Олдржих Шулерж - Всегда настороже. Партизанская хроника

Олдржих Шулерж

Всегда настороже

Партизанская хроника

Часть I

Начало

1

Вершина Вартовна, как пастух над стадом, возвышается над другими горами, которые с одной стороны спускаются к Визовице, а с другой — к Всетину. Она не так уж и высока, но сильно выделяется среди остальных гор, и поэтому с нее далеко видно все вокруг. На одном из склонов Вартовны, где проходит дорога на Матушов хутор и Дорняково, приютилась усадьба Янека Горнянчина.

Это добротный дом, срубленный из тяжелых бревен. Глина, которой промазаны щели между бревнами, заросла мхом. Янеку Горнянчину дом достался в наследство. В нем тепло и уютно. Когда на дворе беснуется метель и в окна стучит снег, когда где-то в углу трещит сверчок, Янек кладет в печь толстые поленья и открывает дверцу, чтобы в комнате было светло. Дочь и сынишка уже спят, жена занимается уборкой, а Янек сидит и что-то строгает из сухого пенька.

Янек любил вырезать из дерева. Он находил в лесу сучья диковинной формы, а зимой, вечерами, вырезал из них фигурки животных или какие-нибудь сказочные существа. Людям они нравились, и Янеку это было приятно.

В сенях кто-то затопал, стряхивая снег, и в горницу вошел Мика Сурын, крестьянин из Папрадни по прозвищу Сребреник. Не успев закрыть за собой дверь, он заныл:

— Янко, ты должен помочь мне! Спаси меня!

— Что случилось, Мика? — удивился Горнянчин. — Не успел поздороваться и сразу запричитал.

— Да, ты бы, Янек, тоже запричитал на моем месте. Ввалились ко мне в дом какие-то люди и стали требовать, чтобы я провел их в Словакию.

— Ну и провел бы, — смеясь, проговорил Янек.

Сурына все знали как труса.

— Да что ты… Я бы с удовольствием, но разве ты не знаешь, как охраняется граница? Где искать тропки, по которым ее переходят?

— Ты так и сказал им?

— Само собой, но они не поверили. Еще и побили, — снова заныл Сурын и в подтверждение своих слов снял баранью шапку. На правой щеке его краснела ссадина.

— Одичали они совсем, чуть что — сразу драться! Хозяйка плачет, ребенок плачет, а они: «Наши матери тоже плакали. Мы умираем за вас, а вы не хотите помочь!» Вот и весь разговор.

— И они правы. Согласись, Сребреник, тебе просто не хотелось рисковать?

— Да, Янко. Я был голодный, усталый. А идти все-таки пришлось. Выведу их, думаю, аж на Вартовну — конец порядочный, а там покажу, в какую сторону идти. Пошли. Чуть поверну я в сторону или оглянусь, как ко мне сразу же подскакивает один и давай мутузить. Предатель, кричит, повесить надо. Я их Христом богом молю: мы с женой только три года как поженились, ребеночек маленький, а они знай твердят одно: повесить, и все тут. Не верят, что я дороги не знаю. Еле упросил их подождать, пока найду проводника получше. Хотели тут же на месте разделаться со мной.

— Да ведь и их-то жизнь, как ты знаешь, на волоске, — заметил Янек.

— Сколько ж народа перешло на словацкую сторону! — вмешалась в разговор жена Янека Светлана. — Как началась война, все так и бегут отсюда! А мы вот сидим на месте и не знаем, что нас ждет.

— Выходит, мне одеваться надо, — сказал Горнянчин, отложив нож. — Ты за этим пришел?

— Да, Янко, за этим.

Янек влез в шубу, обулся, нахлобучил шапку и подержал в руках, как бы взвешивая, длинный красноватый посох из тиса, служивший ему с давних времен.

— Послушай, Мика, я ведь тоже не смогу провести их. Есть один человек, который знает такие тропы, где только серна пробраться может… Он их и проведет.

— Ах, Янко, не знаю, как тебя и благодарить. Они б меня прикончили!

— Не прикончили бы. А если всыпали бы маленько, так тебе это только на пользу.

— Ну что ты говоришь, — начал было Сурын, но сразу же смолк, радуясь, что все обошлось.

Сурын — зажиточный хуторянин, круглый, как шарик, недавно женился, взял за женой изрядное приданое в Папрадне, и ему, конечно, не хотелось прощаться с жизнью.

— Сколько их?

— Знаешь, не скажу. Со страху я их даже не сосчитал. Человек восемь — десять, наверно… Они тут, у тебя на дворе. Совещаются.

Выйдя из дому, Горнянчин увидел под навесом у колодца людей. Один из них стремительно подошел к нему и грубо сказал, что прикончит его на месте, если он не проведет их или попытается выдать немцам.

Горнянчин остановился, смерил незнакомца взглядом и резко ответил:

— Заткнись, слышь! Если б я не захотел, ты б меня не заставил!

