Дэвид Алмонд - Глина

Дэвид Алмонд

Глина

Саре Джейн у которая творит с глиной чудеса

Часть первая

1

Он появился в Феллинге в феврале, погожим морозным утром. Не так уж и давно, но в другую эпоху. Я шлялся по улицам с Джорди Крэгсом — мы тогда почти не разлучались. Шатаемся без дела, ржем, отпускаем шуточки. Курим по очереди сигарету, выпускаем в воздух длинные хвосты дыма. Причастие закончилось, мы и двинули в Сад Брэддока. Топаем по Уотермил-лейн, а тут мимо прет, громыхая, красное такси. Черная гарь так и валит из выхлопной трубы. По табличке наверху видно — с южной части побережья.

— Чего его сюда принесло? — спросил Джорди.

Мне к зубам пристала частичка облатки. Я отлепил ее языком, проглотил, потом снова затянулся.

— А кто ж его знает, — отвечаю.

Такси остановилось ярдах в пятидесяти, у дома Дурковатой Мэри. Вышла сама Дурка — рыжие патлы так и болтаются, одета в цветастый балахон, на ногах клетчатые шлепанцы. Тут пацан этот вылазит из такси, тянет за собой ободранный коричневый чемодан. Дурка заплатила водителю, и они оба потопали к ее входной двери. Она на нас оглянулась. Попыталась пацана обнять, но он вывернулся и шасть внутрь. Дурка следом, дверь захлопнулась.

Таксист, мимо нас проезжая, высунулся из окна.

— Чего вылупились? — говорит.

— Да так, — отвечаю.

— А вы бы валили обратно к себе в Уитли-Бей, — посоветовал Джорди.

— Угу, — подхватил я. — Вали отсюда, рыборожий.

Мы заржали хором и дернули к саду, выкрикивая:

— Рыборожий! Рыборожий! Рыборожий!

Ломанулись в древние железные ворота, продрались через колючки, пошлепали по краешку глинистого пруда, заглянули в каменоломню, заглянули в пещеру. На стене опять надпись. Мы ее спичками осветили. Всего-то: «Мы за вами следим. Вы трупы». А потом большой косой черный крест. Кто-то попытался еще и череп пририсовать, да не вышло — мозгов не хватило.

— Вообще тупые, — говорю.

И замазал надпись грязью.

Джорди закурил снова. Поточил ножик о камень, направил его на меня:

— Скоро будет настоящая битва.

Я пососал сигарету:

— Угу.

— Мы против них, стенка на стенку, — не унимается Джорди.

Меня дрожь пробрала. Попробовал усмехнуться — не вышло.

— Битва в Саду Брэддока, — говорю.

Посмотрел на шершавые стены каменоломни, на заросли сорняков, глубокий глинистый пруд, развалины дома Брэддока наверху. Перепелятник вымахнул из своего гнезда в камне, поднялся в небо.

— Кто это к Дурке приехал? — спросил я.

Джорди пожал плечами:

— А кто ж его знает… Вот бы уж с кем не поменялся — в одной берлоге с этой чокнутой.

Вытащил из кармана бутылочку из-под фигового сиропа, передал мне. В ней до половины — вино, которое он надыбал с мессы. Я отвинтил крышку, взболтал, чмокнул губами. Вино тягучее, сладкое, от него разом начинает клонить в сон.

— Тырить церковное вино грех, — говорю.

Мы заржали оба, потом наломали веточек — развести костер.

Я указал на землю:

— Гореть тебе в аду, Джорди Крэгс.

— Не-а, — отвечает Джорди. — За это — нет. В ад упекают за настоящие грехи. Например, если спереть миллион.

— Или убить кого, — говорю.

— Верно. — Он воткнул нож в землю. — Убийство! — Хлебнул еще, утер рот рукой. — Мне тут вчера приснилось, что я грохнул Черепа.

— Да ну?

— Угу.

— А крови много было?

— Бочками. Куда ни глянь — кровь и кишки.

— Класс!

— А убил я его здесь. Ножом в сердце, потом голову отчекрыжил — и в пруд.

Мы оба хихикнули.

— Может, это вообще не грех, — говорю. — Может, за то, что укокошил такого типа, как Череп, тебе прямая дорога на небо.

— Это точно, — согласился Джорди. — Мир без Черепа и таких, как он, только лучше станет.

— Верно.

Молчим, думаем про Черепа. Слушаем, что за звуки доносятся от каменоломни.

— А видел, какой он здоровый вымахал? — говорю.

— Угу.

— Падла чертова, — прошептал я.

— Угу. Падла чертова. Прямо монстр, да и только.

2

Никакой в этом тайны не оказалось. Выяснилось, что пацана зовут Стивен Роуз. Сам из Уитли-Бея, нас маленько постарше. Говорили, что он учился в Беннет-колледже на священника. Уехал туда в одиннадцать лет — тогда, в шестидесятые, это было обычное дело. Мы знали кучу таких парней. Но Стивен, как и многие из них, не вынес тамошних порядков и года через два-три вернулся домой. Пробыл там всего месяц, и тут его папаша возьми да и помри от инсульта. А мамаша после этого повредилась мозгами, и однажды ненастной ночью ее увезли в Прудхо. Стивен остался один. Его хотели забрать к себе клариссинки, но потом выяснилось, что здесь, в Феллинге, у него есть седьмая вода на киселе, Дурковатая Мэри; ну он и приехал к ней. Поговаривали, что мамашу его скоро выпустят, они снова поселятся на побережье и дела придут в норму. Но из случайно подслушанных слов родителей я понял, что вряд ли оно так будет. Родители слыхали, что мать его сбрендила окончательно. Оттуда не возвращаются.

