Леонид Ленч - Из рода Караевых
…Когда капитан Караев вернулся из порта к себе домой, его мрачная хозяйка, отворив ему дверь, попятилась от него в испуге, словно от призрака.
— Вы не уехали со всеми, Сергей Петрович?
— Как видите!
— Что же теперь будет с вами, бог ты мой?
— Бог не выдаст, свинья не съест! — с деланной беспечностью сказал капитан, — а пока… надо поспать, Евгения Карловна! Извините, я очень устал!
Ушел в свою комнату, достал наган, положил его на ночной столик и, сдернув лишь сапоги, не раздеваясь, прилег на тахту. Не заметил, как провалился в тину тяжелого сна. Проснулся лишь утром от сильного стука в дверь.
— Кто там?
— Это я, Евгения Карловна! Вставайте, Сергей Петрович, «они» уже в городе!
5За ночь погода изменилась к лучшему. Прояснело. Солнце светило не по-осеннему ярко. Капитан решил прийти в порт — посмотреть, что там делается.
Не успел он пройти и полквартала, как встретил первого красноармейца. Он был в коротком кожушке, подпоясан офицерским трофейным поясом, на голове — кубаночка серого каракуля, из-под нее выбивается русый задорный чуб. Остановились. Красноармеец с любопытством оглядел капитана с головы до ног, сказал:
— Никак, беляк?
— Беляк!
— Да еще и ахвицер!
— Офицер!
— Чого же со своими за море не утекли?
Капитан подумал: «Сколько меня теперь об этом будут спрашивать?» Усмехнулся:
— Не утек — и все, дело мое!
Красноармеец тоже усмехнулся — добродушно, даже как бы по-приятельски, сказал:
— Чудо, ей-богу! Беляк, ахвицер, а рубать вас — ни-ни, нельзя, не приказано. Закурить найдется?
Взял папиросу из капитанского портсигара, закурил.
— Табачок! Крымский?
— Крымский!
— А сами воткеле?
— С Северного Кавказа.
— Земляк! Я с Кубани.
— Станицу Софиевскую знаете?
— Ни, я с Баталнашинской, это — туды, ближе к Терской области, к горам. Я из иногородних, не казак. Ну, счастливо оставаться. — Козырнул на прощание и пошел вразвалочку — сразу видно по походке спешенного конника, — улыбающийся и предельно счастливый. Еще бы: победитель! Что может быть радостней этой радости и выше этого счастья!
На территорию порта капитан не пошел, постоял у ворот, подле которых уже дежурил часовой с винтовкой. Какие-то военные в фуражках и шлемах с красными звездами, в серых шинелях и кожаных куртках с записными книжками в руках по-хозяйски обходили один за другим портовые склады и пакгаузы — видимо, брали на учет брошенное врангелевцами добро. Новая власть вступала в свои права.
На следующий день на улицах города, на заборах и и стенах домов, на афишных тумбах уже были расклеены ее первые приказы и извещения. Среди них были и такие:
«Всем, кто имеет при себе огнестрельное или холодное оружие, предлагается сдать его в особый отдел. За сокрытие оружия виновный будет подвергнут суровому наказанию».
«Всем бывшим офицерам, военным чиновникам и другим чинам белой армии, оставшимся в городе, надлежит явиться на регистрацию в здание женской гимназии… За уклонение от регистрации — расстрел».
С шашкой капитан Караев расстался легко, а вот наган было жалко: сколько раз он его выручал в роковую минуту!
Оружие принимал особист-матрос в фойе бездействующего кинотеатра. От его наметанного глаза не ускользнуло, как изменилось лицо пришельца, когда он, бросив на пол офицерскую шашку, бережно, даже нежно протянул ему на ладони тщательно вычищенный и смазанный пистолет.
— Вы офицер? — спросил особист.
— Офицер!
— Что же не удрали со своими в Турцию?
Опять этот вопрос! Капитан не выдержал и огрызнулся:
— Ваше дело принять у меня оружие, а не допрашивать!
— Это не допрос, а вопрос! Не хотите отвечать — не надо. Явитесь на регистрацию — там с вами обо всем поговорят. По душам. Приказ особого отдела читали?
— Читал!
— Вплоть до последнего пункта?
— Вплоть до последнего!
— То-то! — грозно сказал матрос и обернулся к подошедшей к его столу странной особе неопределенного пола. На плечах — мужское драповое поношенное пальто, на голове — дамская шляпа с нелепым страусовым пером.
— Вам что, господин… мадам?
Особа вытащила из кармана пальто нож для разрезания книжных страниц — изящную безделушку в виде кривого турецкого ятагана с ручкой из слоновой кости, сказала плаксиво:
— Примите, пожалуйста, товарищ комиссар.
