Крымское зарево - Александр Александрович Тамоников
Он тяжело вздохнул и махнул рукой — и сам все знает опытный капитан, но, раз уж решил, так тому и быть. Их разговор вдруг прервал шепот наблюдателя, он выглянул из примыкающей траншеи:
— Товарищ командир, разрешите доложить. Тут собака с шифровкой.
— Белая собака? — вскинулся Глеб.
Дозорный развел руками:
— Дак не понять, грязная сильно. Сидит у входа, будто ждет чего. Вот, во рту у нее было. — Он протянул березовый сучок. Толстый обломок был исцарапан буквами и значками. Глеб прошелся внимательным взглядом и воскликнул:
— Это от Зинчука! Он просит о помощи! — Он указал на значки. — Это самая простая шифровка. Я их учил обязательно шифровать послание, на случай если его перехватят немцы. Здесь написано: «Голова, помоги». Голова — это мой позывной в разведгруппе. И еще указаны координаты, он недалеко ушел. Это болото на левом фланге, на границе фронтов. Отсюда километра два. Я должен идти за Снежком, он приведет к своему хозяину. Зинчук отправил собаку, чтобы она привела помощь.
Краснов кивнул:
— Ну что ж, торопись, капитан, пока не рассвело. Отговаривать не буду.
Они обменялись крепким рукопожатием, а потом Шубин двинулся к крайнему окопу, чтобы отправиться спасать Павла Зинчука.
Глава 6
Глеб в сопровождении дозорного прошел по узким сырым коридорчикам до крайнего окопа. Именно там сутки назад пожилой солдат позаботился о них после неудачной вылазки с Морозко. А сейчас его ждал покрытый сосульками из грязи пес. Он ткнулся холодным носом в ладонь разведчика и лизнул горячим языком, будто просил о помощи на своем собачьем языке.
Шубин потрепал пса за холку:
— Давай, Снежок, веди меня к хозяину. Показывай дорогу.
Пес едва слышно гавкнул и выбрался наверх. Там он опустился на брюхо и пополз вдоль советских позиций, за ним следовал разведчик. Про себя он изумлялся сообразительности собаки: вот же пес, а понимает, что надо вести себя осторожно, чтобы не спровоцировать огонь германских стрелков.
Когда окопная линия закончилась, пес побежал, а разведчику ничего не оставалось, как довериться ему. Он широкими шагами преодолевал метр за метром, а впереди мелькал тощий грязный хвост. Через километр на местности стали появляться низкие кусты, коротенькие деревья, которые прижимались к земле и постепенно превращались в непролазный ковер. Бурелом, а под ним засасывающая топь, почва опускалась все ниже, густая болотная каша обволакивала ноги уже почти до щиколотки. Несколько раз плотная жижа с чавканьем стаскивала с Шубина сапоги, он чертыхался, нащупывал в темноте обувь и натягивал ее обратно. Снежок нетерпеливо рыкал, поторапливая нерасторопного человека. И снова уверенно бежал между торчащими корягами, перепрыгивал через поваленные бревна, легко пробегал по хлюпающей трясине.
Когда они оказались на краю затянутого водорослями озерца, заваленного по берегам изломанными, сгнившими обломками, пнями, Снежок глухо тявкнул два раза, в ответ раздался тихий свист. Разведчик и собака ринулись на звуки. На берегу к капитану тянулась лежащая на земле фигура:
— Товарищ капитан, это я, Паша Зинчук! Я здесь!
Глеб кинулся к лежащему:
— Ранен? Встать можешь?
— Осторожно! — остановил его Паша. — Тут бурелом, я провалился, и нога застряла между двух бревен. Не могу вытащить, разбухла она. Шевелить могу, а вытащить никак не получается.
Шубин оттащил в сторону несколько обломанных веток, расчистил пятачок и поближе подобрался к ноге Пашки, которая оказалась зажатой в проломе крепкого пня. Зинчук неудачно встал на трухлявый верх, провалился в узкий ствол, и теперь нога была зажата, будто капканом, тесными стенками, а большие щепки впились в кожу и раздирали кожу и плоть при любой попытке освободиться.
— Давно так лежишь?
— С обеда, — мрачно откликнулся парень, он показал широкое лезвие, сломанное пополам. — Я бы сам расковырял дерево это, да нож вот сломался.
— Сам, сам, — недовольно пробормотал Глеб. — Все-то ты сам. Два дня бы освобождался, потом полз обратно бы еще два дня с такой ногой. А там можно сразу и ногу отрезать из-за заражения. Хорошо будет, если сам выживешь. Ты, если такой самостоятельный, то и думай сам о своих поступках. А еще об их последствиях.
Глеб ворчал на Пашку, не мог удержаться, чтобы не отругать этого непослушного подчиненного, который из-за своеволия принес командиру столько проблем. Хотя в душе радовался, что все-таки ошибся Тарасов — не сбежал Зинчук, не предал, не переметнулся к немцам, а у паренька всего лишь сдали нервы, после того как его смелый поступок переврали и не оценили. Последние сутки душа болела у капитана за этого мальчишку со сложным, упрямым характером. И вот он нашелся, живой, с травмой, но живой! Поэтому Шубин, не стесняясь в выражениях, ругал Пашку вслух, отсекая куски крепкого пня своим ножом. Только задачка оказалась сложнее, чем казалась на первый взгляд. Трухлявый снаружи пенек сохранил каменную твердость внутри и поддавался ударам ножа по миллиметру. За несколько минут капитан взмок от усилий и в сердцах обругал пень:
— Такой же упертый, как и ты. Встретились две деревяшки!
Зинчук, понурившись, молчал, он несколько часов провел в болотной жиже полулежа, в ноге пульсировала боль, а последние силы он потратил на попытки освободиться. Вдруг откуда-то из темноты раздался голос:
— Долго так драть по щепке будете. Надо сук внутрь и нажать, как на рычаг. Враз треснет.
От неожиданности разведчик вздрогнул:
— Кто это?!
Невидимый в темноте человек не ответил на вопрос, а Пашка зло бросил:
— Диверсант это задержанный! Охотник за головой вашей, товарищ капитан! Предатель! Вы не переживайте, я его связал хорошо. Рот вот только не нашел чем заткнуть!
Раздался шорох ползущего тела, и к бурелому, извиваясь, словно гусеница, подполз связанный человек. Это оказался молодой худой мужчина в советской форме с эмблемами связиста. Ошарашенный Глеб на несколько секунд прекратил попытки освободить Зинчука и уставился на изможденного пленного, у которого были крепко связаны за спиной руки ремнем. А тот с тоской в голосе попросил:
— Ну хоть вы меня услышьте, товарищ командир. Вы постарше, ведь всякое на войне видели. Я уже объяснил Павлу, рассказал все честно. Умоляю, ослабьте ремень, больно ведь. Не сбегу я, клянусь. Куда тут бежать, болота одни.
— Не слушайте его! — взвился Зинчук, он ударил кулаком по жиже, подняв фонтан из грязной гущи. — Это перебежчик, поганый предатель. Я, товарищ капитан, тут такое на болоте обнаружил! Их целый отряд! И все наши, наши советские, диверсанты, Гитлеру служат!
Пленный в отчаяньи выкрикнул:
— Диверсант, предатель! Да, да! Гад я! Слабину дал, что согласился! Так кто такое выдержит, пытали нас, пытали! Голодом,
