Владимир Петров - Единая параллель
— Вахромеев! — представился командир и довольно сухо осведомился: кто таков и по какому случаю пожаловал?
— Да вот как все, — улыбаясь, схитрил Матюхин. — Интересуюсь стрельбой. Будучи сознательным гражданином, решил попробовать осилить нормы «Ворошиловского стрелка».
Руководитель оглядел его сурово, вздернув правую бровь, — этаким проницательным командирским оком.
— Шуткуете, гражданин?
— Нет, я серьезно.
— Ну ежели серьезно, так вертайтесь назад от огневого рубежа. Тут вам не базар. Стреляют только те, кто сдал зачеты по материальной части оружия. А матчасть у нас изучают в кружке Осоавиахима. Вот туда и записывайтесь.
«Деловой! — отметил Матюхин. — И кажется, не очень-то вежливый — для народного избранника-депутата качество негативное. Впрочем, тут ведь стрельбище и ему сейчас не до деликатности. Интересно, кем он служил в армии? По хватке — младшим командиром, может быть помкомвзвода. И очевидно, бывший кавалерист — нагайка за голенищем».
— Вы извините, товарищ Вахромеев, но я приезжий. Точнее — командировочный. Следователь по особо важным делам Матюхин. Прибыл вчера поздно вечером.
Вахромеев прищурился, молча протянул руку ладонью вверх: дескать, пожалуйте — выкладывайте удостоверение личности. Перелистал его, даже на Матюхина глянул: похож ли на фотокарточке? И только потом, возвращая, официально стукнул каблуками:
— Председатель Черемшанского сельсовета Вахромеев Николай Фомич. Вы, стало быть, меня разыскивали?
— Да нет, — сказал Матюхин, чувствуя неловкость: получился ведь в некотором роде розыгрыш. — Я в самом деле пришел на стрельбище. Ну не пострелять, так посмотреть: как вы тут молодежь готовите?
— Можно и пострелять, — предложил Вахромеев. — Я сам, грешным делом, увлекаюсь этим. По нашим меркам, какой мужик, ежели стрелять не умеет? Поставить вас на огневой рубеж?
— Нет, я пока посмотрю.
Припекало солнце. На поляне царили строгость и праздничность, два контрастных ярких цвета воплощали здесь мир: сочно-зеленый — тайги и травостоя, красный, кумачовый — принесенный людьми. (Плакаты, флажки, скатерть на судейском столе и розовые азартные лица парней.)
А молодцы, оперативно работают, без бюрократии. Как на американском конвейере: отстрелялся, выполнил норму — шагай к судейскому столу — тут тебе сразу и билет вручается и значок. С белой мишенью и золотом по ободу — будто орден горит на пиджаке.
— А почему девчат не видно? — спросил Матюхин.
— У них сдача норм в следующее воскресенье, по плану, — объяснил Вахромеев. — Вы не подумайте, что они хуже стреляют — у нас все таежники пулять приучены с детства. Только парней и девок вместе сюда приводить нельзя — получается нездоровый сабантуй. Есть такое слово. Понимаете?
— Понимаю, — усмехнулся Матюхин. — Несовместимость, значит. Вредное взаимовлияние.
— Вроде этого.
Уже перед концом стрельб Матюхин все-таки не вытерпел: попросился на огневой рубеж. Ему повесили новую мишень, и он сперва вхолостую проверил спуск курка, подогнал у тозовки ремень под свой локоть, потом сделал три пристрелочных: винтовка била почти точно, правда, чуть косило влево. Следовало контрольные выстрелы делать с небольшим упреждением.
Вахромеев на поляне уже строил отстрелявшихся, так что болельщиков, к сожалению, у Матюхина не было, он оказался в одиночестве на огневом рубеже.
Досылая патрон, Матюхин услыхал сзади конский топот и оглянулся: у кустов спрыгнул с лошади какой-то парень живописного, даже залихватского вида. Широкие плисовые штаны, сапоги гармошкой, сатиновая косоворотка и тюбетейка, прихлопнутая на макушке. Белобрысый вертлявый, остроглазый — ни дать ни взять шпана с городского базара.
Парнишка подбежал к вахромеевскому помощнику, поторговался о чем-то, скаля зубы и пританцовывая, а через минуту плюхнулся с винтовкой — рядом с Матюхиным, справа от него.
Едва лег, длинно, через зубы, сплюнул (в сторону Матюхина), клацнул затвором и — влепил три пули в матюхинскую мишень, единственную, других уже не было.
— Эй, парень! — рассердился Матюхин. — Ты куда палишь? Мишень мне испортил. Соображаешь?
— Не бойся, дядя! — осклабился парень. — Стреляй себе на здоровье, ежели попадешь. Я мишени не порчу, я их таврую: треугольник выбиваю. У меня такое личное клеймо. Понял?
