Василий Гроссман - За правое дело
Новикова вызвали к одиннадцати часам вечера. Рослый автоматчик одновременно почтительно и фамильярно спросил вполголоса:
— Вам куда, товарищ полковник?
Ощущение, возникавшее у Новикова в приемной командующего, всегда было одинаково, где бы ни расположился штаб — в сумрачных высоких залах старинного дворца или в маленькой мазанке с веселым палисадником. Всегда в приемной на окнах висели занавески и стоял полумрак, а люди говорили шепотом, то и дело оглядываясь на дверь; всегда генералы, ожидавшие приема, казались взволнованными, и даже телефоны звонили приглушенно, боясь потревожить торжественную обстановку.
В приемной ожидавших не было, Новиков пришел первым. За письменным столом сидел секретарь Военного совета Чепрак, с желто-серым лицом человека, спящего днем и работающего ночью. Чепрак, нахмурившись, читал книгу.
Ординарец в медалях ужинал, поставив на подоконник тарелку. Увидя Новикова, он со вздохом поднялся и, лениво ступая, грустно позвякивая медалями, ушел с тарелкой в соседнюю комнату.
— Нету? — спросил вполголоса Новиков и кивнул на дверь.
— Есть, у себя,— ответил Чепрак не тем голосом, которым он обычно разговаривал в приемной, а самым обычным, которым говорил в столовой, и, похлопав ладонью по книге, сказал: — Вот жили мирные люди!
Чепрак встал и прошелся по комнате, потом подошел к подоконнику, у которого только что ел ординарец, и знаком пригласил Новикова. И когда Новиков подошел к нему, Чепрак, вдруг перейдя на украинский язык, которого Новиков от него ни разу не слышал, сказал:
— Чи вы чулы?
Новиков вопросительно глядел на него, и Чепрак, заглянув ему прямо в глаза своими умными, всегда насмешливыми, прищуренными глазами, сказал:
— Вы, мабудь, знаете, хто зараз Южным фронтом командуе?
— Знаю.
— Ни, мабудь, зналы, а зараз не знаете, бо вже не командуе,— и, откинув голову, оглядел Новикова, поражен ли он новостью. Новикова известие не потрясло, но он видел волнение секретаря Военного совета и понял, чем вызвано это волнение.
Он видел, что Чепрак ждет от него вопросов или хотя бы вопросительного движения. Но Новиков не задал вопроса и не кивнул вопросительно.
— Все теперь может быть, мало ли что,— и Чепрак развел руками.— Был один такой разговор: слишком привыкли отступать от Тарнополя до Волги, психология стала такая — отступать да отступать,— говорил он, видимо повторяя слова, ставшие ему известными.— Вот и штаб наш двенадцатого числа переименован из Юго-Западного в Сталинградский. Теперь и нет такого направления, Юго-Западного.
— Это кто сказал? — спросил Новиков.
Чепрак улыбнулся и, не отвечая на вопрос, сказал:
— Могут наше управление вывести в резерв, отведут, поставят где-нибудь за Волгу, а Дон поручат новому фронту. Сформируют новый штаб, а?
— Это ваше предположение?
Чепрак сказал:
— Словом, был один разговор по ВЧ, а кто, что — это я не скажу.— Он огляделся по сторонам и задумчиво, видимо чувствуя перемены и в личной своей судьбе, сказал: — Помните, в Валуйках вы вышли из аппаратной, веселый, и сказали мне: «Битва за Харьков выиграна», а в этот час противник как раз и ударил с Изюм—Барвенкова на Балаклею.
Новиков сердито спросил:
— Что ж вы именно сейчас это вспомнили, так не полагается, война есть война. Да уж если вспоминать, не я один так говорил, а кое-кто повыше меня.
Чепрак пожал плечами:
— Просто вспомнил… Какие там люди были: Городнянский, и сам командующий фронтом генерал-лейтенант Костенко, и командиры дивизий Бобкин, и Степанов, и Куклин, а корреспондент какой славный, Розенфельд, сутки мог рассказывать, до сих пор за них душа болит. Все погибли!
Заседание началось с опозданием.
В приемной собралось начальство столь высокое, что и генерал-майоры не решались сидеть на стульях и на диванах, а, стоя у окон, негромко беседовали, оглядываясь на закрытую дверь кабинета командующего. Быстрыми шагами вошел член Военного совета фронта Иванчин, кивая приветствовавшим его подчиненным. Озабоченное лицо его казалось утомленным, а движения были быстрые, резкие.
Он громко спросил у секретаря:
— У себя?
Чепрак торопливо ответил:
— У себя, но просил несколько минут подождать.
Он произнес эту фразу с тем виноватым и почтительным выражением, с которым подчиненные иногда передают слова начальника, как бы сожалея, что не в их власти что-либо изменить здесь: зависело бы от него — с радостью бы раскрыл дверь перед Иванчиным.
