Алексей Кирносов - Ни дня без победы! Повесть о маршале Говорове
Жильё Говоровым дали при училище, в старом деревянном доме, замыкавшем с тыла училищный двор. Папаша докрашивал окна в подзапущенной прежними жильцами казённой квартире. Приятный запах льняного масла, на котором разводят краску, вытеснял ароматы поспевающего ужина.
По заведённому в семье правилу Лёня прежде всего спросил:
— Вам не надо ли помочь, папаша?
— Я заканчиваю, сынок, — отозвался Александр Григорьевич. — Помоги потом прибрать здесь да кисти помыть.
Промывая керосином замасленные кисти, Лёня рассказывал папаше о том, что видел в городе. Собрав кисти, пошли в дом. Там уже был накрыт ужин.
А после ужина предстоял серьёзный разговор. Мамаша увела младших на кухню под предлогом купания в корыте.
Александр Григорьевич рассказал Леониду и Николаю о своём экзамене на должность, поделился мыслями.
— Директор училища — человек самостоятельный и душевный, хоть и покрикивает иногда. Если ты не приучен бездельничать, можешь ждать от него сочувствия и помощи. Инспектор имеет другое содержание. Человек он подозрительный, въедливый и буквальный. Оба они понимали, что на хлопотную должность я прошусь ради того, чтобы детей учить бесплатно. Директор только порадовался, что получает умелого работника. Господин же инспектор ваше бесплатное образование преподнёс мне, как милостыню, попрекнув при этом многочисленным семейством. И как бы заранее убеждённый, что все вы лодыри, подчеркнул, что учиться и вести себя вы обязаны отлично.
— Это же надо быть таким глупым инспектором, — удивился Коля. — Как же мы ещё можем учиться, если приехали сюда учиться? Мы в ремесленной школе все три класса первыми шли и здесь отставать не намереваемся.
Лёня добавил:
— Инспектор, конечно, глупым быть не может, но может быть хитрым. Он потом скажет: «Говоровы хорошо учатся потому, что я их как следует припугнул!»
— Он думает, что он в училище хозяин, как купец в своей лавочке, — сказал Коля. — Смилостивился и выдал два образования бесплатно, как пару фунтов колбасы! Нет, это всё-таки глупый инспектор. Рад, что он богатый! Ну, а мы бедные. Так что из этого? Мы же не виноваты, что бедные.
— Народ, он весь бедный, — вздохнул с прискорбием Александр Григорьевич.
— Увидит, как мы лучше богатых будем учиться, — сказал Лёня. — Хорошо, что книжка не спрашивает, богатый ты или бедный. Ей одно важно: прилежный человек или лентяй.
— Такие слова я и хотел от вас услышать, — сказал Александр Григорьевич. — Почитайте себя равными прочим ученикам. Не папенька за вас платит, а вы сами впоследствии собственным трудом своей стране за образование отработаете. И достоинство своё, господином инспектором задетое, всегда берегите свято. Оно не только ваше, но и достоинство народа, над которым некоторые лица считают себя возвысившимися.
Мамаша неожиданно появилась в столовой.
— Не рано ли детям важные слова говоришь? Понимают ли тебя?
— Мы всё понимаем, — сказал Коля.
— Видишь, понимают в свою меру, — улыбнулся папаша.
Перед сном Лёня отпросился погулять по улице.
Было тихо, тепло и безлюдно. Между тротуаром и забором светились в полутьме нежно-жёлтые цветочки. Лёня стал собирать букетик. С другой стороны забора подошла собака, но не залаяла, а стала наблюдать в щёлочку, стараясь понять, что это за незнакомец и зачем собирает несъедобные растения. Прижав чуткий нос к доскам, собака громко нюхала воздух, но так ничего и не поняла. Поскольку непонятное всегда тревожит, собака поднялась на задние лапы, опираясь передними о забор, и сказала:
— Р-р-р-р-р-р-р-р…
— Глупый пёс, — ласково ответил Лёня, — перестань рычать попусту, не позорь собачью породу. Я чужого не трогаю, я общие цветочки собираю для красоты. Красиво, когда в доме цветочки стоят, понимаешь?
Вернувшись домой, Лёня поставил тонко пахнущий букетик в стакан с водой на обеденный стол.