Матюхин даже стрелять передумал, отложил винтовку — уж больно любопытным показался ему этот взлохмаченный, невесть откуда взявшийся белозубый нахал. Не чересчур ли бойкий парнишка? Впрочем, бойких Матюхин любил.
— Ну, ну, — сказал он. — А в десятку ты хоть попадешь?
— Темнота! — подмигнул белобрысый, — Да мне в десятку попасть что палец обмочить. Вон гляди, школьный мелок лежит над твоей мишенью. Видишь? Сейчас ты его не увидишь.
Бойкий сосед прилип к ложу, щелкнул выстрел, и на том месте, где на бруствере мишени лежал кусочек мела, вспух белый шарик пыли — все, что от него осталось.
— Вот как надо стрелять, батя!
Впрочем, триумф не состоялся: подбежал разъяренный Вахромеев и цепко схватил «снайпера» за шиворот так, что затрещала сатиновая рубаха.
— Кто тебе разрешил, охламон паршивый?! Марш с огневой позиции! Чтоб духу твоего не было!
Парень ловко вывернулся, в три прыжка оказался у кустов, вскочил в седло. Помахал на прощание цветной тюбетейкой: не поминайте лихом!
— Что это у вас за ковбой выискался? — спросил у председателя Матюхин.
— А ну его! Гошка Полторанин, вахлак сопливый. Выпендривается вечно, как вошь на гребешке. Местного удальца из себя строит. Никак я не доберусь до него, паразита.
— У него и лошадь своя?
— Казенная. Он сейчас на заимке табунщиком. За овсом сюда приезжал. Не углядел я его, прохлопал. А патроны у него свои оказались.
— А по-моему, вы зря уж так его честите, — с улыбкой произнес Матюхин. — Парень он боевой, ловкий — хороший боец получится. Вам бы только к рукам его прибрать надо. Постепенно, с педагогическим подходом.
— Оно так… — сумрачно вздохнул Вахромеев. — Только боюсь, как бы вам раньше не пришлось прибрать его к рукам.
— Это почему же?
— Да вот в связи с тем делом, по которому вы приехали. Разговоры ходят разные…
— Интересно… — Следователь положил на землю винтовку, потряс в пригоршне неиспользованные патроны: что-то и стрелять ему расхотелось. — Очень любопытно. Хотя, признаюсь, не очень верится в это.
16
На липатовскую заимку Гошка возвращался не старой дорогой, а другой — обходной — мимо итээровского городка. Надо было заехать к начальнику стройки, к самому инженеру Шилову, да похвалиться: привет, мол, от кавалериста будущего Георгия Полторанина, который утер всем вам нос в принародном масштабе. Лошаденки, дескать, ваши живы-здоровы, того и вам желают. И насчет сапа так вы явственно заврались, а посему завкона Корытина, прощелыгу, гнать надо в три шеи со своего поста. За сим уважительно прощаюсь и кланяюсь на три кисточки.
Вот удивится-то начальник, вот обрадуется! Шутка ли: шестнадцать государственных лошадей он им возвернет на блюдечке-тарелочке. А ведь ухлопать собирались, недотепы-деятели…
Однако заготовленная Гошкина речь не состоялась: начальника не было дома. Отсутствовал. На тесовое крыльцо вышла громадная тетка и, перекрывая собачий лай, зычно гаркнула: «Уехал на пикник!»
Гошка ничего не понял, хотел переспросить, но тетка уже хлопнула дверью. «Пикник»… Что оно за слово такое дурацкое! Гошка отродясь не слыхал. Может, конструкция какая на плотине или на пробивке туннеля? Ну, паразиты, напридумывали слов, сам черт не разберет! Гошка яростно хлестнул Кумека и отправился восвояси.
Проезжая мимо коттеджа немца-инженера, еще больше разозлился: экий домище отгрохали на двух-то! Прямо тебе терем-теремок. Чего они там делают на пару с этой лупоглазой Грунькой — в кошки-мышки небось играют, резвятся по комнатам? И двери литым стеклом заделаны — поди ж ты, выкуси. Надо бы как-нибудь ночью шурануть по этим дверям камнищем, чтоб тарарам и вдребезги. Фашисты недобитые…
Вспомнилась Гошке недавняя Грунькина свадьба, сразу зачесался-заныл подбородок: ну и врезал ему проклятущий немец! Враз оглушило и одуванчики в глазах замелькали. Ничего, авось доведется еще встретиться. А что касается бокса, то надо самому овладеть. Вон Степка-киномеханик обещает дать специальную книжку. А также скакалку веревочную. Говорят, боксеру надо много скакать и прыгать, тогда сила что в ногах — в руки переходит. Дополнительно.
Ехал Гошка нешибко, не торопил коня — Кумек под тяжелыми торбами с овсом и без того кряхтел и екал, особенно на подъемах. Мерин был слаб на ноги, да и кован плохо — месяц назад подковали его кое-как, на живульку, потому что оба кузнеца с перепоя и по гвоздям не попадали.
