Я шкурой помню наползавший танк - Юрий Иванович Хоба
– А как же мама? – чутким зверьком встрепенулась малышка. Светлоголовая, глаза – утонувшие в тихих травах цветы цикория.
– Боже мой, – вздохнул Леонидович. – Услышала… Не переживай, и маму заберём. Только стрелять перестанут, сразу заберём.
– Лизонька, – окликнула от очага полноватая женщина, чья зеленая косынка и плавная поступь придавали ей сходство с лесной феей на пенсии. – Иди, милая, пособи… Она у нас редкая умница. Такой борщ сварила.
– Я когда вырасту, – отозвалась девочка, – поваром на корабль наймусь. Стану много зарабатывать денег и вам отсылать. Чтобы голодные не сидели.
– Господи, – снова вздохнул Леонидович и смахнул со щеки пробившуюся сквозь листву каплю влаги. – Мы и так не голодные благодаря тебе… Борща дважды добавку просил… Кстати, что посоветуешь на ужин?
– Картошек в углях. Каждую надо разрезать, сделать углубление для кусочка сала и обернуть фольгой. А чтобы спеклась по-быстрому, можно накрыть старым ведром и обложить его горящими полешками. Это меня дядя Витья, который к нам с водкой ходит, научил.
Тягостная, как вода омута, из которого только что вытащили утопленника, тишина зависла над байрачным лесом. Лишь в тёмном провале оврага шепелявил невидимый отсюда ручеёк, да жестяным шорохом откликалась на прикосновения дождинок листва.
КОШКИ ЭВАКУИРОВАТЬСЯ ОТКАЗАЛИСЬ
Леонидович по очереди знакомит меня с остальными обитателями схрона:
– Прошу любить и жаловать… Лариса Николаевна и Родион Захарович. Педагоги на пенсии. Супруги Олефиренко. Доярка и зоотехник. Безработные. На хозяйстве три коровы… Были… Положило одним снарядом. Лен, когда это произошло?
– В мае. Как раз в Донецке купили доильный аппарат. Вернулись домой, а скотина при последнем издыхании, – оставшаяся не у дел доярка ответила таким отстранённым голосом, будто речь шла о событиях русско-японской войны одна тысяча девятьсот пятого года.
– Ну и мы со Светкой и Лизонькой. Тоже жители Причепиловки. Остальные разбежались по белу свету после того, как на околице прилепили блокпост. Да, чуть не забыл, – хлопнул себя по лбу бывший завгар. – Собачонки следом за нами увязались. Сейчас, поди, лесом шастают, к ужину вернутся. Еще имеется Пётр Петрович. Вон он, за лапу привязан. А кур, как и коров, частью дорезали, частью закопали…
Только сейчас я заметил солидных размеров птицу с похожим на половинку радуги хвостом.
– Что же кошек не взяли?
– Эвакуироваться категорически отказались, – подал голос зоотехник Олефиренко. – Что и подтверждено исцарапанными руками присутствующих. Теперь в нашей Причепиловке из живых душ только кошки да военные ночуют.
Видел я эту Причепиловку. Три десятка отбежавших за село домов, крыши исхлестаны стальным градом, блокпост в обрамлении снарядных воронок, пирамидальные тополя без маковок и раскачивающиеся над обугленными обочинами провода электролинии.
– Поначалу, – продолжает Леонидович, – ночные обстрелы пережидали в подвале. Но что это за жизнь? Господи ж, Боже мой. Живьём в могильном склепе. Думали с остальными уехать, да надежда всё еще теплится: а вдруг прекратится этот бардак?
ТАМ ВЕДЬМЫ ВОДЯТ ХОРОВОДЫ
Утром мои новые знакомые возвращаются в село. По пути делают остановку у магазина, чтобы запастись продуктами и зарядить мобильники. Заодно расспрашивают о событиях в большом мире, делятся новостями местного разлива. Когда ночуешь под открытым небом, всё видно и слышно.
