Борис Тартаковский - Смерть и жизнь рядом
— Порядок? — спросил его партизан, которого называли Данилой Грунтовым.
— Все в порядке, — ответил Янек и, когда партизаны уселись на телегу, погнал лошадей к тюрьме. Но выехал он не к воротам тюрьмы, а в переулок. Янек показал партизанам калитку, через которую собирался вывести Нестора и летчика. Только надо подождать комендантского часа.
Янек остался на возу, а Грунтовой, Алоиз Ковач и Дюло заняли каждый свое место по указанию Янека.
Заняв пост против тюремных ворот, Дюло медленно прохаживался по другой стороне улицы, прячась в тени. Алоиз притаился в нише недалеко от чугунной ограды, за которой в глубине просторного двора стоял тюремный флигель. Данила тоже устроился недалеко. Улица была совсем пустынна — ни одного человека! Топольчанские обыватели сидели по домам, а немцы и гардисты уже убрались в казармы или проводили время в кафе.
Время тянулось, как будто все топольчанские часы остановились. Но вот на башне пробило семь раз. И сразу же Алоиз услышал звуки подъезжавшей крестьянской телеги. На ней угадывался Янек.
У тюремных ворот Янек остановился, соскочил с телеги и подошел к ограде. Просунув руку через прутья, юноша нащупал звонок, которым вызывался караульный солдат. Янек не раз пользовался звонком, когда по поручению отца привозил в тюрьму продукты или дрова. Юноше были известны все входы и выходы в тюрьме.
На звонок вышел к воротам караульный. Янек знал его. Но тот все же спросил, кто звонит. Янек ответил, что привез брикеты для кухни.
— Горячего чайку хочешь, Франц? — весело спросил он.
Франц сказал, что он предпочел бы стакан шнапса или кружку пива.
Проехав в глубь двора, Янек стал сбрасывать брикеты в углу, у самого забора, где была калитка, выходившая в переулок. Кинув взгляд на юношу, Франц крикнул, чтобы тот не очень тянул со своими брикетами, если хочет переброситься в карты.
— Я пошел в караульную, — предупредил Франц.
— А где дежурный, тоже с вами? — спросил Янек.
— Наверное, храпит у телефона, — засмеялся Франц, исчезая в дверях караульной.
Быстро освободив телегу от брикетов, Янек кинулся в низкие двери, за которыми, как ему было известно, в ящике конторки надзирателя лежали ключи.
К заключенным вели дубовые двери, окованные железом. Двери запирались массивными замками и имели глазки для наблюдения. Через маленькие оконца проникал свет из тюремного двора. Четвертая камера была рассчитана на семь человек и имела, кроме нар, деревянный сундук для инвентаря. В первой, малой камере сидел Нестор, а рядом находился летчик.
Как Янек и предполагал, дежурный надзиратель храпел на кушетке. Рядом, на обшарпанной конторке, стоял телефон, соединявший тюрьму с гестапо. Янек вынул большую марлевую салфетку и флакон с хлороформом, который получил от доктора Сухаренко, и стал действовать так, как тот ему велел. Но он, видно, переборщил немного, хотя узнал об этом значительно позже, — надзиратель чуть было не заснул навеки.
Управившись с надзирателем, Янек быстро открыл двери, окованные железом, Нестор и летчик подождали в канцелярии, пока Янек закрывал камеру, и вслед за Янеком вышли во двор. Юноша отпер калитку, за которой стояли с оружием наготове Алоиз Ковач и Данила Грунтовой, а Дюло притаился на углу и наблюдал за улицей. Выпустив партизан, Янек закрыл калитку и отнес связку ключей на место. Надзиратель лежал на кушетке, как и прежде, и хрипло, бессвязно жаловался на свою жизнь.
В караульной, куда заглянул Янек, продолжали дуться в «очко», и Франц радостно сообщил, что он выиграл пару пива.
— Давай, Янек, садись, может, и тебе повезет, — предложил Франц.
— Сыграл бы, да пора домой, — вздохнул юноша.
— Знаем твой дом! — засмеялся Франц. — И мы были молоды….
Они вышли во двор, и Янек вдруг стал искать кнут.
— Черт, куда он запропастился, — сказал Янек. — Посмотри, пожалуйста, Франц, нет ли его на телеге, а я поищу среди угля…
Франц стал шарить по доскам телеги, занозил палец и сердито закричал, что на телеге, кроме заноз, ни черта нет.
— Вот он, нашел! — сказал Янек. — Ты извини, пожалуйста, Франц, — и, вскочив на передок телеги, тронул лошадей.
Франц открыл ворота.
— Не упускай счастья, Франц, — сказал Янек. — Если карта идет, за нее надо держаться.
Франц удовлетворенно засмеялся.
— Сегодня эти болваны уйдут из тюрьмы без штанов.
