Руднева Максимовна - Пока стучит сердце
В одну из первых боевых ночей погибли командир эскадрильи со штурманом эскадрильи, и Женя Руднева была назначена штурманом 2-й авиаэскадрильи к командиру эскадрильи Дине Никулиной. Командиром 1-й авиаэскадрильи была Сима Амосова (впоследствии заместитель командира полка), штурманом — Лора Розанова.
Назначили Женю потому, что в первых боевых полетах она проявила спокойствие и мужество, а теоретические ее знания были бесспорны.
С первых и до последних дней она делала в полете все предельно аккуратно и точно, так, как требовало наставление по штурманской службе, вплоть до промера ветра в каждом полете, даже когда маршрут был известен до маленького кустика, до каждого изгиба дороги.
Сначала наши молодые штурманы не умели ни точно выйти на цель, ни вывести самолет из прожекторов и обстрела. Поэтому в первые боевые ночи более опытные летчики начали тренировать своих штурманов, учить их неписаным законам летного мастерства. Не всегда это делалось достаточно деликатно. Женя, например, не очень быстро влезала в кабину, и Дина Никулина заставляла ее на аэродроме по нескольку раз подряд в унтах и комбинезоне влезать и вылезать из самолета. Другим штурманам это казалось почти издевательством. Женя же воспринимала это совершенно серьезно, как необходимую учебу; она никогда не обижалась, как другие. В этом сказывалась ее всегдашняя требовательность к себе.
«Одно меня угнетает, — писала она в начале своей боевой работы: — я плохой штурман. И как-то по-глупому плохой: ведь я могу не делать всех тех ошибок, которые я делаю...»
А через полгода Женя записывает:
«Все-таки с Диной я больше всего люблю летать. Потому что теперь я знаю, что летать могу, что со мной можно летать спокойно. Никто, кроме Дины, не говорит мне моих ошибок. Каждый полет с ней меня чему-нибудь учит — в полетах с другими я это всегда учитываю».
Дина Никулина — профессиональный летчик с отличной техникой пилотирования. Характер у нее жизнерадостный, веселый. Летала она бесстрашно. В своих воспоминаниях Никулина писала:
«С Женей Рудневой я много летала. Это была чистая, честная девушка. Большая умница, очень любознательная. Первое время я ей часто указывала на ее недостатки в полете. Ей нравилась моя требовательность, на мои выговоры она не обижалась. Была очень хорошим штурманом. У нее была уверенность, что пока она летает со мной, то с нами ничего не может случиться.
Помню, как на станции Майская однажды очень удачно разбомбили мы эшелон. Долго выжидали, не бомбили. Сделали четыре захода и попали в эшелон. Летели обратно — пели.
Когда работали на Тереке, то уничтожили переправу. От наземных войск получили благодарность. Я всегда хожу на высоте 500-600 метров. Если наберу больше, то спускаюсь: натура такая — не люблю на большой высоте ходить, лучше бреющим»
Экипаж Никулина — Руднева стал одним из лучших в полку. Они снижались до 400 метров, догоняли уходившие эшелоны, бомбили переправы у Моздока и Прохладной, на высоте 150 метров разыскивали застрявшие в грязи во время отступления вражеские машины и уничтожали их. Часто в армейских газетах печатались заметки о боевой работе наших девушек.
Вот одна из таких заметок, помещенная в газете «Крылья Советов» от 28 февраля 1942 года:
«Машины стоят в полной готовности. Летчики с нетерпением ждут боевого вылета. Прошло немного времени, сигнал подан. Один за другим плавно отрываются от земли самолеты, исчезая в синеве ночного неба.
Первым ложится на курс орденоносный экипаж лейтенанта Никулиной. 250-й раз летит она на врага. Уверенно ведет Никулина свой самолет.
На этот раз приказано разрушить железнодорожную станцию противника. Станция эта имеет важное стратегическое значение, и немцы поэтому прикрывают ее мощным огнем зенитной артиллерии.
Еще издали, услышав шум моторов, вражеские пулеметы открывают пальбу, а прожекторы начинают беспокойно шарить своими щупальцами по темному небу. Но все это не может остановить бесстрашных патриоток, идущих к цели
Станция обнаружена. Бомбы, метко сброшенные младшим лейтенантом Рудневой, ложатся по назначению. На земле блеснули яркие вспышки взрывов, и густые клубы черного дыма заволакивают цель...»
