Семен Шмерлинг - Десант. Повесть о школьном друге
— Еще не давал пехоте ходу длинный, вроде казармы, домина на каменном фундаменте, — вспоминает комбат. — Из него строчили немецкие пулеметы и автоматы, недоступные для стрелков. Вот тогда мне помогли две силы: приданная батарея 76 мм и минрота. Оба командира быстро сговорились. Батарея, стоящая еще за рвом, выскочила на прямую наводку и ударила по этому дому — снаряды проламывали стены, фундамент… А некрасовцы — никогда не забуду — клали мины у самых амбразур, как по заказу, поражая осколками укрывшихся немцев… После такой работы пехота пошла. Вскоре мы заняли кирху, а также соседние домики, скорее, развалины…
…Вот она — кирха, островок в море огня.
Темные, мрачные своды. Темные лики на стенах. Запах застарелой сырости. И — кучками разгоряченные, грязные, мокрые бойцы. Перевязывали раненых. Жевали сухари. Проверяли оружие. Отдыхали. В кирхе, сменяясь, перебывал едва ли не весь батальон. Минометчикам Гусеву, Ковалеву запомнился этот короткий отдых. Запал в память патефон, игравший где-то поблизости. Он прокручивал без конца одну пластинку, томительный немецкий вальс. И Леопольд на каменном полу, склонившийся над полевой сумкой, что-то писал чернильным карандашом. Что именно? Может быть, листовку-молнию. В полковом политдонесении, хранящемся в Подольском военном архиве, есть такие строки: «За четыре дня боев тов. Некрасов выпустил семь листовок-молний, в которых показывал геройские подвиги бойцов, сержантов и офицеров, писал о политическом значении взятия Кенигсберга». Возможно, он отметил в своей листовке меткость и отвагу старшины роты Бояркина, Шабанова, Воронкова, Иванова, Ковалева, Гусева, которые снайперски точно клали мины у самых вражеских амбразур? Не исключено и то, что он сочинял короткие весточки в Москву.
Леопольд беседовал с бойцами. О чем шла речь? О предстоящем бое? О близкой победе? О родных? Наверное. Он часто говорил с ними, как с близкими и дорогими людьми. Возможно, что разговор касался их общей трудной и благородной задачи — выбросить немцев из прусского города. «Командир роты гвардии капитан Некрасов, — сказано в полковом политдонесении, — в период наступательных боев по штурму города Кенигсберга разъяснял бойцам Обращение Военного совета фронта».
Многое успевал гвардии капитан. «Он работал», — как сказал Г. П. Конов.
Впрочем, первый батальон недолго задержался в старой кирхе. Немцы готовили контратаку. Это вскоре заметил комбат. И тяжко задумался.
— На исходе второго дня боев мои роты поредели. В сущности, батальон был не больше роты, каждый автомат на счету. У немцев скопилось сил побольше наших. Как быть? Надо собирать народ — с бору, как говорится, по сосенке. Минометчики были рядом. «Некрасов, — говорю, — давай людей. Сколько можешь». — «Хорошо, — отвечает. — Мы пойдем». Он мог, безусловно, выделить своих, передать пехоте, а сам остаться на НП. Но сказал: «Людей поведу сам».
…У него это не первая пехотная атака — были и под Невелем, в Городке, в Белоруссии, Литве. Набрал он десятка полтора, может, и меньше. У минометов оставил по одному, по два. Взял телефонистов, ездовых, подносчиков, — а оставшиеся все же могли вести огонь из минометов. Я слышал его команду: «За Родину, вперед!»
Броском они достигли ближайшего дома. Стреляли на ходу, гранаты бросали. Ворвались в коридор. Там рукопашная пошла. Тут и приключилась история с телефонистом рядовым Кореневским. Выхватил он гранату, вытащил чеку, а ему навстречу немец. Бросать — куда? Автомат на плече. Секунда — скосит его немец. Но опередил выстрел Некрасова. Фашист — рухнул.
«Уличный бой завершился в подвалах, комнатах, — пишет В. Р. Ковалев. — И все у нас прошло успешно главным образом благодаря гвардии капитану. Некрасов так распределил силы и так внимательно следил за нами, что мы всегда друг друга видели, не отрывались и в случае смертельной опасности могли помочь один другому. А скольким капитан помог сам — выстрелами или гранатой!»
Вскоре некрасовцы без потерь, без тяжелых ран — легкие не считали! — вернулись к своим минометам.
Седьмого и восьмого апреля они вели бои и в Розенау, и в самом Кенигсберге, разрывая, раскалывая южную группировку противника, яростно обороняющего город-крепость.
— Тогда была еще одна памятная схватка, в которой участвовал Некрасов, — рассказывает Г. П. Конов. — О ней даже в «дивизионке» писали.
