Макар Бабиков - Отряд особого назначения
— Не проведешь нас туда?
— С вами не пойду, неизвестно еще, что вы за люди. Прихватят вас немцы, а заодно и меня. С какой стати мне страдать из-за каких-то пришлых людей? Дорогу ты и без меня найдешь, по берегу не собьешься. Человек ты, как я понимаю, бывалый. Но ходить в Берлевог не советую. Там есть люди, которые сразу донесут немцам.
— Не скажешь, кто они?
— Пока помолчу, потом узнаете.
— Ты, что же, бошей боишься?
— А кто их не боится? В прошлом году сколько людей ни за что не про что покарали. И возле нас рыскают. Я их ненавижу. Не глядел бы на них, мог бы — в воде всех перетопил. Но ничего не поделаешь, против силы в открытую не попрешь.
— А если мы хорошо заплатим за услугу?
— Деньги возьму, не откажусь, и марки, и кроны, и фунты. Что дадите. Любые пригодятся. Но только за то, что вам сделаю. Не больше. Дорогу покажу, продукты или вещи продам. Все за плату. У себя вас держать не стану. Боюсь рисковать, семья у меня большая, детей пятеро. Как им без отца?
— Где нам лучше укрыться?
— В той хижине, откуда ко мне пришел.
— Там топить нечем, холод.
— Дров дам, дам топор. А впредь сами ищите обломки на берегу.
Хозяин рассказал, что недавно русская подводная лодка потопила в Сюльте-фьорде транспорт. Говорят, нынче в России ужасные холода, немцы под Мурманском мерзнут, им послали шубы. А под Новый год русские бомбили Киркенес. Бомбы попали в немецкий штаб и в кафе, где офицеры справляли праздник.
Разведчики остались жить в домике. Все лучше, чем на открытом берегу, на голых скалах. И море видно неплохо. Вражеский конвой можно засечь. Вскоре обнаружили, что совсем близко, метрах в трехстах, проложена телефонная линия. Пойдут связисты, могут и в хижину заглянуть.
Ушли обратно к своей снежной норе на мысу Нолнес. Подладили дом из снега. Входить в него можно было только согнувшись, вставать в рост не позволял потолок. Приходилось сидеть или лежать, а выползать на четвереньках.
На десятый день после высадки заметили в море транспорт, шел он с небольшим охранением.
База поблагодарила за это сообщение.
Десять дней работали хорошо, слышимость в обе стороны как по заказу, вражеские корабли и суда ходили и на восток и на запад, курсы их операторы в Полярном прокладывали на морских картах. Вахту в эти дни несли вдвоем Матисен и Крылов.
Эриксен отправился в Берлевог наводить справки и налаживать связи. В вечерние сумерки незамеченным прошел к Эйстену Сиверсену. Знал его еще по довоенному времени. Но более двух лет не виделись и ничего не слышали друг о друге. Прежде Эйстен состоял в партии социал-демократов, симпатизировал коммунистам. Сохранил ли он прежние политические воззрения? Этот вопрос не выходил из головы Эриксена. И все же, когда шел в дом, надеялся, что порядочность Эйстена не могла толкнуть его на сотрудничество с нацистами.
Надежды Эриксена оправдались, хотя и не все получилось так, как он предполагал. Сестра жены Эриксена Ергун была замужем за Харальдом Сиверсеном, сыном Эйстена. Он и хотел сначала повидать свояченицу, от нее кое-что повыведать, а потом уже встречаться с Эйстеном. Но случилось так, что он сначала наткнулся на свекра. В прятки играть не было смысла.
Сиверсен встретил его тепло и радушно.
— Я ждал, что кто-то придет ко мне. Или из тех, кто уплыл в Англию, или из перебравшихся в Россию.
— Почему ты был так уверен?
— Мы по-разному смотрели на большую политику, но я не симпатизировал тем, кто ныне породил Квислинга. Мы не стреляем по бошам, не устраиваем взрывов, но не думайте, что со всем примирились. Глаз с немцев не спускаем. Где и что они делают — нам известно. Когда будет нужно — рассчитаемся сполна.
— Ты нас ждал. Мы пришли. Мог бы помочь нам?
— Не откажусь. Только надо взвесить, что вы хотите, хватит ли сил у меня и у моих друзей.
— Браться за ружье и за взрывчатку мы тебе не предлагаем. Это сделают другие. Чтобы топить немецкие суда наверняка, надо знать, когда и куда они плывут. Еще лучше, если разузнаем, что они везут.
— За всем этим отсюда уследить трудно. Часть конвоев идет далеко от Берлевога. А вот то, что фашисты поблизости что-то строят, — знаю точно. Выравнивают площадку, похоже, для аэродрома, может, для дальнобойных батарей. Склады забиты грузами. Что в этих складах, выяснить несложно.