5. ГЛАВА О РАССМОТРЕНИИ АЛГЕБРЫ С РАЗНЫХ СТОРОН
До революции многое в жизни человека зависело от того, в какой семье он родился — богатой или бедной, крестьянской, дворянской, рабочей или купеческой. От факта рождения зависело прежде всего образование. Было два вида образования для детей: классическое и реальное. Классическое образование давала восьмиклассная гимназия. В курсе гимназических наук мало внимания уделялось естествознанию и математике, зато усиленно учили древние языки — латинский и греческий. Сорок процентов учебного времени дети долбили языки, на которых ни один народ уже не говорит. Зато окончившие гимназию могли поступить в любой институт и университет. Реальное училище древние языки не преподавало, там изучали физику, математику и естествознание. Училище готовило юношей к работе в хозяйстве государства. Оно не давало права поступить в университет, но открывало возможность поступления в техническое, торговое или промышленное учебное заведение.
В таком училище и учились братья Говоровы.
— В университет я и не стремлюсь, — сказал Лёня учителю математики Лазареву.
— Да?.. Любопытно узнать, куда же вы стремитесь, — прищурился учитель. — Думается мне, профессию себе вы уже наметили.
— Наметил, — кивнул Лёня. — Я хочу стать строителем судов.
— Очень любопытно, — сказал учитель. — А вы знаете, что судостроение — это самая трудная инженерная профессия?
У всех, кто ходит в школу не по обязанности, есть свой любимый учитель. Почти всегда это учитель того предмета, который больше всего нравится, но если случается и не так, то вместе с учителем начинаешь любить и его предмет.
У Лёни любовь к математике и любовь к учителю Лазареву счастливо совпали. Два года он обожал математика тайно и даже не мог подумать, что с таким великим и всезнающим человеком можно подружиться, поговорить обо всём, о чём захочется, и иметь более серьёзные отношения, чем разговоры у классной доски об уроке, заданном на дом. Казалось, что Лазарев, преодолевший все человеческие слабости, есть живое воплощение величия и силы математики.
Александр Иванович был поразительным человеком, хотя никогда не старался кого-то поразить, наоборот, держался скромно. Мягко и доброжелательно разговаривал он с инспектором, явившимся на урок, и с отличником, выучившим математику на две недели вперёд, и с дремучим двоечником Пашкой Стахеевым, который всегда совал шпаргалку под промокашку и не мог даже сообразить припрятать её в другое место. Однако и хитрый Аркадий Леденцов, у которого шпаргалку можно было обнаружить за шиворотом, под языком, в пуговице и в местах ещё более неожиданных, не мог вывести учителя из состояния душевного равновесия.
— До чего ж бездельник, — говорил Лазарев мягким голосом. — Даже шпаргалку не желаете своими руками сделать и тут чужим трудом пользуетесь…
Но самое главное, конечно, в том, как Лазарев объяснял свою математику. На каждом уроке совершалось маленькое чудо. Неодушевлённые вещи оживали. Раздвигались границы слов и понятий. Из-за привычной внешней стороны житейских обстоятельств показывался новый смысл.
Что может быть более бездушным и лишённым ощущений, чем цифра?
Можно сказать: «один пожарный потушил пять пожаров», а можно сказать: «один воришка украл пять копеек». Ни единица, ни пятёрка ничего не почувствуют и никак не переменятся от того, что их переставили из одной фразы в другую. Пять копеек, пять пожаров, пять человеческих жизней или пять баллов в классном журнале — разница не волнует цифру «пять». Ей важно, что каких-то предметов или событий ровно пять, остальное не имеет значения.
Так, да?
А вот и не так.
Когда Лазарев рассказывал о цифрах, они оживали и вступали друг с другом в разные отношения. Добрые чётные цифры всегда делились пополам. Жадные нечётные не желали делиться. Но и они не были совершенно безнадёжными скрягами, поддавались воспитанию: можно сложить две нечётные цифры, и сумма добреет, соглашается делиться пополам. Выходило, что и цифры, соединяясь, становятся лучше. Все цифры складывались с удовольствием и безотказно умножались. Но едва дело доходило до вычитания, тут маленькие упирались. Они не способны много отдать. Становилось ясно, что от малого много не возьмёшь. Если сам имеешь мало, много ли дашь даже лучшему другу?
— Сперва сам выучись, — говорил Лазарев, — стань большим человеком. Если сам не знаешь, чему ты можешь научить? Если сам не имеешь, что ты можешь дать?.. А вот допустим, что ты имеешь некую одну радость. — Лазарев выписал на доске красивую единицу. — Если ты пользуешься ею один, она так и остаётся одной. Но предположим, что половину её ты отдал товарищу… — Лазарев подчеркнул единицу, а под чертой написал математическое обозначение половины: 1/2. — То есть ты разделил свою радость на одну вторую. Что получишь ты в результате?
