Лёнька. Украденное детство - Астахов Павел Алексеевич
Кто-то тряс Акулину и горячо шептал ей в ухо:
– Мама! Мамочка! Ма-а-ам! – Она открыла глаза и отпрянула, защищая руками лицо. Некто, разбудивший ее, продолжал шептать и трясти ее: – Мама! Это я – Лёнька! Я пришел. За тобой. Я жив. Все хорошо у меня, мам! Мы в лесу отряд создали. Мы теперь партизаны, мам.
Она убрала руки, приподнялась и ухватила мальчишка за голову. Притянула к себе и оглядела широко открытыми глазами:
– Жив?! Лёнька. Сынок.
Прижала крепко к себе и заплакала. Теперь ее слезы лились от счастья, что тайный шепоток в далеком уголке материнского сердца не обманул ее. Сын был жив и вполне здоров.
Лёнька долго и очень подробно рассказывал, как он, уворачиваясь, бежал от финских пуль. Как он пробирался на Бездон и там встретил кузнечиху Воронову с дочками, а потом и тетку Фроську. Как он всех отвел в Павликову сторожку и даже научил заваривать вкусный папкин чай. А потом сидел в засидке на кабана, а вместо секача к нему вышел дядька Гольтяп с Ванькой и Петькой-боцманом. А потом их с Ванькой отправили на разведку и за едой для отряда. И Ванька унес два мешка, которые они с Танькой Полевой собрали и еще соберут. И как он под крышей сарая пролез к ней и обрадовался, что она здесь и спит. Мать слушала молча, лишь кивая головой и утирая кончиком повязанного платка изредка набегающую слезу. Наконец Лёнька завершил свой красочный, насыщенный событиями рассказ. Акулина вытерла глаза и спросила:
– Что дальше делать-то, сынок?
– Дальше? Мам, будем бить гадов! У нас же отряд. Надо вот еще оружия раздобыть. Мы как вооружимся – воевать будем! – гордо и бодро заявил возбужденный мальчишка.
– Воевать? Сиди уже, вояка. Без тебя найдутся мужики, чтоб воевать-то. Ты обо мне подумал? Вот, то-то и оно. Сиди спокойно в лесу. Тебе тут тоже нельзя оставаться. Собери картохи и уходи к Гольтяпу в отряд. А там как сложится. Я чуть поправлюсь и тоже к вам подамся. Пока меня тут не прибили эти ироды.
– Мам, ты не боись за меня. Я аккуратно. Как мышонок. Меня же батя научил тихо-тихо ходить за зверем. Шмыг-шмыг – и я уже рядом. Сейчас к Таньке схожу, она обещала хлебца добыть. А потом в лес уйду. Завтра тебя навещу. Тебе ж еды надо тоже оставить?
– Не надо. Немцы два раза вечером и утром приносят воду и еду. Там у них теперь повар готовит. Мне остатки приносят. Не помру с голоду. Ты не маячь здесь! Иди уже, а то скоро у них вечерняя смена заступит. Еду принесут. А потом они всю ночь шляются вокруг.
Мальчишка обнял мать и, подтянувшись, ловко юркнул под соломенную крышу сарая. Спрыгнул с наружной стороны и уже оттуда добавил:
– Мам, я побежал. Не скучай. Отдыхай.
Удаляющиеся шуршащие шаги затихли в стороне от сарая. Акулина закрыла глаза, откинула голову и глубоко вздохнула. Нужно было срочно поправляться, расхаживаться и уходить в лес от греха подальше и от этих чужеземцев-извергов. Не ровен час ее подстрелят или повесят. Бабы уже рассказывали, что новая власть и полицаи в соседнем районе стали вешать тех, кто сделал что-то поперек их порядков. «Завтра же вечером с сыном уйду. Только чуть окрепну и вещи подсоберу, чтоб в лесу обжиться можно было», – решила она и вновь задремала. Ей действительно нужно было набраться сил и выздороветь. В лесу, очевидно, им придется жить не день и не месяц, а возможно, всегда…
Глава двенадцатая
Автомат
Враг рассчитывал на то, что после первого же удара наша армия будет рассеяна, наша страна будет поставлена на колени. Но враг жестоко просчитался… Вся наша страна организовалась в единый лагерь, чтобы вместе с нашей армией и нашим флотом осуществить разгром немецких захватчиков[59].
