Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом
— Нет, пропуск заготовлен для женщины. Весь план основан на участии женщины — вы ведь знаете. И именно такой женщины, как пани Герда. — Это была партизанская кличка Власты.
— Да, я знаю, — кивнул Колена. — Но пани Герда была запасной, для этой операции намечалась Гелена.
— Почему Гелена? — возмутилась Власта.
— Может быть, все же вы и меня как-нибудь используете, — напомнил о себе Штефан.
— Предполагали это сделать, но не вышло, — пожал плечами Винарик.
— Впрочем, — сказал Колена, — пан Свитек может послужить связным пани Герды. Мало ли что может случиться.
— Не возражаю, — кивнул Винарик.
— План остается прежним? — спросил Колена.
— Никаких изменений. Все, как мы наметили.
— Прекрасно. Тогда договаривайтесь о деталях,- заключил Колена. — Встреча завтра, здесь же, в два пополудни. — Он протянул Власте руку и задержал ее маленькую и нежную руку в своей дольше, чем полагалось. Но в этот раз он ничего не мог с собой поделать. — Помните, дорогая Герда, первая наша заповедь — не зарываться. Берегите себя. Ясно?
— Ясно, дорогой Цвелих.
Колена больше ничего не сказал и вышел не оборачиваясь: у него было срочное свидание, отложить которое нельзя было ни в коем случае. Эта же встреча у Холмовского не была запланирована, и только важные обстоятельства заставили Винарика подойти к Колене прямо на улице, где он дожидался его выхода из конторы.
О плане диверсии Винарик доложил Колене недели две тому назад, и Ян одобрил его. До сегодняшнего дня не был только известен срок проведения операции, так как все зависело от графика дежурств караульных старшин. Колена намечал привлечь Гелену в качестве исполнительницы, но именно сегодня девушка выехала на задание в Сенец. Винарик был доволен: его устраивала пани Герда. Она так горячо отнеслась к его идее. К тому же, как знал Винарик, пани Герда умеет играть любую женскую роль, великолепно перевоплощаясь. И сейчас Винарик с особым удовольствием инструктировал Власту.
— Вы придете за час до закрытия по пропуску, выданному пани Гаусковой, — говорил Винарик, будто читал приговор: четко, без лишних слов, с лицом, не выражавшим никаких эмоций. — Пани Гаускова — учительница из Глоговец. Как вам держаться, думаю, нет необходимости объяснять?
Власта молча кивнула.
— В два часа ночи на дежурство вступит наш человек. Имя ничего вам не скажет, и потому я не называю его. В это время можно действовать. Однако не забывайте об осторожности. Поменьше шума и не торопиться: . времени достаточно — два часа. В крайнем случае — три. Но это уже связано с риском. В пять часов вы должны быть на месте при всех условиях. В восемь тридцать, соответственно переодевшись, вы станете уборщицей Еленой Пелаковой. У входа вы предъявите удостоверение со своей фотографией и, если вахтер спросит, новенькая ли вы, подтвердите с простодушной улыбкой: «Новенькая, пан офицер, третий день, пан офицер». Солдату будет приятно, что его величают офицером.
— Ясно, пан Винарик.
— А как вы откроете сейф?
— Как вы меня учили.
— Шифр второго замка сегодня А3867683.
— А3867683.
Он вынул из кармана удостоверение, и пропуск и протянул их Власте.
— В ключах, надеюсь, вы не нуждаетесь?
— Вы хотите сказать: в отмычках?
— Хм… Это звучит, знаете ли…
— Не благородно, вы хотите сказать? А разве благородно то, что они делают?
И Винарик невольно удивился тому, как резко изменились черты этого девичьего лица, каким оно стало суровым.
— Великолепно. Желаю успеха!
Винарик ушел, и Такач, когда они остались одни с Властой, хотел что-то сказать, но не решался. Власта заметила это.
— Я слушаю вас, Штефан.
— Мне хотелось, бы быть с вами. — Он помолчал. — Просто ужасно, что таким делом должна заниматься девушка, что вы подвергаете себя такой опасности.
— Штефан, не огорчайтесь. Я горжусь, что Колена поручил эту операцию мне…
Они договорились, где встретятся, если он понадобится ей до операции, или даже ночью, или утром, если все сойдет благополучно.
Часа в четыре пополудни на тихой улице у дверей здания министерства остановилась молодая женщина. Пальто, шляпка, зимние ботинки, на ней были темных тонов и давно вышедшие из моды. Женщина была похожа не то на гувернантку, не то на сельскую учительницу. Верхнюю часть лица — лоб и глаза закрывала вуаль. Сквозь нее поблескивали стекла очков.