— Представляю себе! — засмеялся Янек. — Желаю тебе удачи, Франц!
— И я тебе желаю удачи, — ответил Франц.
Проехав шагов двести, юноша остановил лошадей на условленном месте.
— Эй, хозяин! — тихо окликнул его Алоиз. — Груз получил?
Алоизу вся эта история была по душе. Ему нравилась опасная игра, а сейчас к тому же эта игра велась во имя спасения друга — Нестора Степового. А вот и он. Ну и разукрасили же его фашисты, святая Мария!.. И Алоиз с ненавистью подумал о тех, кто так мордовал парня.
Нестор между тем прощался с Янеком.
— Прощай, друг, большое тебе спасибо!.. На всю жизнь теперь мы с тобой братья…
— Братья! — согласно кивнул Янек, широко и радостно улыбаясь. Если сказать правду, он все же здорово трусил. Эти парни даже и не представляют себе, как ему было страшно. И все же он сделал то, что велело ему сердце, и какое это будет счастье, когда он расскажет о пережитом, шаг за шагом, своей милой. Она тоже показала себя молодцом — и это вдвойне приятно.
Нестора и Метелкина уложили на дно телеги и накрыли соломой, Данила Грунтовой устроился на задке воза, Дюло — посредине, а Алоиз взялся за вожжи.
— Молодец, хлопец! — похвалил он Янека на прощание. — Партизан из тебя выйдет первый сорт. — Он протянул Янеку руку. — А теперь, браток, уноси ноги!
Алоиз натянул вожжи, и лошади рванулись вперед. Янек немного постоял, пока телега не исчезла в темноте, и только сейчас почувствовал, как он страшно устал.
В ЛАЗАРЕТЕ
Все, кто только узнавал, что произошло с Нестором и Метелкиным, загорались желанием отомстить предателю.
— Для такого гада даже пули жалко, — говорил Алоиз. — По нем веревка плачет, — и выразительно водил своей ручищей вокруг шеи.
Но спасенные были в таком положении, что о немедленных поисках предателя и речи быть не могло, да и сами они не могли толком объяснить, где искать лесника. Николай Метелкин вообще не представлял, куда он свалился со своим самолетом, путал и Нестор. Обоих поместили в партизанский лазарет, а доктор Сухаренко был таким же законником в медицине, как Франтишек Пражма в правосудии. Словом, Нестору и Метелкину был предписан постельный режим.
— Ничего, от нас не уйдет ваш горар! — обнадеживал доктор. — Выздоровеете и тогда сами найдете.
Нестор выглядел очень скверно, и дело было не только в физических страданиях, но в душевной ране, которая, казалось ему, никогда не зарубцуется. Живым вставал перед мысленным взором юный Мариан Хложник с его озорной улыбкой, и один за другим проходили мимо лазаретной койки в ночной темноте все его товарищи. «А ты, лейтенант, жив!..»
Он метался на своей узкой койке, и то ему казалось, что он лежит среди убитых партизан на крестьянском возу, то над его головой свистела плетка обер-лейтенанта из гестапо.
«Ты скажешь, где партизаны?» — преследовал его днем и ночью голос обер-лейтенанта.
Этот голос имел множество интонаций — от нежно-певучего минора до звериного рыка.
«Ты скажешь, кто здесь помогает партизанам?!»
Он вообще не отвечал. Сжав окровавленные губы, он не отрывал своих ненавидящих глаз от искривленного рта обер-лейтенанта и молчал. И его молчание было красноречивей любых слов. А обер-лейтенант Ферц, сын .ресторатора Ферца, не мог поверить, что нельзя разжать этих окровавленных губ силой, и вновь и вновь задавал тот же вопрос:
«Ты скажешь, где партизаны?!» — и опять взвивалась свинцовая плеть.
«Твое счастье, Ферц, что мои руки стянуты веревкой, — повторял Нестор, — но все равно ты боишься меня, Ферц, даже связанного. Ведь ты боишься, Ферц…»
И теперь, в неярком свете парафиновой плошки, в партизанском лазарете, Нестор опять выкрикивал эти слова прямо в лицо Ферцу.
— Он бредит, — тихо объяснил доктор Сухаренко Тане Кашириной, — и страшные видения еще долго будут тревожить его сон. Что поделаешь! Против этого у меня нет порошков…
Утром в лазарет пришел Зорич. Он был весел и шутил, рассказал о переполохе, произведенном в топольчанской гестапо бегством русских. Как сообщила партизанская разведка, немцы допросили всех, несших в ту ночь службу по охране тюрьмы. Ни один человек не мог объяснить, кто усыпил надзирателя и как проникли злоумышленники в тюрьму. Янек и вовсе не был назван: Франц отлично помнил, как он искал кнутовище в пустой телеге и занозил палец. Отец Янека был в отъезде. В гестапо были уверены, что это дело рук партизан.
