Чардаш смерти - Татьяна Олеговна Беспалова
Совсем скоро спелёнутая по рукам и ногам собственным платьем, она лежала на обочине просёлка. Безжизненные, подёрнутые серой поволокой, глаза убитой козы в упор глядели на неё. Пахло утробной гнильцой. Знакомый, страшный запах. Так пахнут кровоточащие раны. Она смаргивала слёзы. Они были так же горьки, как и её слюна, но она радовалась им. Горько-соленая влага вымывала из-под век колкие частички пыли. С каждым мгновением зрение её прояснялось. Наконец она смогла рассмотреть всех четверых своих мучителей, которые расположились на противоположной стороне просёлка. Теперь, когда они обнажили свои страшные лица, она испугалась по-настоящему. Тугие пелёны, не давали простора истерике. И хорошо, что они её спеленали, иначе никак не совладать бы со страхом.
Тот, кто примчался к ней первым и которого товарищи именовали Голодом, имел голый, белый гладкий череп. Глаза его прятались столь глубоко, что разглядеть их не представлялось возможным. На месте носа зияла продолговатая дыра. Рот походил на складку дубовой коры. На тонкой шее зачем-то болталась верёвочная петля.
Второй, тот, кого называли Гробом, имел длинные до колен суставчатые руки, больше походившие на конечности насекомого, большую, шишковатую голову, украшенную острыми ушами и длинным, ниспадающим на верхнюю губу носом. Всё это каким-то невероятно уродливым образом крепилось к тщедушному, горбатому телу. Гроб перемещался боком, неестественно изгибая кривые ноги, и едва не касался ладонями земли.
Третий – Мытарь – всё ещё сидел верхом на своём тощем скакуне, но теперь он показался Анюте огромным, тучным, застывшим. Широкое его лицо с огромными, как кофейные блюдца, глазами было черно. Волосы стояли торчком, образуя над головой причудливую корону, чем-то напоминающую оленьи рога.
Колдун же показался ей невероятно красивым, высоким, статным, юным. На смену невзрачной, крестьянской одежонке явилось блистающее бело-золотое одеяние более уместное для былинного героя, но не для безродного бродяги – жителя хопёрских лесов. Как-то возвысился он, расправил плечи, поднял подбородок, смотрел с открытой отвагой, по-орлиному.
Анюта моргала глазами – иных движений она, плотно спелёнутая, не могла сейчас себе позволить.
– Она смотрит на нас, – сказал Голод.
– Пусть смотрит, – ответил Колдун.
– Она запомнит нас, – сказал Мытарь.
– Ненадолго, – отозвался Колдун.
– Мы убьём её прямо сейчас? – спросил Гроб.
– Зачем? Она ведь не может больше сопротивляться. Она безоружна. Я не убиваю детей. Я вообще никого не хочу убивать, – сказал Колдун.
– Тогда её убью я! – Гроб оскалил мышиные зубки, а Мытарь поднял карабин и прицелился.
Чёрный зрак дула уставился на Анюту. Сейчас Мытарь нажмёт на курок, из потусторонней черноты выпорхнет алая пичуга и её мучения закончатся. Анюта, в ожидании хлопка, на миг прикрыла глаза, но услышала лишь глухой стук и стон. Когда она открыла глаза, Мытарь уже валялся на земле, корчась под ударами тяжёлых сапог Колдуна. Гроб и Голод стояли неподалёку. Экзекуция была не долгой, но жестокой. Через минуту, с невероятным для такого тучного человека, проворством Мытарь вскочил на ноги.
– Начальник прав, Мытарь, – говорил Голод, помогая товарищу взобраться в седло. – За каждого диверсанта полагается плата. Или забыл?
– Господин комендант платит и за мёртвых, – совсем по-детски шмыгая носом, проговорил Мытарь.
– За живых – дороже, – сказал Гроб, ловко вскакивая в седло. – Эта одна их тех баб, которые подорвали пути за Песчанкой.
