Владимир Дубровский - На фарватерах Севастополя
Расставив комендоров у пушек и пулеметов и выставив прикрытие, лейтенант Баженов завернулся в тулуп и устроился на мостике.
Спокойствие у стен города, занятого противником, казалось странным после напряженных боев в Севастополе. Полуночная тишина стояла у разбитых пристаней и причалов некогда оживленного торгового порта и курортного города.
Мичман Волончук, а за ним матросы–разведчики вышли на улицы спящего города. Ни одного огонька в окне, ни одного живого человека на улице, только снег поскрипывал под ногами на крепком морозе.
У углового дома постучали в ворота, во дворе отчаянно залаяла собака, но никто не показывался. Мичман Волончук снова постучал в ворота, тихонько приоткрылась калитка, и выглянул заспанный пожилой мужчина в сапогах и в шапке, в наброшенном на плечи пальто. Он растерянно смотрел то на неподвижно стоящего в немецком плаще Волончука, то на матросов, одетых в немецкую форму, с автоматами на груди.
— Не волнуйтесь, гражданин. Проведите нас к полицейскому управлению, — спокойно сказал Волончук.
— Сейчас. Пойдемте, — ответил мужчина, оглядываясь назад, во двор. Нерешительно перешагнув через порог, он закрыл за собой калитку. Шли молча, в городе по–прежнему было тихо. Под лунным светом блестел на ходу черный плащ Волончука, видно было, как покрылись инеем стволы автоматов и ушанки матросов.
— Здесь вот, — сказал проводник, далеко не доходя до здания полиции. — А вы кто такие будете? — по–прежнему шепотом спросил он у Волончука.
— Тихо, старик, молчи! Мы свои, русские, — ответил Волончук. Он подал сигнал рукой матросам, и те, прижимаясь к домам, стали продвигаться вперед.
При лунном свете видно было, как дежурный полицай, громко стуча промерзшими сапогами, топтался у крыльца каменного белого дома. Он собрался уже войти в дом, когда внезапно из–за угла увидел разведчиков.
— Стой! Кто идет? Пароль?
Получив ответ, он тут же был схвачен и обезоружен разведчиками. Они, не дав пикнуть, свалили его на землю.
— Окружить дом и никого не впускать и не выпускать! — приказал Волончук, один поднялся на крыльцо и распахнул дверь в длинный коридор. Навстречу ему шла женщина с лампой в руке. Она оказалась машинисткой и переводчицей. Женщина указала на комнату, где отдыхали полицаи. Волончук толкнул дверь, и на него пахнуло крепким настоем табака и сивушного перегара. Тускло светила горевшая в углу керосиновая лампа, раздавался густой мужской храп. Волончук, осмотревшись, громко скомандовал:
— А ну, давай вставай! Побудка! — и навел автомат на заспанных полицаев. Полураздетых и босых он выгнал полицаев во двор. Те стояли, дико озираясь и переминаясь на снегу с ноги на ногу.
А разведчики уже осматривали все комнаты полицейского управления. За решеткой изолятора они обнаружили пятнадцать арестованных жителей Евпатории. В подвальном помещении их оказалось еще больше. Всех выпустили на свободу. Начальника полиции, к сожалению, не оказалось на месте, да его и не могло быть в такое позднее время.
Волончук приказал разведчикам взять найденные в полиции документы, пишущие машинки и вместе с задержанными полицаями и проводником направить под охраной на катер. В порту, на катере, проводник, местный житель, рассказал батальонному комиссару Латышеву, опрашивавшему задержанных, что фашисты вывозят из города на шхунах верно, и сообщил также, что в порту так тихо потому, что немецкие солдаты боятся нападения партизан и уходят ночевать в ту часть города, где стоит гарнизон.
— Смотреть внимательно! — предупредил Волончук разведчиков, перед тем как покинуть полицейское управление. — Всех, кто появится на улице, задерживайте и ведите с собой.
В это время во дворе неожиданно появился полицай. Он шмыгнул в пролом забора и закричал дурным голосом:
— Караул-л… матросы!
Он, оказывается, спал в соседней комнатушке, куда не заглянули разведчики.
Волончук мгновенно бросился за ним. Полицейский заметался в темном дворе и с разгона нырнул в мусорный ящик. Подбежавший Волончук мрачно пошутил:
— Паспорт есть? Нема? Тут тебе и тюрьма! — и захлопнул тяжелую крышку ящика.
— Пошли, хлопцы, на катер! — скомандовал он, и в помещение, где располагалась полиция, полетели бутылки с горючей смесью.
А в это время старший сержант Гончаров с группой разведчиков напал на жандармское управление. Гончаров захватил обнаруженные в жандармерии документы и на прощание также поджег здание.
