Олдржих Шулерж - Всегда настороже. Партизанская хроника
На левом фланге партизаны поднялись в атаку: у поворота на шоссе снова показались немцы. Мурзин бежал вперед, непрерывно рассыпая короткие автоматные очереди. Он даже не заметил, что у него пулей сбило с головы шапку.
Партизаны стремительной лавиной скатились по склону и захватили шоссе. Вася подбежал к брошенному мотоциклу и тут же попытался завести его — парню вспомнилось, как он гонял на мотоцикле, по степи давным-давно, до войны.
— Вася! — крикнул ему Николай Подкова, но это не помогло. Тогда Подкова, прицелившись, выстрелил и пробил бензиновый бак. Вася с сожалением оставил мотоцикл, стиснул в руках автомат и снова бросился в бой.
Партизаны дрались самоотверженно, но на стороне немцев был огромный численный перевес. Они отразили атаку. Группе Мурзина пришлось отойти на гребень холма.
Вдруг прямо над головой партизан засвистели пули. Мурзин не раздумывая бросился на землю. В тот же миг чьи-то руки крепко схватили его. Рядом с Мурзиным оказался немец и тяжело навалился на него. Пальцы, цепко сжимавшие горло Мурзину, были словно из железа. Мурзин попытался было вытащить пистолет, но немец крепко держал его правую руку. Оставалась единственная возможность — нож. Мурзин медленно, сантиметр за сантиметром, стал сгибать ногу, чтобы левой рукой дотянуться до голенища. Наконец в последнюю минуту, уже теряя сознание, Мурзин вытащил нож и всадил в немца.
Группе, которой командовал Мелик, тоже пришлось нелегко.
— Эх, скорей бы уж вечер, — тоскливо произнес Глухань в перерыве между двумя вражескими атаками.
— Всякому дню, даже самому длинному, приходит конец, — успокаивал своих ребят командир.
Это был злосчастный день. Дело приняло скверный оборот. Разведка сообщила, что по шоссе, со стороны Грозенкова и Соланя, подходят новые колонны грузовиков. Немцы, к которым подошло сильное подкрепление, окружили партизан. Мелик несколько часов удерживал оборону, но теперь вынужден был отступить к центру, как и Мурзин. Мелик и Мурзин оттянули свои группы к позициям, которые занимал Ушьяк, и под вечер линия обороны партизан выровнялась. Враг тоже занял оборонительную позицию, не решаясь продолжать наступление.
В лагере партизан, за домом лесника, лежала туша коровы, которую зарезали еще утром, стояли полные корыта начищенной картошки. Повара возвратились из боя.
— Ну что — варить или не варить? — спросил Костя.
— Варить, — решительно ответил Вавржик, который во время боя держался поближе к кухне.
— Надо было бы коров отвести за Яворники.
— Зачем? Вон на той вершине, у триангуляционной вышки, наш дозор, нам подадут знак, если немцы пойдут вперед, — заверил всех Вавржик.
И вдруг именно с этой вершины застрочил пулемет. Лагерь был виден немцам как на ладони, пулеметчик пристрелялся и осыпал партизан свинцовым дождем. Повара и их помощники прижались к земле, спрятались за дом и попытались пробежать через вырубку, чтобы скрыться в густых зарослях.
На флангах вновь поднялись волной серо-зеленые цепи немцев. Используя свое численное превосходство, они попытались сомкнуть кольцо окружения. Партизаны это понимали, но они не в силах были помешать врагу Ушьяк увидел, что продолжать бой на этих позициях бессмысленно, и отдал приказ отходить.
Но и оторваться от неприятеля было нелегко. Группы прикрытия предприняли несколько дерзких вылазок, чтобы отвлечь внимание немцев и облегчить бригаде отход. Они прижали немцев к земле частым огнем, пока подразделения бригады оттягивались к лесу. Однако на пути партизан — широкий, открытый луг, немецкие пулеметы беспрестанно поливали его свинцом, вспышки выстрелов винтовок и автоматов были видны по всей долине.
Но вот наконец и лес. Партизаны прекратили огонь, постепенно утихла стрельба с немецкой стороны.
И снова во тьме позднего вечера потянулась колонна людей, только она сильно поредела. Партизаны шли медленно, с трудом передвигая ноги.
После каждых двух часов перехода — привал.
Итак, пробиться не удалось.
* * *Бригада продолжала путь на Штявник. Позади у партизан были две ночи трудного горного перехода и день ожесточенного боя. Это вымотало всех, даже самых выносливых и закаленных.
Последние километры партизаны уже еле тащились по лесным тропам. Ноги у всех подкашивались, глаза слипались. Не удивительно, что, дойдя до домика лесника, люди попадали на землю кто где.
