Владимир Першанин - Не промахнись, снайпер!
Все решил случай. Майор в строевой части штаба корпуса вызвал по очереди несколько человек, в том числе меня. Как оказалось, вызваны были сержанты с семилетним и средним образованием. Отбирали кандидатов для обучения новобранцев в запасном полку. Задав несколько вопросов о прохождении службы и образовании, сказал:
— Направим в учебно-запасной полк
На просьбу отправить меня в мой родной полк, он удивился:
— Ты еще к дисциплине не привык? Пора бы уже. А дивизия и твой полк отсюда далеко. Все, иди.
— Куда?
— Покури. Сформируем группу и сегодня вечером или завтра утром отправим к месту службы. Только поменьше шатайся по территории штаба корпуса.
Но усидеть на месте я не мог. Стоял мороз, хотелось есть. Прогулялся взад-вперед между домами, затем побрел на окраину хутора. Здесь неожиданно встретил старых знакомых, на которых привык глядеть через оптический прицел. Пленные итальянцы занимались ремонтом дороги. Подошел поближе. Молоденький солдат-охранник, с автоматом ППШ, строго предупредил:
— Не приближаться! Запрещено
— Напасть могут? Ты ведь с автоматом, защитишь.
Охранник юмора не понял:
— С пленными общаться не положено.
Я объяснил, что держал оборону на Дону, а итальянцы стреляли по нам с высот на правом берегу. Разговорились. Узнав, что я снайпер, охранник с уважением заметил:
— Редкая у вас профессия, товарищ сержант. Про Героя Советского Союза Василия Зайцева читали?
— Читал.
— Вы, наверное, макаронников тоже хорошо пощипали?
— Это они меня подковали. Три месяца в госпитале отлежал. До сих пор хромаю.
Закурили. К нам тут же подошел итальянец в нашем русском бушлате. На плечах, где воины дуче носили погоны, были нарисованы бурой краской два широких и два узких треугольных шеврона. Старший капрал. Улыбаясь, попросил:
— Сеньоре офицер, закурить можно?
— Можно.
Я протянул ему папиросу. Прикурив, капрал на русском языке доложил охраннику, что работа идет нормально, только земля мерзлая.
— Быстро они русский язык освоили, — удивился я.
— Захочешь выжить и по-китайски заговоришь. Ну, иди, Марчелло, гоняй своих. А то без ужина останетесь.
Капрал отдал нам честь, приложив к затертой ушанке ладонь в трехпалой рукавице, и направился к своей команде. Одеты пленные были как попало. Под тонкими однобортными шинелями, никак не подходящими к нашим февральским морозам, угадывались многочисленные поддевки. Некоторые носили старые замасленные фуфайки. В них все же теплее, чем в их шинелях, рассчитанных на южную зиму.
— Как они? — спросил я.
— Да ничего. Улыбаются. Поют иногда. Не то что фрицы. Те смурные, обозленные.
— Нам они не улыбались. Лупили сверху вниз из всех стволов.
— Отстрелялись. Сколько их в степи померзло, жуть. Однажды колонну гнали, хотели на ночь сарай занять. А он макаронниками забит. Видно, остановились на ночлег, печки нет, все и померзли. Взвода два, не меньше.
Позже, я узнаю цифры, во что обошелся итальянцам «крестовый поход на восток». Из 230 тысяч солдат и офицеров, которые вторглись в Россию, 85 тысяч были убиты или замерзли, 49 тысяч попали в плен. Несмотря на солдатские пайки и в общем-то нормальное отношение к ним, на родину, в свою солнечную Италию, вернулись из плена немногим больше половины. Двадцать две тысячи не смогли пережить страшные для них русские зимы.
В учебно-запасном полку я пробыл чуть больше месяца. Обстановка в нем мне не понравилась с самого начала. Многие офицеры (непривычное слово, входившее в обиход) смотрели на свою службу здесь как на хорошую возможность откосить от передовой. Не скажу, что я сам снова рвался на фронт, но смотреть на некоторые вещи было противно. Процветали пьянство и воровство. Пользуясь тем, что состав полка постоянно менялся, воровали хозяйственники, повара, командиры всех рангов и особенно начальство. Командир полка окружил себя кучкой прихлебателей и смотрел на все сквозь пальцы.
Кормежка для временного или учебного состава была отвратительная. Я и еще несколько сержантов были зачислены в постоянный штат в качестве помощников командиров взводов и командиров отделений. Тех, кто получил должность помкомвзвода, повысили в звании до «старшего сержанта». Кормили нас неплохо. Но, глядя, как на пищеблоке жарят картошку с мясом для избранных, я с трудом скрывал возмущение.
Солдаты, хлебнувшие артобстрелов и бомбежек, терпели. Пусть тухлая капуста и сизая ячневая каша без грамма мяса, но это лучше, чем снова на фронт. Новобранцы, те вообще ничего не понимали, воспринимая все как норму. И рванье, которое им выдавали, и плохую пищу, и сытые морды тыловиков. В моем 1311-м полку ничего подобного не водилось.