Иванчин оглянулся на ожидавших, окликнул командующего артиллерией:
— Как на городской квартире, малярия не тревожит?
Командующий артиллерией единственный в приемной говорил в полный голос; он в этот момент смеялся тому, что шепотом рассказывал толстоплечий и полногрудый генерал, приехавший на днях из Москвы.
— Нет, пока благополучно,— сказал командующий артиллерией и указал Иванчину на своего собеседника.— Вот, представьте, приятеля встретил, вместе в Средней Азии служили.
Он подошел к Иванчину, и они заговорили короткими словами, которые бывают понятны людям, каждодневно встречающимся на общей работе.
— Ну а с этим, вчерашним, как? — услышал Новиков вопрос командующего артиллерией.
— Окончание в следующем номере, как говорится,— ответил Иванчин, и командующий артиллерией рассмеялся, прикрыв рот толстой, широкой ладонью.
На лицах людей, прислушивающихся к разговору старших начальников, видно было желание разгадать, к чему относятся эти слова, но разгадать их было трудно — к чему только они не могли относиться! Как почти всегда бывает, люди, собравшиеся для важного дела, старались до поры не говорить о тревожившем и мучившем их, а вели посторонние разговоры. Новиков слышал басистый генеральский голос:
— Представляешь — гостеприимство: приходят мои люди и докладывают: «Столовые наши еще не развернулись, сотрудники пошли в столовую здешнего военного округа, а там проверяют талоны, по фронтовым не пускают, а местных тыловиков — пожалуйте».
— Безобразие,— сказал второй.— Я позвонил Иванчину: оказывается, есть договоренность с командующим округом Герасименко, а местные головотяпы изменили: изволь видеть, в столовой переполнение, и сотрудники штаба округа опаздывают на работу, не укладываются в обеденный перерыв.
— Ну и что, чем же кончилось? — спросил невысокий румяный генерал из разведотдела, час назад вернувшийся из армии и не знавший этой истории.
— А кончилось просто,— и второй собеседник незаметно указал на члена Военного совета,— снял трубку, сказал командующему округом два словца, так после этого интендант с хлебом-солью всех фронтовых в дверях встречал.
Начальник разведотдела спросил у Быкова:
— Как квартира на новом положении, хорошая?
— Хорошая, с ванной, окна на юг,— ответил Быков.
— Я уже отвык от городских квартир, даже странно как-то показалось. А ванна — бог с ней, приехал — и прямо в баню, это по-нашему.
Генерал, начавший разговор о столовой, спросил у разведчика:
— Благополучно доехали, товарищ генерал?
— Ох,— ответил тот,— днем закаялся ездить.
— Пришлось в канаву пикировать, как мой водитель говорит?
— Не спрашивайте,— рассмеялся генерал-разведчик,— особенно, когда к Дону подъезжал, бреют прямо, три раза из машины выскакивал, думал, уж не доеду.
В эту минуту приоткрылась дверь и негромкий, сипловатый голос сказал:
— Прошу, товарищи, ко мне.
И сразу стало тихо, все лица сделались серьезными и хмурыми, и сразу забылся легкий смешливый разговор: этим разговором люди хоть на минуту, да отгораживались от суровой действительности. Да, есть такое свойство у нашего человека, солдат ли он, генерал ли — посмеяться и пошутить, когда уж очень плохо на сердце, когда свинцом лежит на душе горькая беда.
Голова командующего была тщательно выбрита, и даже при ярком свете электричества нельзя было отличить границу между лысиной и побритой частью головы.
Он прошелся по комнате, мельком и в то же время пытливо заглядывая в лица вытянувшихся перед ним генералов, кивал головой, потрогал пальцами маскировку окна, помедлил немного и сел за стол, положил свои большие крестьянские руки на карту и несколько мгновений, при общем молчании, размышлял, потом тряхнул головой и нетерпеливо, точно не его ждали, а заставляли его ждать, сказал:
— Что же, пора, начнем!
Докладывал заместитель начальника штаба.
— Был бы Баграмян, он бы доложил,— шепотом сказал сидевший рядом с Новиковым начальник разведотдела.
Докладчик начал с вопросов снабжения. Степные железные дороги находились под воздействием авиации, в последние дни немецкие самолеты начали минировать Волгу. Имелось уже сообщение о гибели грузового парохода на участке между Камышином и Сталинградом. Стоял вопрос о подвозе подкреплений и грузов по заволжской железной дороге Саратов—Астрахань. Но и эта дорога уже находилась в радиусе действия немецких бомбардировщиков; да, кроме того, доставка грузов из-за Волги была сопряжена с тремя перевалками: от железной дороги к Волге, через Волгу в Сталинград и от Сталинграда к фронту. Авиация противника энергично бомбит донские переправы. Докладчик дальше сказал, что паралич волжской транспортной артерии становится реальностью сегодняшнего и завтрашнего дней.
