Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров - Юрий Васильевич Бондарев
В кубрике никого не было. Дневальный, облокотясь на тумбочку, с грустным выражением читал устав.
– Дневальный! – заорал Гребнин. – Почему никого в подразделении? Что за беспорядок? Где люди?
– Слушай, Саша, – скучно пробормотал дневальный, – в вашем взводе есть Дроздов?
– Экая, брат, необразованность.
– Слушай, не в службу, а в дружбу. Найди его и скажи: звонили из штаба училища. Приказано зайти в шестнадцать ноль-ноль к помдежу. Немедленно!
Глава пятая
В это время в спортивном зале, за учебным корпусом, туго стучали боксерские перчатки. В конце месяца ожидалось первое соревнование на гарнизонное первенство, и пары тренировались даже в перерывах между экзаменами.
Когда утомленный всем этим утром Алексей вошел в спортивный зал, под шведской лестницей сидел Борис, уже без гимнастерки, с оживленным лицом; узкие его глаза светились весело.
– Алеша, поздравляю с пятеркой! Говорят, ты устроил фейерверк? Верно это?
– Фейерверка не было, – сказал Алексей. – По крайней мере, я не заметил.
– Не скромничай же. – Борис встал, с несколько капризной гримасой положил руку ему на плечо. – Молодец – и все. Ведь я тебя люблю, Алешка!
– И я тебя, – полушутливо сказал Алексей, – и сам не знаю, за что. Ты с Толькой сегодня?
– С ним. Серьезный противник. Ты посмотри на него – Джо Луис, а?
В спортивном зале сейчас собирались курсанты из всех батарей, стоял шум; перчатки глухо, плотно ударяли в грушу; в стороне от ринга Луц в майке, в широких трусах прыгал через веревочку – тренировал ноги; возле вешалки раздевался Витя Зимин: сняв гимнастерку, стыдливо шевелил голыми плечами, а поодаль Дроздов, подаваясь вперед, наносил удары по груше, мускулы упруго играли на его спине. Борис, не без ревнивого интереса наблюдая за ним, сказал утвердительно:
– Да, у Тольки великолепный прямой, видишь?
Перестав прыгать через веревочку, Луц, отдуваясь, показал на свои бицепсы, прокричал на весь зал Борису:
– Побоксируем, чемпион? Получишь нокаут!
– У тебя слишком узкая грудная клетка, – добродушно ответил Борис. – Я не убийца слабосильных, Миша.
В эту минуту подошел высокий рыжий спортсмен, батарейный тренер, с секундомером в руках, придирчиво оглядел Бориса с ног до головы, спросил:
– Как настроение?
– Как всегда, маэстро! – охотно ответил Борис и задвигался, разминая ноги. – Я готов.
– На ринг!..
– Веселое дело, – войдя в зал, сказал Гребнин и втиснулся в толпу курсантов, тесно обступивших ринг, пытаясь через головы увидеть боксирующих.
Дроздов уходил в защиту. Несведущему в боксе Гребнину показалось, что Борис избивает его, мощно и уверенно наступая, слегка нагнув голову, собрав корпус, мускулы бугрились при быстром движении его рук. И в его смуглом, разгоряченном лице, в жесткой прядке волос, взлетавшей при каждом ударе, было что-то упорно беспощадное. Дроздов, уходя в защиту, короткими ударами отбивал этот натиск, видимо стараясь не вступать в близкий бой, но Борис, наверно, терял нужные ему минуты и, вдруг сделав боковое движение и мгновенно разогнув руку, справа нанес неумолимо резкий удар, голова Дроздова откинулась.
– Братцы, это ж избиение! – закричал Гребнин. – Куда смотрит судья?..
А Дроздов упал спиной на канаты, прикрыв грудь перчатками, потом опустился на одно колено, обмяк, лег на бок, щекой к полу; Борис стоял перед ним, тяжело дыша.