При свете фонарика Гончаров посмотрел на ручные часы. Пора было уже возвращаться на катер.
— Ну, сейчас немцы всполошатся! — сказал он, оглядываясь на город, где уже поднимался дым пожара.
Чуть–чуть брезжил белый рассвет, на прояснившемся небе меркли холодные звезды, скрипел под ногами ледок, когда Волончук уже возвращался на катер. И вдруг в морозном воздухе послышался звонкий треск мотора мотоцикла и вдали замелькал белый огонек.
Волончук подал разведчикам команду рассыпаться по берегу, и матросов словно сдуло ветром с панели.
— Надо захватить немца живьем! — передал по цепочке команду Волончук и, пригибаясь, притаился у стенки пирса. Из темноты на полном ходу выскочил мотоцикл.
— Птичка сама к нам в руки летит! — прошептал Волончук и дал очередь из автомата по мотоциклу.
Раздался истошный крик, мотоцикл заглох, круто развернулся и свалился в канаву. Сидевший в коляске немец в офицерской форме вывалился и лежал неподвижно в снегу.
Это был помощник коменданта города, видимо, он спешил узнать, что происходит в полицейском управлении. Водитель мотоцикла бросился бежать к зданию порта. Это был опытный фашистский солдат: правую руку он поднял вверх и кричал: «Рус, партисан, сдаюос!» — а левой наводил автомат, прижимая его к животу и пятясь к телеграфному столбу.
— А, дура, хитрит! — с досадой прошептал матрос–разведчик, притаившийся у телеграфного столба, и ударил рукояткой нагана фашиста по голове.
— Надо торопиться, — приказал разведчикам подбежавший Волончук. С убитого офицера быстро сняли мундир, взяли его документы и, привязав к ногам кусок якорной цепи, валявшийся на пристани, сбросили тело в воду.
Очнувшийся мотоциклист, ефрейтор войск СС, застонал и тихонько забормотал: «Руссиш, руссиш, партисан… Уби–вайт… найн!»
— Ведите его на катер!
Спотыкаясь на сходнях, матросы втащили немца на палубу.
— Тяжелый черт, — с досадой сказал один из разведчиков.
У пирса уже стоял в готовности и катер № 041 с разведчиками М. Аникина. Они захватили «языка» из аэродромной команды и подожгли склад с зерном.
Перед отходом комиссар Латышев послал матросов подорвать и поджечь шхуны, груженные зерном, и, как только возвратились матросы, катера–охотники отдали швартовы и отошли от берега. А разведчики бросили на деревянный настил Пассажирской пристани бутылки с зажигательной смесью, и она тоже загорелась.
Над спящим городом поднималось зарево пожара, клубы дыма валили из трюмов шхун, а катер все дальше уходил в море.
Блистающим свежим морозным утром, запушенные и покрытые инеем, с мохнатыми мачтами и обмерзшими пушками, катера–охотники, выполнив задание, входили в Стрелецкую бухту.
Глава двадцатая
А бои под Севастополем продолжались. Стал известен по всему фронту подвиг дзота № 11. Гарнизон его состоял из семи матросов–комсомольцев учебного отряда флота. Находился дзот на самом опасном направлении, в районе деревни Камышлы. Пулеметы дзота держали под огнем прилегавшую к высоте долину и кусок шоссейной дороги.
Трое суток «косили» здесь фашистов матросы, не пропуская в долину, которую немцы прозвали «долиной смерти». Дзот беспрерывно накрывали минометным огнем, бомбила авиация противника. Матросы сражались до последнего патрона и не сдавались врагу.
Через несколько дней, когда фашисты были отброшены, в полуразрушенном дзоте нашли в сумке противогаза предсмертную записку одного из защитников дзота комсомольца Калюжного: «Родина моя! Земля русская! Я, сын Ленинского комсомола, его воспитанник, дрался так, как подсказывало сердце… Я умираю, но знаю, что мы победим. Моряки–черноморцы! Держитесь крепче, уничтожайте фашистских бешеных собак! Клятву воина я сдержал. Калюжный».
— Вот каких людей воспитал комсомол! Наша Родина! — говорил Иван Иванович Дзевялтовский, когда прочитал об этом в газете «Красный черноморец». — Черта с два немцы войдут в Севастополь! — добавил он.
Так думали и все мы, кто защищал тогда город.
К концу декабря боевые действия достигли наивысшего напряжения. Противник подтянул свежие дивизии и при поддержке танков и авиации наносил удары по станция Мекензиевы Горы, стремясь во что бы то ни стало прорваться к Северной бухте. Здесь насмерть стояли бойцы 79‑й бригады морской пехоты под командованием полковника Потапова.