— Она что, еще хуже Дурковатой Мэри? — спросил я.

Мама сверкнула на меня глазами:

— Не смей так называть бедняжку. Просто богобоязненная, мятежная душа.

— Прости.

— Ты не понимаешь, как тебе повезло, — сказала мама. — Благодари Господа, что минула тебя чаша сия.

— Чего? — так и застонал я. — Мам, ты что, боишься, что у меня крыша съедет?

Перекосил рот, свесил язык — слюни закапали.

— Прекрати! — прикрикнула мама. — Не искушай судьбу. — И перекрестилась. — Полагаю, правильнее было бы звать ее Святая Мэри. Ты видел другого такого же набожного человека, который бы так же усердно молился, так же взывал к Всевышнему?

Я покачал головой.

— Вот то-то, — говорит. — Между прочим, ходят слухи, что у Мэри в роду были святые.

— Святые?

— Много поколений назад. Еще в Ирландии — Дунаны родом оттуда.

Папа хохотнул.

— Во времена оны, — говорит. — Когда святые бродили по каждой деревне, а на каждом дереве сидело по ангелу.

Поначалу мы Стивена Роуза почти не видели. В школе он не появился, хотя мы ждали. Мама сказала: он, бедняжка, наверное, в трауре. Папа сказал: угу, столько на пацана сразу свалилось. Джорди считал, что парень, мягко говоря, со странностями. Был у Джорди один знакомый, который жил через улицу от Дурки. Так вот, он ночью видел Стивена в саду: тот таращился на луну.

— На луну? — переспрашиваю.

— Угу. — Ухмыляется. — Загорал под луной, будто с солнцем ее перепутал. Ты видел его кожу?

— В смысле?

— Да он как из воска. А нюхал его?

— На фиг мне сдалось его нюхать?

— А я нюхал. Столкнулся с ним на улице. Идет вместе с Мэри — парочка придурков. Чем от нее пахнет, сам знаешь.

— Угу.

Старостью, хотя мама говорит — она даже и не пожилая, а еще чем-то сладковатым.

— Так вот, от него гораздо хуже. Фу. Воображаю, каково сидеть с ними рядом.

Мы как раз возвращались из школы мимо дома Дурки. Посмотрели на окна, на обтерханные тюлевые занавески, на очертания медальона со Святым Сердцем — как у всех католиков в доме. Над трубой вился белый дымок.

— Ион еще всякое вытворяет в саду, — сказал Джорди.

— Всякое?

— Так говорят. Говорят, часами сидит у Дурки в сарае. И оттуда доносятся стук, грохот, вой и визг.

— Вой?

— Ну, так говорят… Опа! Череп.

Мы разом остановились. Втиснулись в густую изгородь. Сердце так и бухает, даже дышать трудно.

— Порядок, — сказал наконец Джорди. — Он в другую сторону двинул.

Я высунулся наружу. Вон он, Чарли Черрис, Череп, шагает к Хиворту. Даже отсюда видно, какой он стал могучий. Его что ни встретишь, он все здоровее делается. Ишь как вымахал со времен нашей последней битвы. Они с дружками подкараулили нас в тот день у кладбища. Помню, как мощные руки Черепа сжались у меня на горле. Помню, как его ботинки вдавились своими острыми носами мне в щеку. Помню злобные глаза, грозное дыхание, ядовитый плевок. Иногда я просыпался по ночам, увидев во сне, что все это случилось снова.

Мы с Джорди пережидали за изгородью, вглядывались, тряслись. Череп зашел в «Лебедя». В свои шестнадцать он уже пил как взрослый.

— Нужно народу собрать побольше, — сказал Джорди.

— Верно, — подтвердил я.

Мы пошли дальше. Я пытался не думать про Черепа.

— Вой, говоришь?

— Угу. Такие дела. Вой. Да так заходится, что и мертвого разбудит.

3

Следующая суббота выдалась удачная. Двое похорон, в девять и десять утра. Я прислуживал на обоих, Джорди тоже.

Первым хоронили какого-то типа из Стонигейта. Он вывалился из автобуса на Сандерленд-роуд. Совсем уже был старый, так что по нем не очень плакали и причитали. Мы отслужили положенное в церкви, потом сели в черную машину, и она поехала за катафалком на кладбище в Хиворте. Там мы махали кадильницей, брызгали святой водой, а отец О’Махони говорил о прахе, который воротится к праху. Бывает, что кто-то из родственников без напоминания дает тебе на чай, а иногда приходится и поклянчить. На этот раз я решил раскрутить дядьку в чудаковатом синем костюме, старикова сына. Он специально приехал из Лондона. Я нагнал его, когда все потянулись обратно к черным машинам.