— Очень кстати эти новости, — сказал Эриксен. — Не худо бы документами немецкими обзавестись. Особенно пропусками. Мы тогда сможем ходить в селения.
— Это тоже проблема разрешимая. В конторах у ленцманов и в комендатурах не все норвежцы из «Националь самлинг».
Прощаясь, Сиверсен напутствовал Эриксена:
— Будьте осторожны. Не ходите днем. Не оставляйте следов. В Берлевоге особенно остерегайтесь. На днях туда пришел бот из Махавны, а на нем пятнадцать егерей. Ходили на лыжах по долинам, ищут каких-то разведчиков. Будто в этих местах засекли рацию.
Сиверсен сказал Эриксену, что он готов принять разведчиков в своем доме в Берлевоге или в доме своего отца, где пока живет с семьей. Пусть разведчики отдохнут, отогреются, отмоются.
Эриксен от этого предложения отказался: опасно приходить втроем, да еще с радиостанцией.
Вернулся около полуночи, рассказал обо всем, что узнал. Сообщение о егерях, которые искали рацию, настораживало.
Жить в снеговой норе был о очень трудно. Спали в меховых куртках, штанах и пимах. Консервы с крупяной приправой разогревали раз в четыре-пять дней. Вскоре сухой спирт кончился. Сожгли санки и на этом огне согрели себе последнюю крупяную болтушку.
С 23 февраля какие-то сильные магнитные помехи в атмосфере настолько заполонили эфир, что они не слышали базу, а база не слышала их. Особенно плохо было днем, в наушниках стоял сплошной свист. Ночью радиоволны на базу чуть-чуть пробивались. Крылов подтверждение о приеме получал не всякий раз.
Эриксен снова пошел в Берлевог. Разведчиков интересовал Конгс-фьорд. Требовался местный человек.
Таким человеком оказался Юлиус Ананиансен. Он почти ровесник Эриксена, года на два-три постарше, состоял в Компартии Норвегии. Искусный рыбак. Дети у него уже взрослые, самостоятельные. Эриксен из разговора понял, что Ананиансен рад встрече с разведчиками.
— Я знаю, что вы были на Варангере прошлой осенью, — сказал Юлиус. — Если ты не приходил, то другие из твоего Киберга высаживались. И что ушли они в Перс-фьорд и что взяла их подводная лодка, нам тоже известно из достоверного источника.
— Я рад это слышать. Мы на верных людей и надеемся. Теперь мы не просто земляки, а боевые соратники.
— Мы с тобой давно единомышленники. Я знаю, что ты был коммунистом в Киберге. Против фашистов поднимутся и некоммунисты. Есть социал-демократы, которые хоть сегодня возьмутся за автомат. Притихли лишь те, кто приспособился, чтобы выжить, трутся около ленцманов, возле немецких комендантов, примыкают к «Националь самлинг». Не все туда потянулись по убеждениям. Но есть и прямые прохвосты, они ничуть не стесняются и в открытую, вовсе не прячась, служат оккупантам.
— Их всех надо взять на учет. Придет время — будут рассчитываться за предательство и прислужничество.
— Квислинговцев мы уже учли. Браться за оружие нам опасно, хотя оно и есть. Куда уйдешь в наших холодных горах? Ни спрячешься, ни прокормишься. И в городах не лучше. В нашем Берлевоге все друг друга знают, любой на глазах, чуть появился новичок — сразу спрашивают, кто он, откуда.
— Каждый фашист, что найдет себе здесь могилу, не вернется в свою Германию. Кончать и уничтожать их надо тут. Если самому не удастся, сделают другие, — говорил Эриксен. — Сделаем и мы, и русские. Уведомим их, когда и куда пойдут германские корабли, а русские с ними управятся. У них есть чем.
Работа и документы позволяли Ананиансену ездить далеко, надолго покидать Берлевог, навещать селения и по побережью и в глубине полуострова. И людей он знал немало.
Условились, что он вскоре побывает в Конге-фьорде. Вскоре после встречи с Ананиансеном Эриксен почувствовал, что покалывающие до того боли в ноге становятся невыносимыми. Он рискнул пойти к Юлиану Сиверсену. Жена Юлиана достала какие-то мази, растирания, Эриксен массировал ногу, грел. Боль постепенно стала утихать. На пятые сутки почувствовал, что может ходить. Пошел к своим. Но шел тяжело, медленно. Только через десять часов доплелся до хижины, пролежал там до шести часов вечера; но никто из его группы туда не пришел. Решил своим ходом добираться до Нолнеса.
Добрел до снежного дома только к десяти часам вечера. Удивился, что никого нет. Осторожно подкрался поближе, боялся засады. Ничего тревожного не обнаружил. Но и своих тоже не разглядел. Крикнул пароль. Подождал затаив дыхание. Снова произнес пароль. И опять молчание. Позвал по имени сначала одного, потом другого. Ни звука.