И он зашагал по снегу, высокий, быстрый.

— Пошли! Идти след в след, один за другим! И молчать!

Сурын только этого и ждал. Он быстро зашел за дом и, как заяц, помчался вниз по склону.

А ведомая Янеком цепочка двинулась в путь.

Луна еще не взошла, но звезды уже сияли. Они словно примерзли к стеклянному небу. Заснеженные склоны отливали голубизной.

Горнянчин вел незнакомцев наискось по склону, обходя стороной хутора. Обогнул и деревню Сенинку. Перейдя по обледеневшей доске речку Сеницу, они снова стали подниматься в гору.

Вошли в лес. На деревьях — снежные подушки. С веток елей свисают сосульки — днем их пригрело солнышко. Тишина. Лес как заколдованный… Но вот дунет ветерок — и снег посыплется с ветвей серебристой завесой.

На противоположном склоне остановились. Повалились под деревья, сраженные усталостью. Вытаскивать ноги из снега, хотя они и ступали по следу Горнянчина, было нелегко. Достали хлеб, сало. Янеку тоже отрезали изрядный ломоть. Жевали и с восхищением смотрели на него: ведь он шел по глубокому снегу первым, опираясь на свой посох, а они с трудом поспевали за ним.

Янек поднялся и снова зашагал вперед. Все послушно двинулись за ним. Янек вел их по лесу, а сам думал о зверье и птицах, которые уже спали. Он знал, где их гнезда и норы, и тревожился, как они перенесут такой большой мороз. Он вел ночных гостей разбойничьими тропками, а мысли его были далеко-далеко.

Янек не спрашивал этих людей, кто они, куда идут и зачем. Не спрашивал ни о чем, молча привел их к дому Уймискаров.

Когда Янек постучал в окно, залился лаем пес.

Незнакомцы едва держались на ногах — глубокий снег доконал их. Они привалились к стене дома, а их главный подошел к Янеку и, показав на дом, спросил:

— На этого можно положиться?

Янек только сверкнул глазами.

— Старый или молодой?

— Старый-престарый, — ответил Янек с насмешкой. — Сам увидишь. Весь сморщенный, как печеное яблоко. Он уж и сам не знает, сколько лет живет на свете.

Дверь открылась.

— Ну что, Уймискар, впустишь нас? Это я, Горнянчин.

— Янек! Что ты тут потерял? Ну входи!

Это был молодой Уймискар. Высокий, широкоплечий, лет пятидесяти.

— Да нас тут много.

В ответ из сеней послышался голос старого Уймискара:

— Мы пускаем переночевать каждого. Не прогонять же путников с порога.

Узнав, зачем они пришли, старый Уймискар решил:

— Ну что ж, переспите, иначе вам не дойти. Завтра до вечера побудете у нас, а ночью парень мой вас переведет.

— Через Макиту не пройти, — размышлял молодой Уймискар. — Снегу много. Скорее, через Папайскую седловину.

— Можно и через Папайскую, — поддержал старик.

Незваных гостей уложили спать на сеновале. А их главный, прежде чем залезть туда, немного смущенно сказал Горнянчину.

— Хочу поблагодарить вас. Вы помогли доброму делу.

— Не один ты такой, — ответил Янек. — А на будущее запомни: бей только тогда, когда нужно. Береги силу для врагов.

Его спутники уснули, а Янек уселся с хозяевами за стол.

— Где сейчас рубите? — поинтересовался Янек.

— Рубили в Темной пади, — ответил молодой Уймискар, — и, знаешь, скажу тебе, правильно ее называют, там и днем темно, словно ночью.

— Вы и за нее принялись? — удивился Янек, который знал, какое гиблое место эта Темная падь.

Впрочем, чему же удивляться — они ведь и каменную пустошь у своего дома расчистили и приспособили под посев. Ведь уже вошло в поговорку, что если и есть места, где одни только камни растут, так это Уймискарова пустошь. А они теперь хлеб растят на ней. Старый Уймискар — вдовец, а сын — холостяк. Так они и живут вдвоем, крепкие как камни.

— Видишь, оживают наши горы, поднимаются люди, как в прежние времена, — промолвил старый Уймискар, возвращаясь к начатому разговору. — Попомните, что говорит вам старый валах [1]: соберется народ с силами и покажет себя. Дождутся паны — сорвет он с себя ярмо.

— Да уже сорвал, — подхватил младший Уймискар. — Погодите, вот как почуют люди, что ружьишко у них в руках, — прощай тогда страх перед господами! Кто живет в горах, тот не поддастся.

Старый Уймискар поднял седую голову.

— Я тоже когда-то бродил по лесам, — начал он вспоминать, и в его запавших глазах вспыхнули огоньки. — Но это было давно, в те лихие и славные времена! Ох, давно!