Олдржих Шулерж - Всегда настороже. Партизанская хроника
На закопченной стене висят картинки. На них изображены разбойники. Немало их тут, этих названных братьев — и конных и пеших, — у каждого в поднятой руке обушок или пистолет; карабины позолочены; фляжки, пояса, темляки — из тисненой кожи; топорики украшены насечкой, рубахи вышитые, на боку сумки, в глазах огонь… А впереди на коне их атаман…
Род Уймискаров — старинный род грамотеев, и картинки эти остались им от дедов, а тем оставил их прадед, который пришел в Валахию из Венгрии; у него, как говорили, не счесть было золота и серебра из тех мешочков, в которых возили тогда выкуп за рекрутов…
Старый Уймискар часто рассказывал о разбойниках, о тех добрых разбойниках, которые заступались за жителей горных хуторов, помогали им. Молодой Уймискар и Янек слушали эти рассказы, и в жилы их словно вливалась новая кровь, а душа рвалась к подвигам.
Наконец Янек Горнянчин поднялся и, попрощавшись, отправился в обратный путь. На Паделках ненадолго остановился передохнуть. В висках у него стучало, но он был доволен. Подняв голову, оглядел небо. Рассветало. Начинался новый день.
* * *Мика Сурын по-своему отблагодарил Янека Горнянчина. В тот же вечер он спустился в деревню и от старосты позвонил на липтальский жандармский пост. Прежде чем он дозвонился, староста вытянул из него все, что он хотел сообщить жандармам.
— Микша, не делай этого! — принялся отговаривать его староста. — Ну скажи, кому ты этим поможешь?
— А если их схватят на границе? Кто будет в ответе? Сурын!
— Да не поймают их, не бойся.
— Ну а если не поймают, так тем лучше, — изворачивался Сребреник. — Никому ничего не станется, а я буду чист.
Староста и дальше продолжал бы убеждать его, но жандармский пост был уже на проводе. Сурын схватил трубку.
— У аппарата вахмистр Павлиштик. В чем дело?
Мика Сурын, заикаясь, рассказал о группе, которая направилась к границе, и о том, что эти пришлые избили его, принуждая вести их туда.
— Много их было? — спросил Павлиштик.
— Много, очень много, — преувеличивал со страху Сребреник.
— Вооруженные?
— С головы до ног.
— И куда вы отвели их, пан Сурын?
— Правду сказать, — забормотал Сурын, — я… отвел их к Янеку Горнянчину… У меня не было другого выхода, пан вахмистр… Но там я от них все же избавился!
— Так заруби себе на носу, болван! — неожиданно заорал вахмистр. — Морду набью тебе за это!
Отбой. Разговор окончен.
Ошарашенный Мика Сурын постоял у аппарата, а потом, избегая взгляда старосты, поплелся из общинного управления с видом побитой собаки.
Утро. Янек Горнянчин стоит перед своим домом и не узнает окрестностей. Он привык к зиме, и наступающая весна буквально поразила его.
Лиственница в лесу уже сбрасывает снег, а стоит ей зазеленеть — и весна уже тут как тут. Янек словно впервые увидел ивы у ручья и свежие пеньки в дубраве, молодые буки. Все словно помолодело, а мелкая поросль на краю лесосеки будто ожила. Все вокруг пробуждается ото сна, сегодня запоет синичка, ночью случится чудо — и завтра леса буйно зазеленеют.
Горнянчин, потянувшись, коснулся рукой изъеденной червоточиной потолочной балки. В Ланах искрятся на солнце две этернитовые крыши; они всегда так светятся, когда с них стаивает снег. Под лесом на крутом склоне белеют последние островки снега, но это уже похоже на украшение, а высоко в голубом небе звенит, заливается жаворонок.
Когда в сумерки Янек Горнянчин возвращался из леса с топором на плече, он увидел, что внизу на дороге остановился легковой автомобиль. Из него вышли трое и по тропинке стали подниматься вверх по склону Вартовны. Через минуту Янек узнал одного из них. Это был Ягода, владелец фирмы «Ягода, ликеры, вина, вермуты». Ягода хотел, чтобы его называли «пан фабрикант», но в общем-то он был просто хорошим винокуром. Когда немцы отправили в гетто его конкурента — старого Штейна, Ягода стал важной персоной.
В саду Янек давно уже устроил себе нечто вроде мастерской. Здесь он обычно занимался своим любимым делом — вырезал фигурки из дерева, рисовал, пока не наступали холода и ему не приходилось перебираться в избу. Вот сейчас Янек и направился в свою мастерскую.
Приезжие тем временем подошли к самому дому, и Янек слышал, как Светлана говорила с ними. В какой-то момент у него мелькнула мысль, что мог бы запереться, но он сразу же прогнал ее — от кого ему прятаться?! Он живет честно, и бояться ему некого.
