Борис Крамаренко - Плавни
«Неужели она ему нравится? А впрочем, мне что за дело? Пускай…»
Но Наталка была неискренна сама с собой. Чисто женским чутьем она догадывалась, что нравится Андрею, — и все–таки ей было досадно, что, едва появившись у них, он захотел видеть Зинаиду Дмитриевну. Наталка незаметно оглядела Андрея. «А ведь он красивый, и синяя черкеска ему больше идет, чем серая, а старики–то ему прямо в рот смотрят — ждут, что он скажет…»
Из дома показалась торжественная процессия: шествовал Степка Пустобрех с двумя своими помощниками и несколькими девчатами. Белый колпак Степки слез ему на затылок, обнажив бритую голову и потный лоб. На большом блюде Степка нес жареного поросенка, искусно обложенного мочеными яблоками и румяной картошкой. Его помощники едва тащили подсвинка, замаскированного по уши тушеной кислой капустой, чтобы скрыть его горелые бока. Шествие замыкали девчата, несшие жареных гусей и кур.
…Тимка встретил учительницу на дороге.
— А я за вами, Зинаида Дмитриевна! — еще издали закричал он.
— Тебя кто послал?
— Председатель сказал, чтоб непременно пришли.
Тимка чувствовал себя неловко, идя рядом с образованной, хорошо одетой барышней, учительницей. Потешаясь над смущением Тимки, Зинаида Дмитриевна нарочно взяла его под руку. Была она в голубом платье, светлых чулках и черных туфельках на высоких каблуках. Платье бросало свой отсвет на ее лицо, оно казалось от этого свежее и красивее.
Тимка украдкой оглядывался по сторонам. Он боялся, что товарищи могут увидеть его под руку с учительницей — и тогда не дадут ему проходу насмешками.
Учительница перехватила один из таких боязливых взглядов Тимки и засмеялась.
— Ты что оробел так? Может, я тебе нравлюсь? — Тимка покраснел и потупил глаза. — Да ты не стесняйся. Если я тебе нравлюсь, то сватай меня, я пойду, а Наталку за кого–нибудь другого выдадим.
Тимка совсем растерялся от этих слов, а Зинаида Дмитриевна, забавляясь его смущением, продолжала шутить.
— Так как? Кто тебе больше нравится, — я или Наталка? — Она заглянула ему в лицо. — Вот и глаза у нас с тобой светлые, а у Наталки черные: как взглянет, словно огнем обожжет.
Тимка готов был провалиться сквозь землю и ругал себя за то, что согласился идти за учительницей. Догадываясь, что она шутит, он не знал — сердиться ему или смеяться. А Зинаида Дмитриевна не унималась:
— Тимка, ты, говорят, поешь хорошо. Споешь мне сегодня вечером какую–нибудь песню?
— Какую вам?
— Что–нибудь грустное… и про любовь…
— Спою… — пообещал Тимка, думая: «Да, жди…»
— Ты что, в казачьей школе учился? — Да.
— Окончил?
— Давно уже… еще учиться хочется. У меня брат — ученый, — не без гордости сказал Тимка.
— Кто же он?
— Офицер…
— А сейчас?
— Нету его… у белых он был и батька — тоже…
— Значит, ты против родных пошел?! — вырвалось у Зинаиды Дмитриевны. — Ты заходи ко мне, Тимка. Я буду тебе книжки давать. Будешь заходить? Ты ведь любишь читать, мне Наталка говорила.
— Времени у меня нема на книжки.
— Ну ничего, найдется время. Ты про что любишь
читать?
— Про индейцев. Мне Ерка из города привозил.
— Какой Ерка?
— Брат. У вас есть про индейцев?
— Нет, таких нету. Да ты не огорчайся, я тебе книг интересней, чем про индейцев, дам.
Они подходили уже к воротам Хмелева двора. Тимка с облегчением почувствовал, что учительница выпустила его руку. Он отворил калитку и пропустил ее вперед.
Обед уже начался. Семенной стоя ожидал, когда смолкнет шум.
— Граждане старики! Товарищи бойцы и командиры! Недавно белогвардейцы Сухенко спалили хату нашего товарища за то, что он бился и бьется за Советскую власть, за то, что он коммунист. Белогвардеец Сухенко и бандит Гай убили десятки наших товарищей — тех, что не захотели быть бандитами и пришли к нам сражаться за народную правду. На место убитых к нам придут из плавней сотни казаков, навсегда порвавших с белыми. Но этого мало, товарищи. Надо сделать так, чтобы никто никогда не смел жечь наши хаты, убивать и грабить наш народ. Сейчас на Украине идут бои. Красная Армия громит польских панов, гонит их с русской земли. Но у поляков есть помощник, верный холоп французских и английских капиталистов — барон Врангель. Он готовится нанести удар в спину нашей стране. Надо объединиться нам всем! Всем, кому дорога казацкая воля! Всем, кому дороги наши степи, сады и станицы!