– Тех уже повесили, – возразил Мытарь.
– Их было трое, а повесили двоих, – сказал Колдун.
– Аа-а! Ы-ы-ы! – взвыла Анюта.
– Что это с ней? Твоё зелье не действует, Колдун!
– Услышала о казни товарок. Агитпроп Красного профессора даёт сбои! Плохо прокачал ученицу Родион Петрович!
– Аа-а!!! Ы-ы-ы!!!
Её заставили замолчать удары под в здох и по голове.
– Нет!!! Не убивать!!! – взревел Колдун, и избиение прекратилось.
– Клади её поперёк седла, Голод. И смотри!.. – скомандовал Колдун.
– Знаю, знаю…
Анюта снова зажмурилась, когда страшный человек приблизился к ней. Её подняли, пронесли, уложили. Рёбрам стало больно, сердце колотилось в горле, голова налилась кровью, вопить, взывая к милосердию не было сил. Но вот конь принял с места, и она провалилась в душное небытие.
* * *
Её привело в чувство ощущение высоты, словно какой-то бессмысленный шалун усадил её на высокую ветку, или она сама по какой-то нечаянной прихоти взобралась на шкаф. Анюта твёрдо знала главное: земля где-то внизу, довольно далеко. Ступни утратили контакт с почвой и теперь опирались на шаткую, малой площади поверхность. Неловкое движение – и ты упадёшь или повиснешь. Она опасалась шевельнуться – сейчас самое главное не потерять равновесие. Напитанный зноем сквозняк овевал её тело. Значит, она, скорее всего, находится под открытым небом. Человеческие голоса звучали совсем рядом, но они доносились откуда-то снизу. Надо открыть глаза и осмотреться. Необходимо понять, что происходит. Но голова бессовестно кружится, будто она всю первую половину субботнего дня каталась в городском парке на карусели. Дурнота мешает телу сохранять вертикальное положение. Хочется прилечь. Однако опаска пусть неопытной, но разведчицы, мешает осуществить желаемое. Пытаясь совладать с собой и получить хоть какую-то информацию, она прислушивается к голосам.
– А теперь как она видит нас?
– Да она вовсе ничего не видит. Глаза зажмурила. Эй, девка! Как там тебя? Анюта? Ну-ка открой глаза!
– Надень ей на голову мешок, – третий голос прозвучал издалека и, несомненно, принадлежал Колдуну.
– Она боится увидеть чудищ, – сказал первый голос. – Колдун морочит людей, и они вместо нас настоящих видят…
– Кого? – спросил второй.
– Всадников апокалиса.
– Апокалипсиса, скотина. А-по-ка-лип-си-са!!! Понял?
Анюта открыла глаза. Она действительно стояла на помосте и даже выше, на шаткой, кое-как сколоченной табуретке. Низенький человечек с тонкими, бесцветными чертами лица, придерживал табуретку ногой, чтобы не опрокинулась раньше времени. Совсем недавно, поздней ночью, Колдун опять поил её чем-то горьким, и она с удовольствием пила. Она смотрела на пыльную площадь городишки сквозь марево дурнотного тумана. Купол церкви, флаг со свастикой над двухэтажным зданием дореволюционной постройки – все городишки этой местности похожи один на другого, как братья-близнецы. Наверное, в здании под свастикой до войны находился горсовет. Несколько уличек вливались в продолговатое озеро площади. По уличкам чахлыми струйками тёк народишко. Тут и там сновали люди в черной униформе и картузах. Точно такие картузы носили и подручные Колдуна.
– Погоди, Голод. Господин комендант распорядился согнать побольше народу, – голос Колдуна всё ещё доносился откуда-то снизу.
Анюта подняла руки и уставилась на свои пальцы. Вроде бы все на месте. Тогда она потрогала грудь – всё в порядке. Её даже одели в чью-то полотняную, пахнущую клопами, рубаху. Если б пальцы или груди стали отрезать, неужто она не почувствовала бы? Припоминались занятия