– Раз, два, три, четыре… – отсчитывал рыжий судья, отмахивая рукой, глядя на Дроздова остро и ждуще, – пять…
– Дроздо-ов! Толя-а! – заревел кто-то диким голосом. – Встать! Встать!
– Семь… – отсчитал судья.
– Дроздо-ов! О-ох!.. – прокатилось по залу, и раздались громкие хлопки.
Было удивительно, что на восьмом счете Дроздов медленно поднялся, левой перчаткой откинул волосы с виска и сделал два шага вперед, взглянув на Бориса упрямо и серьезно. Тот, с всхлипом переводя дыхание, ждал, покачиваясь от нетерпения. Он никак не мог отдышаться. Он старался улыбнуться, выказывая каучуковую накладку на зубах.
Всем телом собираясь к атаке, гибко нырнув, нанося почти незаметные удары, Дроздов заставил его отступить на несколько шагов назад и сейчас же снова нанес удар левой рукой. Это была великолепная серия. Зал охнул от неожиданности. Борис, изумленно вскинув брови, прикрылся, не сводя испытующего взгляда с лица Дроздова, осторожно отходил в угол, с ожесточением защищаясь, – он, очевидно, не ожидал этой атаки. Обливаясь потом, он жадно заглатывал воздух.
В зале тишина.
После одного удара Борис упал спиной на канаты, но тут же пружинисто вскочил на ноги и стоял оглушенный, ожидая следующего удара. Дроздов сделал движение к противнику. Борис закрылся перчаткой. Внезапно лицо его приняло какое-то новое выражение, взгляд остановился, как припаянный, на белой, незагорелой полоске ниже груди Дроздова, и губы сжались.
В зале закричали, засвистели, возник шум, Гребнин ничего не понял – впереди подпрыгнули сразу несколько человек и головами загородили Дроздова и Бориса. Когда же Гребнин протиснулся к самой площадке, то увидел: оба они сидели на стульях в разных концах ринга, и Борис, откинувшись, потирая перчаткой потную, вздымавшуюся грудь, прерывисто вбирал ртом воздух. Вокруг неистово кричали: «Брянцев! Дроздо-ов!» С бледным лицом, слушая эти крики, Борис рывком встал, пошатываясь, подошел к Дроздову, обнял его и, как бы обращаясь к залу, сбившимся голосом выговорил:
– Спасибо, Толя, за прекрасную атаку!..
Алексей улыбнулся. Ему было ясно: Дроздов обладал хорошей техникой, без всякого сомнения, тем не менее казалось странным слышать это открытое признание Бориса: его великодушие непонятно было.
Тут Гребнин, наконец пробравшись к Дроздову, пожал его влажный локоть и сказал, что его вызывают в штаб училища. Дроздов спросил:
– По какому поводу?
Гребнин ответил, что не имеет понятия.
– Ты, Борис, все-таки защищаешься однообразно. У тебя хороший удар справа, но ты не используешь все комбинации, не экономишь силы. Левая сторона у тебя открыта.
Дроздов говорил это, стоя под душем, растирая ладонями мускулистое тело; он ощущал, как струи плещут по спине, по плечам, омывая бодрой силой здоровья, как ветерок веет в открытое окно душевой и солнце блестит на кафельных полах, на мокрых решетках раздевалки.
Борис мылся в соседнем отделении; еще возбужденный боем, фыркал, звучно шлепал себя по мокрому телу.
– Понял мои слабые стороны?
– В том-то и дело, что сказать тебе это нужно. Не со мной одним драться будешь. А впрочем, можешь и не слушать.
– Ладно, учтем, – небрежно ответил Борис. – Благодарю. – И, помолчав, спросил: – Ты идешь сегодня в увольнение?
– Не знаю.
– А я иду. Ты веришь… Кажется, я влюбился. У тебя не бывало? Из-за этого чуть на экзамен не опоздал. Звонил, звонил по телефону – не дозвонился.
– Как ее звать?
– Майя.
– Хорошее имя. Майя… – повторил Дроздов. – Какое-то весеннее.
Когда Дроздов вышел из корпуса училища