Всем, кто не хочет быть и умереть рабом. Всем, кому дорога наша Родина, дорога Советская власть.
Андрей замолк. Со всех сторон раздались возгласы:
— Смерть польским панам!
— Даешь Врангеля!
…После обеда столы отодвинули в сторону, и лихие гармонисты–гарнизонцы заиграли Наурскую. Гости образовали во дворе широкий круг. Впереди — девушки и молодые казаки, позади — женатые и старики.
Семен Хмель, сдвинув папаху на брови, вышел как хозяин первым. Но танцевал он вяло и явно нехотя, да и сапоги у него были тяжелые, юфтовой кожи. Дойдя до Наталки, он схватил ее за руку и вытащил на середину, а сам под шутки и смех молодежи протиснулся назад и стал со стариками.
Наталка мгновение стояла неподвижно, не зная, то ли убежать и спрятаться за подругами, то ли, выждав кого–нибудь из хлопцев, начать танец. Позади ее раздался пронзительный крик:
— Аджа! — ив круг влетел Тимка с клинком в зубах.
— Аджа-а! — отозвался комвзвода Кравцов и бросил ему свой клинок. Тимка на лету поймал блестящую полоску стали и, размахивая ею, помчался по самому краю круга. Девушки с визгом подались назад, и круг стал еще шире, а Тимка уже подлетел к Наталке, и она закружилась вокруг него.
— Аджа-а!
Гармонисты ускорили темп. Наталка перестала кружиться возле Тимки и, ускользнув от него, птицей полетела на другую сторону круга.
Тимка опять понесся по краю и снова девушки с визгом и гме. хом подались назад, а Тимка уже настиг Наталку, и клинки, свистнув в воздухе, описали сверкающие дуги над ее головой.
— Аджа-а!
— Аджа-а! — крикнул комвзвода Кравцов и, не вытерпев, выскочил вперед.
— Аджа-а!
— Аджа-а! — раздалось с разных концов, и в кругу замелькали синие и серые черкески и цветные женские платья.
— Аджа-а!..
Наурскую сменил гопак. Сбросив оружие и черкески, в одних голубых чекменях плясали в кругу лучшие танцоры станицы.
— Бачишь, як мои хлопцы танцуют, — крикнул Бабич стоящему рядом Остапу Капусте и, сняв шашку, подоткнув за пояс полы черкески, пошел вприсядку.
Гоп, кума, не журись, Туды, сюды повернись…
Он дошел до середины, сделал ногами невиданные выкрутасы и, подпрыгнув завертелся мельницей.
— А ты чего, Остап? — толкнул Семен Хмель локтем в бок Капусту.
— Эх, если б не годы, Семен! — Но ноги Капусты уже не стояли на месте. Он неожиданно для самого себя притопнул ими, крякнул и пошел выделывать такие колена, что Хмель только головой покрутил.
Гопак резко оборвался. Выбираясь из круга, Андрей увидел Зинаиду Дмитриевну. Он понял по ее взгляду, что учительнице хочется, чтобы он подошел к ней. Но Андрей лишь дружески кивнул головой и, подхватив под руку какого–то старика, пошел с ним в сад.
— Как живешь, Тарасыч?
— Ничего, Андрей Григорьевич, зараз трошки лучше…
— Что так, беда была?
— Да, трохи налякались со старухой, коли заложников брали да расстреливали. Все думали, що и нас визьмут.
— Теперь знаешь, кто их расстрелял?
— Ох, Андрей Григорьевич, страшно… страшно, що человек зробить может такое…
Андрей усадил старика за стол под огромным ореховым деревом.
— Гляжу я на тебя, Игнат Тарасыч, и дивлюсь. Ты в четвертом году с японцами воевал. Героем домой вернулся, с георгиевским крестом… А вот сыны твои теперь русскую землю ляхам отдать хотят… Ты пойми, что Советская власть от ляхов нашу Украину отбивает, а сыны твои в плавнях сидят и на Советскую власть клинки точат.
— Эх, Григорьевич, казак, що конь степной, волю любит. К нему подходить надо бы осторожно, с лаской. Ты це добре памятуешь, а другие — нет. Вот и отшатываются многие от вас.
— Мне веришь, дядя Игнат?
— Тебе верю.
— Веришь, что мне воля и земля наши дороги?
— Верю.
— Отдашь мне сыновей своих за эту волю и край наш с ляхами и Врангелем биться?
Старик встал. Встал и Андрей. Старик молчал, испытующе смотря на Андрея, потом положил ему обе руки на плечи.
— Бери, Андрей Григорьевич. Верю тебе. А ежели нужно будет… и меня покличь. Еще не забув старый Игнат, як шашку в руках держать треба.
Андрей обнял старика.
— Спасибо. Присылай сынов, дядя Игнат. У отца–героя и сыны герои должны быть. Лучших коней им дам. — И заметив, что Капуста уединился с седоусым высоким казаком в углу сада, пошел к ним.