Женщина порылась в сумке, вынула какую-то бумажку, на которой, видимо, был указан номер, дома, так как тут же она стала искать глазами этот номер и, не найдя его, недоуменно пожала плечами. В следующую минуту она решительно, толкнула дверь, которая не так-то легко поддалась, и вошла в здание, оказавшись лицом к лицу с вахтером в форме министерства внутренних дел. Женщина протянула пропуск, который вынула заранее, и вахтер довольно долго вчитывался в несколько строк, будто хотел навечно запомнить фамилию пани Гаусковой.
— Вы знаете, как пройти? — спросил он, так же внимательно, как и записку, разглядывая лицо вошедшей.
Она кивнула и, взяв пропуск, который возвратил ей вахтер, стала подниматься по лестнице, устланной ковровой дорожкой.
На втором этаже она повернула налево, как будто была здесь не раз, и так же решительно постучала в двери — пятые или шестые по счету. Кто-то сказал за дверью:
— Просим, зайдите!
Женщина, вошла, и ей навстречу из-за стола поднялся рыжеусый человек.
— Пани Гаускова из Глоговец?
— Едва нашла вас! — ответила женщина. Это был пароль.
Рыжеусый извинился и вышел из комнаты, больше не говоря ни слова. Через полминуты вышла и Власта. Она шла в пяти-шести шагах сзади, задумчиво глядя перед собой. Рыжеусый остановился и закурил, а Власта прошла дальше. Но в ее памяти, как на мягком воске, отпечатались дубовые двери и номер над ними. Рыжеусый обогнал ее еще до поворота, и она опять, слегка замедлив шаг, следовала за ним, пока он не остановился у одной из дверей. Власта чуть не наскочила на него и невольно сказала:
— Извините!
Он молча кивнул, уступая дорогу. Власта взялась за дверную ручку и вошла в комнату, показавшуюся ей очень узкой, холодной и похожей на тюремную камеру с окном, забранным решеткой.
Она взглянула на стол, увидела ключ и, взяв его, закрыла двери, не забыв вынуть ключ. Про себя она ответила, что замочную скважину закрыл медный язычок. Все эти детали фиксировались, казалось, помимо ее сознания. Закрыв двери, она сняла пальто, шляпку и повесила их на крючок у дверей, затем уселась за стол.
Перед ней была серая стена, слева — высокое окно, забранное решеткой, в которое заползали зимние Сумерки, и справа, у стены, — корзина для бумаг. Кроме стола и стула, никакой мебели в комнате не было. Это помещение, видимо, служило только для посетителей и только на короткое время. Кто знает, может быть, за этим столом платные агенты строчили свои доносы на патриотов?.. Власта брезгливо отодвинулась от стола, закапанного чернилами, и тут же усмехнулась: как легко возбуждается ее воображение! Она легонько вздохнула и немного Поерзала на жестком стуле, удобно устраиваясь: впереди ведь долгие часы ожидания.
С полчаса девушка сидела с закрытыми глазами, привалившись к спинке стула. Со стороны могло показаться, что она спит или погрузилась в мечты. Но вдруг она встрепенулась, решительно опустила руку в карман своей голубой кофты и вынула черный бархатный мешочек.
«Вот бы удивились Колена и Такач, — подумала Власта, — если бы знали о содержимом этого черного мешочка разведчицы!» — и осторожно вынула самые прозаические, но воспетые многими поэтами бабушкины спицы с начатым вязанием.
Она вязала и думала: «Ах, какое это счастье, мама, что ты научила вязать! Помнишь, мама, как я упрямилась и не хотела брать в руки эти чудесные спицы, так как меня звали улица, и двор, залитый солнцем, и Евин звонкий голосок: «Вла-аста-а!» Но ты говорила, мама: «Сделаешь десять рядков — и пойдешь». Потом уступала: «Пять рядков». Потому что ты ведь сама когда-то была юной, играла в серсо и в «классы», и подружка, задрав голову, кричала в окно: «Мари-ия!» Но тогда ты бы ужаснулась, если бы тебе сказали, что твоя дочь будет коротать ночные, бесконечно тревожные часы за вязанием в этой комнате, похожей на тюремную камеру…»
Давно наступил вечер, и вдруг Власта поняла, что она сидит в полной темноте, такой густой темноте, что она казалась осязаемой. И смелая, отважная девушка похолодела при мысли, что неожиданно попала в западню: ни предусмотрительный Винарик, ни она сама не подумали о том, что в этой комнате могут отсутствовать маскировочные шторы и, следовательно, нельзя будет зажечь свет, так как окно выходит… Куда окно выходит? Во всяком случае, ясно одно: появившийся неожиданно, посреди ночи, яркий свет в темном прежде окне не может не вызвать подозрений у тех, кто находится во внутреннем дворе министерства, охраняющего безопасность государства господина Тисо. А в такой темноте невозможно различить по ее маленьким часам, когда же наступят благословенные, спасительные (спасительные ли?) два часа ночи.