Наступило утро, теплое, ласковое — словно специально для измученных людей. Ничто не нарушало отдыха. Только один за другим подходили партизаны, отставшие от бригады.
Пришел Густлик. Всю ночь он блуждал по лесу, но притащил два вещевых мешка, свой и Козы, который где-то подобрал. И хотя он еле передвигал ноги, ничего не бросил. Дважды Густлик натыкался на немцев, но оба раза успевал укрыться. Под утро он повстречал старого Жгарака и вместе с ним добрался до лагеря бригады.
Ретезар и Яношчин принесли Штефана, на которого страшно было взглянуть. У него были раздроблены кости на ногах.
Раненого Глуханя на глазах у немецких патрулей вывез из леса какой-то крестьянин. Он положил его на телегу и забросал хворостом. Этот же крестьянин сообщил, что Рожновяка и Валибука взяли к себе на хутор люди с моравской стороны, там их спрячут и вылечат.
Тяжело раненным вернулся Геннадий. Но все же добрался до лагеря. За ним взялась ухаживать Божка, которая была в бригаде с тех пор, как немцы сожгли ее родной дом.
Потом пришли Матушчин и Гонза-Чертыхальщик.
Последним дополз Длгоцецал, у которого было прострелено бедро. Приходилось только удивляться, как он смог добраться до Штявника.
Командованию с большим трудом удалось отобрать нескольких партизан, которые смогли пойти в охранение в первые часы после возвращения с моравской стороны.
Под вечер на Штявник пришел Руда Граховец, он привел с собой еще нескольких отставших партизан. В штабе их уже считали погибшими, а они, как оказалось, после вчерашнего боя отлеживались в лесной чаще, не в силах двинуться дальше.
Граховец торопился в бригаду, чтобы принести свежие сведения. Командование бригады лишь от него узнало, с кем бригада померялась силами.
В Вельке Карловицы прибыл сам гаулейтер Карл Герман Франк, чтобы лично руководить операцией против партизан. Когда бригада вступила в схватку с пограничной стражей, Франк перебросил в этот район значительные силы. Немцам удалось осуществить охватывающий маневр и напасть на партизан со стороны Макова, Карловиц и пограничной заставы на Яворниках. В такой ситуации бригаде грозил полный разгром.
— Вы действительно ускользнули от них в самый последний момент, — закончил Граховец.
— Ну а что говорят люди? — спросил Ушьяк.
— Говорят много. Ведь это был первый открытый бой. Люди видят, что есть сила, которая может противостоять немцам. В Вельких Карловичах введено осадное положение. И, несмотря на это, все время приходят добровольцы, и им очень трудно объяснить, что сейчас невозможно провести всех в лагерь бригады.
Сообщение Граховеца подействовало ободряюще. На лицах партизан появились улыбки, куда девались уныние и подавленность. Значит, бой не прошел даром.
Однако у самого Граховеца вид был невеселый. Он считал, что немцы обязательно предпримут новую попытку разгромить бригаду.
Было решено, что в ближайшее время бригада должна пробиться в Моравию. Учтя опыт неудавшейся попытки, руководство выработало новую тактику: бригада будет преодолевать границу несколькими небольшими группами, которые соединятся потом на моравской стороне.
— Первая группа будет состоять из самых опытных и бывалых партизан. Командовать ею будет капитан Мурзин, — решил Ушьяк.
— А комиссара мне не дашь? — обратился к нему Мурзин.
— Я пока останусь здесь, — ответил Шэне. — Помогу командиру подготовить переход следующей группы.
— Я тоже хотел бы остаться с командиром, — попросил Дворжак.
— Хорошо, — согласился Ушьяк. — Проводником первой группы пойдет Граховец. Он хорошо знает местность.
* * *Вечером часть бригады готовилась к переходу в Моравию. Ударная группа в сто пятьдесят человек получила самое лучшее вооружение.
Наступила ночь. Группа по горным тропкам отправилась к границе. За спиной у каждого бойца висели плащ-палатка и тяжелый вещевой мешок с продовольствием и боеприпасами. Автоматы и винтовки люди держали наготове, напряженно всматриваясь в темноту.
Колонну вел Руда Граховец. Он уверенно шел в непроглядной тьме по лабиринту оврагов и крутых обрывов, ни разу не сбившись. Лишь заслышав какой-нибудь подозрительный звук, он останавливался и настороженно прислушивался к ночной тишине.
Вот Граховец снова остановился, дал знак партизанам подождать его, а сам пошел вперед. Вернувшись, он шепнул Мурзину:
