Тамара Сычева - По зову сердца
— Густав, не смотри так сердито, это моя соседка, — смеясь, проговорила Луиза и взяла немца под руку.
Когда «брат» открыл мне дверь, я почти вбежала в комнату, но от неожиданности остановилась как вкопанная. На диване сидела Маня.
— Маня, Манечка! — бросилась я к ней.
Мы радостно обнялись и расцеловались.
Но тут же я встретила сердитый взгляд брата.
— Тамара, почему ты задерживаешься до комендантского часа? Как ты не понимаешь? Ведь ты рискуешь не только собой, но и всеми.
— Хорошо тебе рассуждать, лежа дома на кровати! — вспылила я. Не выдержали натянутые до предела нервы. — Скажи спасибо, что так успела.
Укоризненно взглянув на меня, Виктор поднял подушку и показал передатчик с наушниками:
— Вот мой пост. И оставить его я не могу, как бы мне ни было трудно.
Мне стало неловко за свою невыдержанность, и, чтобы перевести разговор, я обратилась к Мане:
— А ты как же теперь пойдешь отсюда ночью?
— Обо мне не беспокойся, — ответила девушка. — Я могу ходить в любое время. У меня пропуск есть. Пока все хорошо. Связь с Луизой налажена. Правда, часто у нее бывать опасно, но иногда можно. А заодно и к вам зайти…
— Да, знаете, — перебила я. — Сейчас встретила Луизу с каким-то фрицем.
— Ну-у? А какой он? Высокий такой, широкоплечий, пожилой, да? — встревожилась Маня.
— Не знаю. Не присматривалась, не до того было.
— Вероятно, это Густав, — с беспокойством продолжала Маня. — Он больше всех увивается за Луизой, я заметила это. А она его всячески избегает. Он хорошо знает мужа настоящей Луизы, был его другом.
— Это очень опасно, — нахмурился Виктор.
Тут я вспомнила, что принесла чье-то донесение, и стала вытряхивать из сумки на стол весь маскировочный «мусор» — коробки пудры, помаду, кремы, бумажки, письма. Под ними лежала скрученная в трубочку записка.
— Конечно, от Луизы. — Я развернула листочек, наспех исписанный шифром, и протянула брату.
— Читай, — насторожилась Маня.
— «Здравствуй, дорогая мамочка! — стал читать Виктор. — Я уже тебе сообщала, что на работе меня встретили хорошо, старик начальник меня обожает, у меня много поклонников. Признаюсь, они мне уже стали надоедать. Особенно один. Он так назойлив, что буквально не спускает с меня глаз. Говорит, что знает моего мужа».
— Так и есть! — вскочила Маня. — Это он, Густав.
— «Он то и дело задает мне всякие вопросы, — продолжал читать Виктор. — А когда мы вместе обедаем в столовой, все допытывается, какое из крымских вин больше всего любил мой муж. Он говорит, что муж захватил с собой несколько бутылок этого вина, когда ехал отсюда за мной. Не знаю, так ли это. И второй вопрос: он хочет знать, какой подарок повез муж моей бабушке Софье, когда поехал домой. Отшучиваясь, я ему ответила: если уж вам так хочется это узнать, потерпите. Когда мы с вами будем где-нибудь вместе на вечере, я вам торжественно преподнесу бокал этого вина и мы с вами выпьем на брудершафт. А заодно я вам раскрою и тайну подарка бабушке, хотя, признаться, я очень удивлена, что вас интересуют такие пустяки». «Ну что ж, — вполне серьезно ответил мой поклонник, — я думаю, что такой случай скоро представится. На днях у нас в ресторане будет большой банкет». — «В честь чего?» — удивилась я. Он долго не хотел отвечать. Я настаивала, и мне удалось узнать, что на днях к нам приезжает гость. Он очень высокого роста…» — Разумеется, не о росте идет речь, — взглянул на нас с Маней Виктор. — «В честь его на нашем производстве собираются устраивать вечер. Времени мало, ответ держать придется очень скоро. Ну, пока всего хорошего, мамочка. Жду от тебя привета. О дне банкета сообщу дополнительно. Твоя Голубка». — Она пишет неосторожно, — сказал «брат», сворачивая листок, — видимо, очень волнуется.
— Еще бы! Ведь если мы не получим вовремя ответ, то она погибла, — с тревогой проговорила я. — И сумеют ли они там узнать?
— Обязательно узнают! — твердо ответил Виктор.
— Маня, расскажи же нам, как Луиза появилась в штабе. Ведь ты тогда уже работала там? — попросила я девушку.
Маня подошла к окну, плотнее прикрыла толстые ставни, проверила, закрыта ли дверь, и снова села на диван.
— Ой, если бы вы только знали, что она за артистка, эта наша Луиза! Я чуть со смеху не умерла! Я на неделю раньше поступила работать в штаб. И знаете, мне почему-то все время казалось, что наша первая встреча с Луизой произойдет в коридоре, в вестибюле или на лестнице, но вовсе не там, где это на самом деле случилось. В последние дни я очень волновалась, то и дело выбегала в вестибюль, чтобы первой встретить Луизу. Мне казалось, что встреча со мной облегчит ее трудную роль. Но Луиза не появлялась.