Я понимал, что возмущаться глупо. Ушел с головой в учебные занятия. Они были обязательны для всех, но фронтовики всячески от них увиливали. Некоторые считали, что, отвоевав месяц-два, а затем отлежав в госпитале, они уже все знают, а здесь надо расслабляться. Первое время пытался приучить их к дисциплине, но взводный лейтенант смотрел на все равнодушно. И сами фронтовики однажды предупредили меня:
— Ты, старшой, слишком не выделывайся. Не таких обламывали!
Так как лейтенант появлялся лишь утром и вечером (к вечеру обычно выпивши), я практически исполнял обязанности командира взвода. Угрозы не испугали, но если люди не хотят учиться, то и черт с вами! Тем более, кроме фронтовиков, во взводе числилось около трех десятков молодых, недавно призванных солдат. Они учились неплохо, с интересом слушали меня. Планами никто не интересовался, я вел занятия, как находил нужным. С учебными пособиями было туго. На весь взвод выдали три учебные винтовки. Изредка получал на день под роспись ручной пулемет Дегтярева. Стрельбы и метание боевых гранат не проводились.
— Почему не изучаем автоматы ППШ? — спрашивали бойцы.
На этот вопрос важно ответил замполит батальона, обходивший учебные комнаты.
— Винтовка и штык — главное оружие Красной Армии. С ними мы били и будем бить немца. Вот товарищ Егоров из обычной трехлинейки уничтожил тридцать фашистов. Так ведь?
— Так точно, — подтвердил я, но добавил, что у меня была самозарядка СВТ, а ППШ пока еще имеются в армии в недостаточном количестве.
Замполит удалился, а бойцы задали вопрос, почему сняли с вооружения СВТ. Я объяснил, что винтовка Токарева неплохая, но в полевых условиях требует особого ухода.
— Как и люди, тоже. Вот ты, Иванченко, ходишь небритый, с грязными ногтями.
— Вода холодная и бритвы нет, — отпарировал Иванченко.
Все засмеялись. Поддерживать чистоту было сложно. Бойцы спали в тесноте. На трехэтажных нарах лежали голые матрасы, одеяла и подушки без наволочек. Положены ли простыни, я и сам толком не знал.
Вопросов задавали много. И насчет немецкой авиации, и про минометные обстрелы, как вести себя в атаке. Я рассказывал, опираясь на свой опыт. Наверное, говорил порой слишком откровенно. Сержанты из роты, с кем мы общались вечерами, даже потихоньку выпивали, предупредили:
— Ты, Федор, лишнего не болтай, а то загремишь на фронт. Справедливости захотел. По вшам соскучился?
Я был выпивши и, не задумываясь, ляпнул:
— Лучше на фронт, чем такой бардак каждый день видеть.
— Насчет баб наше начальство не промах, — засмеялись мои приятели. — Одних увольняют, других набирают.
Действительно, при штабе крутились с десяток молодых сержанток, одетых в добротную форму, с погонами, которые до взводов и рот не дошли. Набирали этот персонал частенько из эвакуированных, толком не проверяя. Главное, чтобы были молодые, безотказные и одинокие. Две-три украинки, красивые, смуглые, вели себя особенно развязно. Болтали между собой на «ридной мове», не обращая ни на кого внимания. Я их терпеть не мог.
Но, говоря про бардак, я не имел в виду женщин. Если нашим полковникам и майорам так приспичило, что же теперь сделаешь? Меня больше возмущало воровство, безразличие к солдатам. В запасных полках нормы довольствия весьма скромные, а их еще обкрадывали все, кто мог. Побегай по снегу в дырявых ботинках, а потом хлебай пустой суп. С каким настроением они уйдут на фронт?
Про мои разговоры узнало начальство. Особенно привязался замполит батальона. Дело в том, что при переаттестации в марте сорок третьего политработники получали общевойсковые звания. В штабе шли свои закулисные игры. Наш замполит, носивший ранее звание «батальонный комиссар», мог получить и майора и капитана. Все зависело от руководства полка. Он чем-то проштрафился (может, украл больше, чем положено) и получил капитанское звание, вместо ожидаемого «майора».
Восприняв это как первый звонок к скорой отправке на фронт, капитан-замполит изо всех сил выслуживался. В нашей роте, как и в других, у него имелись информаторы. Мы их быстро вычисляли, но некоторые и сами не слишком скрывали свои теплые отношения с начальством. В основном все мы были молодые и с возмущением осуждали стукачей. Хотя, если разобраться, трудно ли поймать на крючок и заставить работать на себя сержанта лет девятнадцати-двадцати. Особенно из числа тех ребят, которые понюхали окопной жизни, побывали под обстрелами и старались любым способом остаться в тылу.