С самого начала полку пришлось вести работу в исключительно тяжелых условиях. Армия отступила за Моздок, в гористую местность. Малейший просчет штурмана или летчика — и катастрофа неминуема, так как горы превышали высоту полета. Часто туманы закрывали аэродром, внезапные снегопады и дожди преграждали экипажам путь, мощные воздушные потоки швыряли наши маленькие машины иногда на сотни метров вверх или вниз. Никогда ранее, в мирное время, не летали летчики на наших самолетах в подобной обстановке. Не менее трудные условия встретились нам впоследствии при прорыве «Голубой линии» на Тамани, при полетах на Новороссийск и Керчь, при освобождении Крыма. Все эти направления имели важное стратегическое значение, поэтому они были прикрыты плотным огнем зенитной артиллерии, в воздухе патрулировали ночные истребители, десятки прожекторов ловили самолеты над целью.
А много ли нужно, чтобы сбить наш тихоходный самолет, весь состоящий из фанеры и перкаля? Одна зажигательная пуля может превратить его в пылающий факел.
Наш учебный самолет создавался не для боевых действий. Однако с первых дней Отечественной войны он начал приносить армии огромную пользу. На нем вывозили раненых, он служил для связи с партизанами в тылу противника, для разведки.
Устойчивый в полете, легкий в управлении, наш «У-2» не нуждался в специальных аэродромах и мог сесть на деревенской улице или опушке леса.
Особенно успешным оказалось ночное бомбометание с этих маленьких машин по переднему краю противника. С наступлением темноты до рассвета «У-2» непрерывно «висели» над целью, методически, через каждые две-три минуты сбрасывая бомбы.
Наземные войска очень любили наши самолеты. «Небесные создания», — шутливо звали нас пехотинцы. Немало теплых писем получил полк от пехоты с выражением глубокой благодарности за помощь в боевых действиях.
...Каждую ночь боевые экипажи вылетают на цель. Вспыхивают лучи прожекторов, они шарят по небу, сближаются, и вот самолет пойман... Штурмана и летчика ослепляет нестерпимый свет... Бьют зенитки. Хочется уйти вверх, вниз, но... перегруженный бомбами самолет идет с мизерной скоростью: 60-100 километров в час.
Томительно тянется время. Иногда по 10 минут не удается уйти от прожектора. И это на высоте всего нескольких сот метров. Выше мы обычно не летали, так как наши цели находились очень близко от передовой и от нас требовалась особая точность бомбометания.
Около часа длится полет, а на земле ждут механики и вооруженцы. Осматривать, заправлять самолет, подвешивать бомбы они научились за три-пять минут. Трудно было поверить, что молодые, хрупкие на вид девушки в течение ночи своими руками без всяких приспособлений подвешивали каждая до трех тонн бомб. Эти скромные помощники летчиков показывали подлинные чудеса. А механики! Целые ночи работа на старте, а днем — ремонт машины, проверка оборудования, подготовка к следующей ночи. Спали они часто по два-три часа в сутки. Но работа шла четко и быстро. Чтобы экономить время стоянки на земле, летчики не вылезали из кабин даже для доклада дежурному работнику штаба. Доклады принимались тут же, у самолета. И вот через несколько минут после посадки самолет снова поднимается в воздух, И так до рассвета, и так каждую ночь...
В длинные зимние ночи, когда нам объявляли «максимум» — то есть задание сделать максимально возможное число вылетов, — некоторые экипажи проводили в воздухе по 10 часов. 10 часов крайнего нервного напряжения, напряжения всех физических сил!
Иногда в результате перенапряжения наступала апатия, и летчик или штурман засыпали в полете или, наоборот, не могли уснуть по нескольку суток.
Бывало и так, что на глазах летчика над целью гибли боевые товарищи. Их самолеты, сбитые зенитным огнем или подожженные ночным вражеским истребителем, камнем падали на землю.
Но как бы ни было тяжело, девушки всегда рвались в бой. Только в одном случае проявлялась женская слабость: если экипаж по каким-либо причинам отстраняли от полета. Вот тогда боевые летчики плакали от обиды, как школьницы.