— Ее долго не выбрасывали, все ждали сигнала от тебя, — сказал Виктор.
— У здешнего радиста-подпольщика испортилась рация, — объяснила Маня. — И я никак не могла передать, что приземлилась благополучно. Ну вот, слушайте. Однажды утром я замечаю в штабе необычную суету. Офицеры о чем-то перешептываются. Я как раз обслуживала кабинеты первым завтраком. Вдруг слышу: «Взорвали мост, эшелон провалился в реку, а два последних вагона отцепили…» Я тогда подумала, что это партизан дело, и еще порадовалась: вот, думаю, дают им жару наши.
К генералу с завтраком меня не пустили. «Занят», — сказал адъютант. Но когда я вернулась в ресторан, буфетчица на меня накинулась: «Где ты шляешься? Неси скорее в кабинет командующего, — и ткнула мне в руки поднос с бутылками содовой воды и бокалом. — Два раза звонили. Воду просят».
В кабинете командующего сильно пахло валерианкой, и первое, что мне бросилось в глаза, — это нахмуренное, печальное лицо самого генерала. Он шагал по кабинету, нервно комкая в руках большой конверт с крупными сургучными печатями.
Я поставила тяжелый поднос на круглый диванный столик, подняла глаза и чуть не вскрикнула от неожиданности.
На диване лежала Луиза.
Глаза ее были закрыты, из-под опущенных ресниц катились крупные слезы. Склонившись над ней, штабной врач разжимал ее крепко стиснутые зубы, стараясь влить в рот лекарство.
Наконец Луиза медленно открыла глаза и спокойным, грустным взглядом обвела всех присутствующих. На миг этот спокойный и совсем чужой взгляд скользнул по мне, и тяжелые ресницы, чуть заметно дрогнув, опять опустились.
Вдруг она застонала, по-детски жалко скривив губы, отвернулась к стене и горько заплакала.
— Знаете, я просто была поражена! — засмеялась Маня. — Она так горько плакала, что даже мне стало жалко бедную вдову.
Генерал сразу же подскочил к ней и, подавая ей бокал воды, стал успокаивать: «Не плачьте, дитя, не плачьте. Идет война, а он солдат… На все воля божья…» — «Что же я буду теперь делать здесь, среди этих варваров русских, этих зверей? — рыдала Луиза. — Не могу, хочу обратно, домой в Париж! В мой Париж! К моей дорогой мамочке!» — «Успокойтесь, мамзель Луиза, здесь вас не обидят. Жить будете в вашем фамильном доме у тети, а питаться в нашем штабном ресторане. Дадим вам надежную служанку…»
«Вот случай, — подумала я, — надо бы не упустить его».
А Луиза продолжала твердить, что хочет домой, в Париж, что она сообщила отцу о постигшем несчастье, и он должен приехать сюда.
В кабинете было тепло, но меня знобило от волнения. Собирая посуду, я злилась на Луизку. «Пересаливает, а вдруг он скажет: «Ну и езжай в Париж!..» Но генерал терпеливо уговаривал, утешал ее. «Поймите, милое дитя, вам нужно получить это, — и генерал показывал на конверт с сургучными печатями. — Ваше должно принадлежать вам, это же капитал».
«Помогите мне, умоляю вас», — проговорила Луиза, поднимаясь с дивана.
«Сейчас немного рановато, — озабоченно нахмурился генерал. — Вот на днях наши войска войдут в Севастополь, и весь Крым будет наш. Тогда вы сразу вступите в свои владения, а сейчас опасно, тем более женщине…»
В это время старший адъютант генерала, заметив меня, показал на дверь и, выйдя вслед за мной, распорядился:
«Фрау Маня, кушать, пыстро! Путерпрот, тва путылка вино и конфет».
«Ах, какая хорошенькая, чудесная мамзель, — рискнула я обратиться к адъютанту. И, заметив, что мой восторженный тон ему польстил, продолжала: — Вот такой бы мамзель послужить. Это настоящая барыня. Прелесть…»
«Хорошо, хорошо, надо думать, — внимательно оглядывая меня, проговорил адъютант, — может, ты подойдешь».
— Когда я с подносом снова вернулась в кабинет, — продолжала рассказывать Маня, — Луиза уже сидела на диване подле генерала и говорила с ним по-французски. Увидев меня, она заговорила по-немецки, извинившись и объяснив, что дома, в семье, она больше пользовалась французским.
«Но почему ваш муж с таким опозданием возвращался из отпуска? Ведь он должен был прибыть еще месяц назад?» — спросил генерал. «Ох, бедный Фридрих, — на глазах Луизы вновь показались слезы, — когда он ехал в Париж из этой проклятой России, то простудился и долго лежал дома больной», — и она, всхлипывая, прижала к глазам платок.