Матрос-особист с изумлением посмотрел на ятаганчик, потом перевел взгляд на его владелицу.
— Что это за штуковина?
— Это — холодное оружие. Я его из Петербурга привезла.
Особист взял ятаганчик, потрогал лезвие пальцем, усмехнулся.
— Мне соседи сказали, лучше, говорят, сдайте, Ада Викентьевна, его им… то-есть вам, а то начнутся повальные обыски… как бы вам жизнью не поплатиться за его сокрытие.
— Возьмите, мамаша, свое холодное оружие, — сказал матрос-особист, возвращая особе ее ятаганчик, — и проверьте его действие на своих соседях-провокаторах. Если хоть одного вам удастся им прирезать, приносите, приму с удовольствием.
Широко улыбнулся, сбросив на мгновение всю свою суровость, и сразу помолодел от этой улыбки.
— Ступайте домой, мамаша, и живите спокойно. Привет и уважение — И уже безулыбливо, коротко и жестко бросил капитану: — А вам советую не забывать про последний пункт приказа особого отдела.
6На регистрацию приказано было являться с утра с восьми часов. Капитан надел — как перед боем — чистое белье, а запасную пару, шерстяные носки, бритву, флакон с одеколоном, всякую другую мелочь уложил в австрийский солдатский ранец телячьей кожи — подарок приятеля-офицера. Делал все механически, по военной привычке. Остальные свои вещи упаковал в два чемодана — большой и маленький, ручной, — и оставил квартирной хозяйке.
— Вернусь — заберу, не вернусь — возьмите себе, Евгения Карловна. Пригодится!
У входа в здание гимназии стояли часовые с винтовками, штыки примкнуты.
— На регистрацию?
— Так точно!
— Проходите!
Капитан поднялся по широкой лестнице и оказался в широком коридоре, где на скамьях, стульях и на подоконниках сидели явившиеся на регистрацию раньше его чины белой армии. Кто пришел в штатском пальто, кто в шинели без погон и петлиц — по-разному. Лица явившихся выражали самый откровенный страх.
Капитан сел на свободное место на подоконнике. Он понимал состояние всех этих людей. Что может быть хуже такого ожидания неизвестности! Но он понимал и другое: смел не тот, кто никого и ничего не боится, а тот, кто умеет собой владеть в минуту опасности и ее показывает другим, что ему тоже страшно. Старая истина, унаследованная от военных предков.
В коридоре появился писарь — молодой, в очках, с жидкой, как у годуновского дьячка, бороденкой. Он спросил у всех сидевших в коридоре фамилию, имя, отчество, воинское звание. Все это записал в толстую бухгалтерскую книгу и, записав, объявил неожиданно низким протодьяконовским басом:
— На комиссию в учительскую буду вызывать по фамилиям — так что поперек батьки в пекло лезть не надо!
Объявил и удалился со своим гроссбухом под мышкой.
На стульях, скамейках и подоконниках пошел тихий опасливый разговор.
— Там, в учительской, две двери, налево — в кабинет директора, направо — в комнату классных дам. А из тех комнат есть свои выходы на ту сторону, в другой коридор. А оттуда на двор и на улицу.
— Откуда вам все это известно, подпоручик?
— Моя сестренка училась в этой гимназии… У «них» все продумано до мельчайших деталей.
— Что именно продумано?
— Допустим, вас решено передать в особый отдел — на доследование…
— Почему меня, а не вас?
— Ну, пускай меня, неважно, я — к примеру. Тогда вас или меня… направляют, допустим, налево…
— А направо кого?
— А направо, возможно, тех, про кого и так все ясно!
— А куда лучше, как вы думаете, — налево или направо?
— Пожалуй, налево — хуже. Особый отдел — или понимаете!
— Но я же всего лишь интендантский офицер, что о меня взять! — с другого подоконника откликнулся немолодой грузный усач в серой черкеске.
— Взять с вас нечего, а дать можно!
— Что дать? Что дать?!
Усач пошутил нехорошо:
— Чаю можно дать… со свинцовой конфеткой!
В коридоре снова возник писарь-дьячок, выкрикнул:
— Капитан Караев Сергей Петрович!
— Здесь!
— Идемте!
…За столом, покрытом зеленым сукном, сидела комиссия по регистрации — трое. Тот, кто сидел в центре — в защитного цвета френче с нагрудными оттопыренными карманами, — опустив голову, что-то писал. Слева от него поместился курчавый молодой брюнет с горбоносым лицом нерусского типа, в студенческой куртке с голубыми петлицами, справа — пожилой, хмурый в косоворотке и пиджаке, губы тонкие, недобрые.
