное плечо.
— Ой-ой! Больно, — сетовал раненый.
— А откуда ты узнал о «зачистке»? — по ходу выуживала медсестра.
— Мир не без добрых людей, — пытался бравировать Бага.
— Это на блок-посту?
— Хе, на блок-посту одни пешки, менты. А у нас…э-э, как это в мире называется? О, да, глобализация! — он здоровой рукой постучал по нагрудному карману, откуда торчала антенна рации.
— И у нас глобальная связь, даже с Москвой.
— Вот и позвони в Москву, чтоб нас не бомбили.
— Ну, я-то звонить не могу, но иногда получается подслушать.
— И что они говорят?
— Худо дело, война им, видно, нужна, ой-ой! — он дернулся.
— Так всюду твердят, что войне конец и Грозный восстанавливать будут.
— Брехня! Вам бы отсюда уйти пора. Да знаю, Мальчик не уйдет, — он тяжело вздохнул.
— Как играть научился, особенно лезгинку, — не удержишься.
— А что ж ты даже раненый гарцуешь?
— На зло!
— Дурак ты, Бага, — с сожалением вздохнула Роза.
— Жить-то надо не «на зло», а в добро.
— Ой-ой, наслушалась старушечьих, христианских сказок. А Мальчика совсем испортили, — зная, что находящаяся в соседней комнате бабушка по-чеченски не понимает, говорил он.
— Чем же мы его испортили? — рассердилась Роза, ткнула чуть сильнее тампоном.
— А-а! — застонал Бага.
— Да я пошутил. Вижу, как возитесь с ним… А бабка упертая — быстро научила его играть, — тут он отчего-то кашлянул, и уже иным, с нотками враждебности, тоном:
— А вот с Ноем она, конечно, перегнула. Ведь наши ученые доказали, что от пророка Ноха произошли мы, нохчи[10], и … — Какие «ученые»? — перебила его Роза и как залилась смехом!
— Ха-ха-ха, ну ты, Бага, точно дурень!
— Роза! — в темном дверном проеме появилась Анастасия Тихоновна.
— На всю округу слышно! Да и Мальчик спит.
Быстро закончив перевязку, выпроваживая Багу, уже в подъезде, Роза говорила:
— Завтра к обеду вернусь из больницы с медикаментами, надо как следует обработать рану при свете дня. Только как тебя позвать?
— Пусть Мальчик сыграет наш гимн! — хорохористым голосом.
— Ваш гимн, как и ваши ученые, — чуть не прыснула смехом она, и в догонку:
— Мальчик сыграет лезгинку.
С зарею Роза ходила несколько раз на Сунжу за водой, потом мыла подъезд от следов крови. Как и договаривались, в тот день и на следующий она обрабатывала Баге рану. А еще через сутки, до зари, в их квартиру грубо постучались, требовали открыть по-русски. Дабы дверь не взломали, Анастасия Тихоновна открыла: военные в черных масках ворвались, ни слова не проронив, грубо схватили Розу и под истерический вой Мальчика и вопрошание бабушки потащили в подъезд, и уже на улице один, сжалившись над старушкой, бросил:
— За пособничество боевикам.
В то же утро, взяв с собой Мальчика и скрипку в футляре — все свое состояние, — Анастасия Тихоновна ринулась за помощью в больницу, где работала Роза. Потом в милицию, в комендатуру, на военную базу в Ханкалу — все бесполезно, ее даже близко к объектам не подпускают, везде охрана — никаких следов, никто о Розе не слышал, не знает, не ведает.
А в городе, почти каждую ночь, вот так же, не известно кто, людей из домов забирает — многие бесследно исчезают, какие-то истерзанные трупы за околицей столицы случайно находят. Некоторые трупы родственникам продают. В общем — война, милости ждать нечего.
Через три дня поисков силы бабушки иссякли, и не знает она — куда еще идти, что еще делать?
— Как к ним прямо на квартиру явился капитан Головачев, с подарками для Мальчика.
— Что-то скрипки совсем на слышно, — пытался шутить он, видя, что здесь не до музыки.
— Здесь вся техника ходит без номеров, но через мой пост, и я многое знаю. БТРы, что увезли Розу, принадлежат, — и он назвал одну из спецслужб России, — и они дислоцируются на территории таксопарка.
В тот же день, к вечеру, были у таксопарка. Здесь та же картина — никого и близко не подпускают, и спросить не у кого — лишь изредка из ворот грязная бронетехника выезжает, на ней военные, и в масках и без них, да все одинаковые, словно на одно лицо. Как-то странно, бесчувственно смотрят они на бабушку с ребенком, газанув, обдают их копотью дизеля, — вот и весь ответ на вопрос.
Уже в потемках, усталые, вернулись они ни с чем домой; собирались спать, да вновь гость — Бага.
— Если знаете, где примерно Роза, то полдела уже сделано. А в этом бардаке, на территории этой республики вам могут помочь только иностранные представители.
— Так я играл для них на концелте, — воскликнул Мальчик.
— Вот и еще сыграй, — как обычно не унывает Бага. — И что вы в трауре? Включите свет, включите телевизор, играйте на скрипке, — только так здесь можно выжить.
На следующее утро, видя что к представителю от Совета Европы тоже близко не подпускают, бабушка, доставая скрипку из футляра, заметила:
— А Бага вовсе не дурак. Я бы и не догадалась. А ну-ка, Мальчик, играй, да погромче, и то же самое, что на концерте, чтобы вспомнили нас.
После первых же аккордов, из-за высокого железобетонного забора с колючей проволокой, выскочили двое охранников в морской форме, сжалившись над музыкантом, кинули в футляр по десять рублей:
