Александр Воинов - Отважные
— Да, — улыбнулся Блинов, — надо отдать должное нашим родителям…
— Хорошо сказано! — подхватил Мейер. — Выпьем в их память! Хотя вы и русский, Илья Ильич, но в вас есть что-то истинно немецкое. Я бы сказал — твердость и величие духа!.. — Он нагнулся к Блинову: — Признайтесь вы ведь немец!..
Блинов шутливо поднял руки:
— Хотел бы, но не могу!.. Я истинно русский, господин Мейер.
Мейер пожал плечами, отставил рюмку и поднялся:
— Вы так же таинственны, черт подери, как ваш кованый сундук. Где вы только его достали?
— О, это давняя история, — ответил Блинов, — когда-нибудь я вам расскажу.
Мейер снова сел в кресло и долго раскуривал потухшую сигару, испытующим взглядом ощупывая Блинова.
— Вот видите, — сказал Мейер, — вы сами возбуждаете во мне интерес. А уж если я чем-нибудь заинтригован, то иду по следу, словно борзая… Иногда я думаю: на кой дьявол я трачу столько сил? Какая от этого польза?.. Но не могу удержаться. Натура!.. — И он весело засмеялся.
Блинов положил руку на его колено.
— Дорогой друг, — сказал он с той подкупающей простотой, которая всегда настораживала Мейера, — мы ведь собрались сегодня, чтобы отпраздновать наш союз… Признаюсь, я доставил вам некоторые неприятности. Мне казалось, что вы чрезмерно пристально интересуетесь моими делами. А между тем мои полномочия несколько иные, чем у обычного бургомистра. Вы это, наверное, поняли?..
— Я убедился в этом, — серьезно сказал Мейер.
— Почему я приехал сюда, в этот город? Таскать из музея картины? А может быть, с целью интриговать против вас?
По тени, которая прошла по лицу Мейера, Блинов понял, что попал в цель. Мейер откинулся к спинке кресла и не мигая, пристально смотрел в глаза своему собеседнику.
Блинов отпил из рюмки.
— Да, — сказал он тихо, и голос его доверительно прозвучал в этой небольшой комнате, слабо освещенной лампой под синим абажуром, — вы думали обо мне очень плохо, Мейер. Но, к сожалению, я не могу вам пока многого раскрыть… Не знаю, что будет со мной дальше, ведь моя судьба решается не здесь.
— Где же? — подался вперед Мейер.
— В Берлине, — оказал Блинов. — Ни о чем больше меня не спрашивайте. Поверьте, интересы дела требуют, чтобы мы шли к общей цели, но каждый своим путем. Необходимо, чтобы жители города мне доверяли. — Он нагнулся к Мейеру и понизил голос до шепота: — Была идея создать партизанский отряд. Я должен был вместе с ним уйти в лес…
Мейер понимающе кивнул.
— Ну, и что же? — быстро спросил он.
— Сейчас уже некогда: назревают события на Дону.
Мейер глубоко затянулся дымом сигары. Он был разочарован — бургомистр не сказал ничего лишнего.
Глава девятнадцатая
ЗАДАНИЕ
Ночью Колеснику не спалось: болела поясница, одолевали нелегкие мысли. Что будет с отрядом, если Геннадий Андреевич не достанет продовольствия?
Крестьяне сообщили, что в Малиновке спрятан хлеб. Он зарыт в яме. Но подобраться к нему трудно. Яма находится рядом с домом, где раньше был сельсовет, а теперь обосновались полицаи. Без боя хлеб не взять. Ну и что ж? В конце концов, полицаев там не так уж много. Важно только внезапно напасть на них.
Колесник с благодарностью подумал о тех многих простых людях, которые, пренебрегая опасностью и пробираясь дальними тропами, приносят партизанам важные вести. Их глазами партизаны следят за каждым шагом гитлеровцев в самых отдаленных деревнях и селах…
Именно благодаря доставленным сведениям партизаны за последние недели трижды громили обозы, которые гитлеровцы направляли к фронту. Они сожгли и взорвали больше тридцати груженных минами и снарядами «Круппов»…
Колесник понимал, что это не может не вызвать ответные действия со стороны гитлеровцев. Надо ждать карательных отрядов. Сейчас, после удачной диверсии на станции, гитлеровцы особенно обозлены. Придется партизанскому отряду перебазироваться на новое место.
Но главное, что тревожило Колесника, — это как разведать район, в котором фашисты будут строить систему укреплений. Уже несколько раз штаб фронта по радио запрашивал об этом партизан. До сих пор, по сути, сообщить нечего…
«Что же теперь делать? — думал Колесник. — Пробиваться в район работ? Ну хорошо, отряд пробьется, хотя это и будет стоить ему больших жертв и потерь, однако главного все равно не узнать. Где строятся доты? Сколько их? Какие дороги они простреливают? Как организована система их огня?» Именно это важно узнать, для того чтобы будущее наступление было успешным.