Смеркалось. Легкая ночная тень легла на деревушку. Полноликая луна бледно высвечивала дорогу и забор дома Полевых. В доме расположилось отделение связистов, которые навалили возле крыльца гору катушек с проводами и каких-то металлических ящиков. Пять человек закончили ужин и, покурив перед сном, разошлись по своим полевым складным кроватям, которые были расставлены в горнице дома Полевых. Танька с матерью и бабушкой были изгнаны в первый же день в сарай, где тоже устраивались на ночлег. Танька слезно отпросилась у матери на улицу, чтоб «посмотреть на Млечный Путь» и «загадать желание на звездочку». Ей нужно было встретить Лёньку и передать ему припасенный хлеб, а также показать, где можно набрать картошки.
Лёнька появился тихо и неожиданно, схватив ее за руку. Танька ойкнула и вздрогнула:
– Ой! Лёнь, напугал меня. Я тебя жду. Глянь, вот тут у сарая мешочек, а в нем в газете полбуханки хлеба. Больше нет пока.
– Погоди ты с хлебом. Ты скажи, сколько там внутри немцев? У них там оружие есть? – Глаза парня загорелись охотничьим огоньком.
– Есть, конечно, автоматы у них там. Ты чо задумал, оглашенный? Ой, Лёнька, страшно же! – Танька задрожала и прикрыла рот рукой. Она поняла, что хотел вытворить мальчишка, и испугалась за него даже больше, чем за себя, думая о возможных последствиях такого безрассудного нападения.
– Как в дом зайти? Они в какой комнате? Все вместе? – сосредоточенно выспрашивал парень, уже обдумывая свой дерзкий план.
Они уже приблизились к дому, и на крыльце Лёнька, оглядевшись, приложил ухо к дверному косяку. Прислушался. Окна были завешены, свет погашен. Внутри тишина. Мальчишка потянул дверь, но она не поддалась.
– Там засов изнутри закрывается, – зашептала Танька. И тут же протянула ему какой-то длинный металлический прут с крюком на конце: – Вот, это папка сделал, чтоб в случае чего можно было его открыть. Секрет такой. Держи!
– О! Молодец, Танюшка.
Лёнька схватил этот ключ и уже просунул в специальное отверстие под дверной ручкой. Повернул. Что-то лязгнуло и сдвинулось. Дверь поддалась. Парень незаметно проскользнул внутрь дома, сделав Таньке жест оставаться снаружи. Девчонка дрожала, ей казалось, что его не было целую вечность. Она даже перестала дышать, чтобы не выдать его проникновение. Наконец он вновь появился на пороге. Она тяжело выдохнула. У Лёньки через плечо висели два автомата, а в руках он держал плотно набитый подсумок с магазинами и патронами. Танька потеряла дар речи и только расширенными от ужаса глазами глядела на отчаянного героя-партизана. В этот момент скрипнула дверь сарая.
– Мамка выходит. Меня ищет. Лёнь, я пойду. А то от мамки влетит. Ты когда придешь? И меня заберешь? – отходя, прошептала Танька.
– Я завтра приду, Тань. Ты приготовь картошку, а то я сейчас не дотащу. Припрячь за сарай. Завтра мамку заберу и картоху. А тебя тогда уже потом. Погодишь?
– Погожу. Лёнь, ты береги себя там. Я ж тебя очень… – Она поперхнулась и быстро побежала к сараю навстречу матери.
Лёнька прикрыл дверь, повернул снова ключ под засовом, и дверь оказалась запертой. Так, что ни один сыщик не определит, кто и как в дом проник. Ему легко было обчистить спящих связистов, которые не знали караульной службы, а лишь тянули свои длинные провода да ловили радиосигналы. Куда им было словить одного из самых ловких мальчишек всей округи! Он поудобнее закинул «Шмассеры» за спину, подхватил подсумки и побежал вдоль улицы, стараясь держаться в тени забора, расплывшейся по дороге под призрачным светом полной луны. Возле дома тетки Фроськи, над которым развевался красный флаг со свастикой, он остановился и постарался слиться с тенью от большого куста сирени. На крыльце стояли двое. Немец, неторопливо куривший сигарету, отдавал какие-то указания вполголоса своему собеседнику, который попадал в тень от крыши крыльца и только односложно отвечал:
– Я! Яволь! Я.
Наконец начальственный немец затушил окурок и, хлопнув по плечу собеседника, зашел в дом. Второй мужчина двинулся прочь и вплотную прошел возле Лёньки, не заметив парня, который слился с темным кустом, затем остановился, развернулся к мальчишке лицом и вытянул из-за ограды палисадника велосипед. В желтом свете луны Лёнька отчетливо увидел, что у мужика пустой рукав был заправлен под ремень. Однорукий! Яков-председатель.