Светлана привела гостей к беседке. Первым вошел Ягода. Потом появилась его жена и еще какой-то пан в шляпе и очках, в руках он держал перчатки из оленьей кожи.
— Здравствуйте, Горнянчин! — весело и громко сказал Ягода, но руки не подал.
Он положил туго набитый портфель на скамью под окном. В портфеле звякнуло стекло, и Горнянчин сразу понял, в чем дело. Ягода опять притащил свою сливовицу, чтобы получить за нее какую-нибудь фигурку или картинку.
Ягода по всему краю собирал изделия валашских умельцев — старался выглядеть меценатом. Возьмет фигурку или рисунок, а за это пришлет бутылку водки или зайца (сам Ягода был заядлым охотником). С Янеком Горнянчиным он познакомился давно. И сразу же стал нахваливать фигурки, которые Янек вырезал из причудливых сучьев и корней. С тех пор Ягода немало вещиц взял у Янека.
Однажды Янеку пришлось даже пообещать Ягоде, что придет разрисовать его подвал. В своей современной вилле в Визовицах «пан фабрикант» хотел устроить нечто вроде винного погребка в словацко-валашском стиле, куда он мог бы приводить важных гостей. И вот Янек спустился в Визовицы и стал рисовать на побеленных стенах разбойников и шалаши овчаров, а другой такой же самозванный художник, откуда-то из-под Брода, рисовал на противоположной стене словацкие национальные костюмы и все время пел песни. Через какое-то время все это им осточертело. Они бросили свое малеванье и так нахлестались разных водок-настоек, что им и море было по колено. Потолок они так и не закончили. Похлопали друг друга по плечу, расцеловались по-братски — и только их и видели! Янек вернулся домой на Вартовну, и тщетно Ягода грозил ему, а потом уговаривал. Но Янек не пошел в Визовицы. Так и остался подвал «фабриканта» Ягоды не расписанным до конца.
Но это было давно. Ягода в конце концов смирился с этим, да и погребок получился недурной. К Янеку Ягода продолжал относиться по-приятельски.
— Привезли вам дорогого гостя, — начала пани Ягодова.
С Горнянчиным у нее были не очень-то теплые отношения. Пани «фабрикантша» видела в нем неотесанного валаха. Она не могла ему простить, что как-то он спросил ее, откуда она родом — не из Прлова ли? Она выставляла себя иностранкой, хотя была урожденной Цедидловой из Прлова. Звали ее Марушкой. Некоторое время она действительно жила в Англии и вернулась оттуда уже не Марушкой, а Мэри, и Ягода, который был немного старше ее, просто с ума сходил по ней.
Хоть у Ягоды голова седая, но он еще мужик что надо… И как эта Марушка Цедидлова смогла его так оседлать!
Вот и сейчас — она и слова ему сказать не дает.
— Пан доктор Мезуланик большой друг Валахии. Он очень любит… как это сказать… фольклор… Вот мы и решили сделать вам приятное. Но учтите, что пан доктор…
Пан доктор, выставив длинную бородку, принялся разглядывать полки и сразу же что-то выловил. Это была фигурка валашского стражника. Как-то летом Янек крутил и вертел целый пенечек, пока не вырезал из него эту фигурку в плаще и высокой широкополой шляпе с обушком в руке.
— Любопытно, — обронил пан доктор, вертя фигурку в прозрачных бескровных пальцах. — Цельнорезная… А эта одежда, спадающая пышными складками… Любопытно. Пан фабрикант, вас можно поздравить с открытием.
Ягода сиял. У Янека по лицу пробежала усмешка.
— Как вы научились этому? — допытывался Мезуланик.
— Да это у нас в роду, — буркнул Горнянчин. — Еще дедушка говорил мне, что дерево надо чувствовать, потому что оно живое… С ним, мол, надо обращаться как с человеком… Ведь даже полено, если по нему как следует ударить, подает голос. Надо уметь на ощупь определять, как оно росло и где у него душа… Тогда оно само поддастся!
— Так вы верите, что у дерева есть душа?
— А как же иначе? Ведь оно же растет, — искренне удивился Горнянчин. — А вы слышали, как поют доски, когда их на лесопилке остругивают? Как орган. То низким, то высоким голосом. — Янек стоял с таким видом, словно в самом деле прислушивался. — Они поют о том, что слышали в горах, когда были деревьями.
Стало смеркаться. Мезуланик подошел к окну, чтобы лучше разглядеть фигурку.
— Что тут особенно для меня интересно, — проговорил он после минутного раздумья, — так это то, как здесь выражено отношение народа ко всему военному. Тут сразу видишь, как глубоко народны корни военного сословия в Валахии. Вот такие стражники были подлинными сынами и героями валашского народа!