На прошлой неделе Колесник ходил на явку с Борзовым. Никита Кузьмич узнал, что Блинов хранит у себя важные бумаги, связанные с укрепрайоном. Мейер дал ему их для того, чтобы бургомистр мог правильно распределить рабочих. Да и вообще, как известно, Блинов пользуется полным доверием гестапо.
Никита Кузьмич своими глазами видел, как бургомистр запер карту в кованый сундук, который стоит у него в кабинете… Какая была бы удача, если бы удалось его взломать! Достаточно только сфотографировать документ.
Но Борзов не знал, каким образом открыть этот проклятый сундук. Никто, кроме самого бургомистра, не может к нему подступиться. Блинов уверен в том, что секрет замка невозможно разгадать, и даже отказался от специальной охраны.
По словам Борзова, у этого странного сундука нет даже скважины для ключа, а стальные стенки настолько толсты, что их не расплавить автогеном.
Остается одно — разведать сам укрепрайон. Установить, где строятся доты, и нанести их расположение на карту.
Но как туда проникнуть? Там, где идет работа, каждый человек на учете. Появись кто-нибудь посторонний, его сразу же задержат. Если не расстреляют, то заставят работать, а убежать оттуда почти невозможно.
На рассвете Колесник зашел к Дудникову, разбудил его, присел на топчан в углу землянки и, нахохлившись, зябко протянул руки к едва тлевшей печке.
— Чего бродишь? — спросил Дудников, закуривая папиросу.
— Не спится…
Помолчали. Дудников смотрел на маленькое оконце над потолком, составленное из нескольких осколков стекла, на светлые лучи поднимающегося из-за леса солнца. В городе до войны ему редко приходилось видеть, как встает солнце. А теперь он уже к этому привык, но все же иногда нет-нет да и залюбуется сиянием нарождающегося дня.
Колесник вдруг вскочил, стукнулся головой о перекладину под потолком и пришел от этого в еще большую ярость.
— Неужели же мы ничего не придумаем! — крикнул он. — Не может быть! Не может быть! Надо найти какой-то выход! Мы должны туда проникнуть! Я бы сам пошел, да при моем росте меня за километр видно…
Дудников курил и молча наблюдал за Колесником. В детстве он был, наверное, вроде Коли Охотникова — смелый, сообразительный парнишка. Вырос — дядя будь здоров! Пять пудов играючи выжимает. А вот сохранил в себе какую-то детскую непосредственность.
Вдруг он вспомнил вчерашний разговор с Колей Охотниковым. Рассказав, как он увидел отца в машине, мальчик стал просить, чтобы ему разрешили отправиться туда, куда повезли пленных. Конечно, Дудников отказал. «Нет, нет, глупости, — подумал он. — Это невозможно».
Но позднее, проходя мимо коновязи, он увидел Колю, в чем-то горячо убеждавшего Колесника. Мальчик размахивал скребницей, указывая куда-то в сторону, а Колесник, чуть сгорбившись, слушал внимательно и хмуро
Заметив Дудникова, Коля смутился и отвернулся к коню, медленно жевавшему листья.
— Дудников, поди-ка сюда!.. — крикнул Колесники помахал рукой. — Ты слышал, о чем он просит?
— Уже слышал и возражаю!.. — ответил Дудников.
Коля порывисто отвернулся, в его глазах блестели слезы.
— И вы очень нехорошо поступаете… Очень нехорошо!.. Я бы хоть посмотрел, что они с отцом делать будут!..
— А куда бы ты один добрался, спрашивается? — рассердился Дудников. — Дуришь!
— Не один, а с Витей, — возразил Коля. — И ничего с нами не случится. Я тут все места исходил. Мы с отцом много бродили. На рыбалку везде вместе…
Колесник взглянул на Дудникова.
— Ну хорошо, дочищай коня, — сказал он Коле, — а я подумаю… Пойдем-ка, Дудников.
Когда они отошли подальше и Коля уже не мог их слышать, Колесник сказал:
— Боюсь, сбежит парень. Видно, очень любит отца!..
Дудников вздохнул:
— Да-а… Вполне может быть…
Они уединились в землянке и долго обсуждали возникший у Колесника план, стараясь предусмотреть, какие могут возникнуть трудности.
Уже совсем стемнело, когда Колесник выглянул из землянки и приказал проходившему мимо партизану прислать к нему Колю и Витю.
Мальчики прибежали. Колесник пригласил их сесть и подвинул на край стола открытую банку сгущенного молока — единственное угощение, которое ему удалось раздобыть.
