Крымское зарево - Александр Александрович Тамоников
Понурый Щедрин с опущенной головой поплелся вперед через бурелом и трясину, за ним следовал Снежок, будто карауля пленного, а замыкали цепочку Шубин и Зинчук. Пашка левой рукой опирался на палку, чтобы не давить всем телом на больную ногу, а справа его поддерживал Шубин, то и дело помогая парню перелезать завалы из сучьев.
А Пашка горячо зашептал, так чтобы впереди идущий Кузьма не слышал его:
— Товарищ капитан, не верьте вы ему. Он хуже фрица. У нас такие в деревне тоже были, гауляйтеры. Из своих же к немцам переметнулись, служили за пайку. Убивали, вешали, жгли по приказу фрицев своих же односельчан. Дома грабили, у детей еду отнимали. Таким веры нет, один раз предали, показали грязь свою и дальше легко обманут.
Капитан не выдержал и возразил:
— Их не пытал никто, Пашка, не мучил, не избивал. Они ради куска пожирнее это делали. Тут другое дело, я был в лагере для военнопленных и видел, какие там зверства творятся. Там мужество надо, чтобы выжить, не сломаться. Смерть за радость. Не надо судить, Паша. Прибудем в часть, там пускай майор Краснов решает, верить ему или расстрелять как изменника Родины.
Упрямый Павел покрутил головой:
— Не верю я ему, хоть режьте. Я ведь своими ушами слышал, как они обсуждали диверсию.
— Они? Он был не один?
Зинчук принялся рассказывать, что же с ним произошло на болоте:
— Я после того, как Тарасову морду разбил, кинулся бежать куда глаза глядели. Решил, что обратно в партизаны уйду, буду воевать, как привык. Не по мне дисциплина эта вся да приказы. В отряде все понятно было, а тут командиров много и всегда ты виноват. Не по мне такая жизнь, такая служба. Я в разведку пошел, чтобы сестру разыскать, вы же знаете. В общем, после наших позиций добрался до болота этого, начал искать место, где разбить лагерь. Забрался под поваленную березу, там как пещера — внутри сухо, вокруг жижа. Все сидел я, думал, как жить дальше. Продукты откуда добывать, оружие. А тут рядом, слышу, звучит немецкая речь! И русская тоже! Я затаился, как мышь в норе, слушать их стал. Они на пригорке встали, считай, у меня над головой — каждое слово слышно. Там было несколько человек, я насчитал тринадцать голосов разных. В общем, они сначала на немецком говорили, с офицером, который с ними шел. Все в советской форме, двенадцать человек, и германский офицер с ними. Я сначала и не понял, кто у кого в плену. Никто не связан, никто на прицеле никого не держит, стоят, разговаривают. Офицер этот им давай перечислять снова позывные, отдавать приказ. А приказ был знаете какой? — От волнения Пашка даже остановился, вцепился пальцами в рукав капитанского ватника. — Осуществлять диверсии на нашей территории! А еще обнаружить местонахождение разведчика Шубина и ликвидировать его! За это им, — Зинчук ткнул пальцем в тощую спину впереди, — награду дадут, рейхсмарки! За вашу голову! Так и сказал им тот офицер, за голову Шубина!
— Потише, — осадил парня разведчик, он вернул его обратно к рассказу. — Так они все переодетые в советскую форму были?
— Все, как один! — кивнул Павел. — И говорили по-русски. Наши это, советские, в плену к немцам переметнулись. Я дождался, когда они посовещались и офицер ушел. Потом они на тройки разделились, чтобы каждой в свою сторону идти. Они в разные части внедряться будут, по одному, чтобы не подозрительно было. Выбирают те, где побольше личного состава, это их так абвер научил. Примкнут и будут сведения собирать, вредительством заниматься. А этот, — парень снова указал на пленного, — у них связной со всеми. У него радиостанция в тайнике спрятана, я сам видел. Он один, без напарников был, поэтому я за ним пошел. Дождался, когда остальные ушли подальше, и как ему суком врезал по башке. Связал и в часть повел. Чтобы Тарасов увидел, вот настоящие предатели! Если бы не нога, то еще ночью бы притащил этого лазутчика к вам. Настоящего шпиона!
— Тише, Павел, — опять успокоил взвинченного Зинчука командир. — Ты лица их видел, сможешь узнать?
Тот с досадой пояснил:
— Да из укрытия не видел ни одного, только разговоры их слышал. Они и номера частей не называли, куда направлялись. У них у каждого кличка, а не имя. Нашего Дятлом называли.
— Наверное, потому что он отстукивает морзянку, как дятел по стволу, — догадался Глеб. — А где его рация?
— Там, в тайнике осталась на болоте, не потащил я ее. Без рации тяжело было. Я его связал и волок, чтобы не сбежал. — Паренек уже задыхался от тяжелого хода, с поврежденной ногой ходьба по скользкому болотному дну давалась ему с трудом.
Шубин похлопал его по плечу:
— Ты молодец, Павел. С характером управишься потом, главное, что голова у тебя на плечах, и имеется смелость и отвага. Молодец, в одиночку лазутчика задержал, догадался, как помощи попросить. Не прав Тарасов, ты — настоящий разведчик и хороший боец.
От похвалы паренек смутился:
— Да чего я… Как услышал, что они за вашей головой охотятся, так сразу решил — не дам им до вас добраться. Вы же все для нас сделали, поверили, что мы сможем в разведке служить. А Тарасов, он, он… — От обиды Пашка растерял все слова. — Гад последний. Не жалею, что врезал ему. Увижу снова и снова врежу.
— Тарасов в штаб отбыл, — сообщил Глеб. — Докладывать о твоем побеге. Но думаю, что после того, как мы командованию Дятла предъявим, его донесения никто читать не будет. Так что не переживай, больше он к тебе цепляться не будет.
Павел помолчал, а потом спросил:
— А что дальше с этим будет, с лазутчиком? Расстреляют?
Глеб промолчал, не стал высказывать свои мысли вслух. Хотя всю дорогу он думал о том, как же можно использовать Кузьму Щедрина, ведь тот готов выполнить любой приказ. Его желание искупить свою вину можно использовать во благо Красной армии. Абвер не знает, что их связного перехватили, а значит, будет верить полученной от