Действительно, в подшивке красноармейской газеты «За счастье Родины», издаваемой в Городокской дивизии, есть заметка «Поддержка минометчиков», написанная гвардии старшим лейтенантом И. Захаровым. Вот она:
«Командир минометчиков гвардии капитан Некрасов — ветеран нашей части и прославленный офицер.
Во время последнего наступления его минометчики отлично поддержали гвардейскую пехоту, прокладывая ей путь вперед.
За железнодорожной насыпью стрелки встретили сильный ружейно-пулеметный огонь немцев, сидевших в траншеях за населенным пунктом. Их было там до батальона.
Офицер тов. Конов вызвал Некрасова. Огонь его отважных и искусных минометчиков был настолько точным, что почти каждая мина падала в траншею противника.
Осиное гнездо фашистов всполошилось. Немцы начали выскакивать из окопов и побежали назад. В это время расчеты Колесова и других дали по ним беглый огонь. Половина немцев была перебита, пятеро сдались в плен.
Наши пехотинцы продвинулись вперед и продолжали выполнять задачу.
С упорными боями они заняли Розенау. Потом у завода гитлеровцы снова оказали ожесточенное сопротивление и перешли в контратаку.
Отражая натиск немцев, наши бойцы начали испытывать недостаток в патронах: доставка боеприпасов задержалась. Но на помощь стрелкам вовремя пришли минометчики.
Тов. Некрасов быстро подтянул свои расчеты и ураганным огнем помог отбросить немцев на исходные позиции».
Иван Григорьевич Гусев рассказывал, что та поразительная быстрота, с которой были подтянуты все ротные минометы, объяснялась инициативой и лихостью старшины роты Бояркина и ездового Лисовенкова. К тому времени — а это было на исходе 7-го или ранним утром 8 апреля — они с немудреной лошадкой, в избитой осколками подводе перебрались по завалу через противотанковый ров и действовали в Розенау и самом Кенигсберге. В несколько заездов — рысью и галопом — по разбитым в кирпичное крошево улицам перебросили все шесть минометов и сотни мин на новые огневые позиции. Это и позволило некрасовцам дать ураганный огонь, поддержать израсходовавшую боеприпасы нашу пехоту.
Так горсточка минометчиков в составе первого батальона шаг за шагом пробиралась к центру Кенигсберга. Много всякого случалось у них на пути. Хотя и не встречали фортов и каменных стен цитадели — и им досталось немало лиха. Кроме боев, о которых мы рассказали, довелось еще форсировать два широких рукава Прегеля, драться в районе нынешнего мясокомбината и участвовать в штурме железнодорожного вокзала. Так что огромный Кенигсбергский гарнизон во главе с генералом О. Лашем они, вместе с десятками тысяч бойцов, тоже принудили к безоговорочной капитуляции.
2
Кенигсберг пал.
Батальон Конова медленно пробирался от вокзала к центру города. Растаскивали баррикады, завалы, обломки разрушенных стен. Изрытые воронками мостовые и тротуары были усеяны битым кирпичом, стеклом, осколками снарядов, мин и бомб. Не утихали пожары. В черном дыму и копоти виднелись остовы зданий с мертвенными провалами окон. Горящие суда и баржи бросали кровавые отблески на темные воды Прегеля. На берегу огромным скелетом высился мрачный собор с опаленным шпилем. На взгорье громоздились стены старой цитадели в бурых пулевых оспинах.
Шагавшему в колонне Леопольду не довелось увидеть, как капитулировал комендант фашистского гарнизона генерал О. Лаш, зато толпы немецких солдат с бледными, закопченными лицами, опущенными плечами, потухшими глазами, груды «шмайссеров» и пулеметов МГ, брошенные танки и орудия попадались едва ли не на каждой улице. Дивизия взяла в плен свыше девяти тысяч солдат и офицеров.
Городокцы не задержались в Калининграде. 10 апреля их вывели из города. В пешем строю прошли они по местам вчерашних боев, по разбитым кварталам Розенау, совершили два перехода и расположились в лесу, именуемом на картах Штате Форст Фритзен.
Наступила необычная, неслыханная тишина. И Некрасов испытал радость весны и победы. Нежно зеленели раскидистые дубы и клены, ольха и осина, белели родные березы, сияли обновленными иглами сосны. Ни ближайший городок, ни вольготный лесной массив не тронула война.
Заняли немецкий военный лагерь. Землянки, вытянутые по линейке, были глубокими и сухими. Устраивались весело и домовито. Стирали, чинили обмундирование. И что особенно радовало — наладили баньку. Жарко, шумно хлестали пахучими березовыми вениками истомленные тела. Исправно дымили полевые кухни. Устроившись на пеньках и прямо на изумрудной траве, бойцы с наслаждением хлебали горячий наваристый суп. Всем запомнился мед. Неподалеку оказалась брошенная пасека с солидными запасами, и почти каждый солдат отведал давным-давно забытое душистое лакомство.