В дальнейшем действуют по обстановке. Имел место ночной артналёт – устраняют повреждения, стаскивают на кучи срубленные осколками ветки; ночь выдалась спокойной – собирают огородину, маринуют в зиму помидоры.
Ну а ужинают при свете костерка, чьи всполохи устраивают на экране ночи феерические пляски. Глядя на них, невольно начинаешь верить в лесовичков и ведьм, которые водят хороводы, оседлав растрёпанные вдрызг мётлы. Часам к десяти пляски утихают. Похрапывает народ в палатке, вернувшиеся с прогулки псы сонными глазами следят за тем, как Пётр Петрович устраивается в траве. Засыпает и костерок. Бодрствуют только двое – Леонидович и гость. Первому возбраняет почивать статус хранителя здешних мест, я же приехал за полторы сотни километров не ради отдыха на природе.
– Как жить дальше планируете, Леонидович? Холода ведь не за горами.
– Отправлю Светку с Лизонькой на Кубань к родственникам. Остальные тоже пусть уезжают. А сам вырою землянку и буду зимовать вместе с собаками и Петром Петровичем, – ответил, словно сорвал бинт с раны. – Пойми, товарищ журналист, не могу уйти далеко от построенного вот этими мозолями дома. Знаю, ничем не помогу, если будет прямое попадание, а всё равно не могу.
Я промолчал. Совершенно нечем было утешить человека, у которого уже не осталось сил, чтобы обзавестись новым жильём.
Затрудняюсь сказать, сколько было выкурено сигарет и выпито кружек заваренного на костерке чая, но, когда я поднес к глазам циферблат наручных часов, проснулся Пётр Петрович. Он, наверное, ожидал, что ему тут же ответят другие петухи, однако звонкое эхо без остатка растворилось за измордованным рукотворными зарницами горизонтом.
– Что, мамочка, – послышался детский голос из палатки, – тебе опять плохо? Может, водички подать? Или пива?
– Всё хорошо, Лизонька, всё хорошо, – откликнулась лесная фея. – Спи, милая…
И снова тишина. Лишь над байрачным лесом, озерцом и пропахшей полынком степью плескалась ночь. Беспросветная, скорбная, словно вдовий платок.
БРАТСКАЯ МОГИЛА В ВОЛЧЬЕМ УГЛУ
Позвонил мой давний приятель Виктор Папенфот, который однажды сказал, что хранить родниковую воду в пластиковой посуде – преступление перед природой.
– Новость знаешь?
– Какую именно?
– У нас один придурок натаскал в подвал двухэтажки больше тонны фугасов самого крупного калибра. Хвалился соседям: «Сдам в скупку металлолома, сразу машину куплю». Ну тем, конечно, нет низкого резона жить на пороховой бочке, позвонили в комендатуру.
– И?..
– Придурок незваных гостей в окошко увидел и вместе с рамой со второго этажа сиганул. Теперь, по слухам, у дальних родственников грозу пережидает. Так что приезжай, у нас, как видишь, не скучно. Правда, если встретишь восьмидесятилетнего Трифоновича в чине младшего сержанта, не удивляйся.
СОЛНЦЕВСКИЕ ВЫШЛИ НА ПРОМЫСЕЛ
Селу Солнцево в двенадцатитомнике «Вторая мировая война» отведен целый абзац. Столь высокой чести малая родина Виктора удостоилась благодаря крупнейшему в истории человечества воздушному бою, который летом 1943 года разыгрался в аккурат над излучиной Кальмиуса. Число сбитых в том сражении самолетов не указано, зато доподлинно известно другое – из подобранных за околицей парашютов сельские модницы пошили около сотни шелковых блузок и примерно столько же комплектов нижнего белья.
Я не преувеличу, если скажу, что в современных летописях селу с ясным названием тоже найдется уголок. Правда, на сей раз в роли выгодополучателей оказались не дамы, а мужики.
И все благодаря командованию ВСУ, приказавшему одной из штурмовых бригад отабориться на украшенном
