Эрих Мария Ремарк - Возвращение с Западного фронта (сборник)
– Что?! – от изумления Аммерс забыл закрыть рот.
– Рак печени! Типичный рак печени! – Керн заметил, что попал в точку, и решил испугать Аммерса насмерть. – Я медик и разбираюсь в этих делах! Через год у вас начнутся чудовищные боли! Вы умрете страшной смертью! А главное – бороться с этим невозможно! Не-воз-мож-но!
– Но это же!..
– Бог правду видит!.. – прошипел Керн. – Как это вы только что сказали?.. Да не скоро скажет! Очень не скоро! Через годы!
– Господин жандарм! – Аммерс трепетал. – Я требую, чтобы вы защитили меня от этого индивида!
– Напишите завещание! – хрипло проговорил Керн. – Это единственное, что вам остается! Вы сгниете изнутри! Болезнь сожрет вас!
– Господин жандарм! – Затравленным взглядом Аммерс смотрел на полицейских, словно моля у них помощи. – Вы обязаны оградить меня от этих оскорблений!
Первый полицейский с любопытством разглядывал его.
– До сих пор он вас еще не оскорбил, – заявил он после паузы. – До сих пор он занимался только чисто медицинскими констатациями.
– Я требую, чтобы все это было внесено в протокол! – закричал Аммерс.
– Вы только посмотрите! – Керн указал пальцем на Аммерса. Тот вздрогнул и отпрянул назад, будто змея нацелила на него свое жало. – Свинцово-серая кожа на возбужденном лице, желтоватые глазные яблоки – совершенно неоспоримые симптомы! Кандидат в мертвецы! Ему уже ничем не помочь! Разве что помолиться за него!
– Кандидат в мертвецы! – бушевал Аммерс. – Прошу и это записать в протокол!
– Кандидат в мертвецы – это опять-таки никакое не оскорбление, – с откровенным злорадством заявил первый полицейский. – На это жаловаться нельзя. Все мы кандидаты в мертвецы.
– Печень разлагается прямо в живом организме! – Керн заметил, что Аммерс сильно побледнел. Он сделал шаг вперед. Аммерс отступил назад, словно перед ним стоял сам сатана. – Вначале человек ничего не замечает! – продолжал Керн с каким-то бешеным торжеством. – Да и вроде бы заметить почти нечего. Когда же больной спохватывается – уже слишком поздно! Рак печени! Самая медленная, самая ужасающая смерть, какая вообще может быть!
Ошалевший Аммерс тупо смотрел на Керна. Говорить он уже не мог. Его рука невольно потянулась к животу, к печени…
– А теперь замолчите! – неожиданно и резко обратился к Керну второй полицейский. – Хватит! Садитесь вот туда и отвечайте на наши вопросы. Сколько времени вы находитесь в Швейцарии?
На следующее утро Керн предстал перед местным судом. Судья, полный пожилой человек с круглым, румяным лицом, был вполне человечен, но ничем помочь Керну не мог: параграфы закона были однозначны.
– Почему вы не явились в полицию после нелегального перехода границы? – спросил он.
– Потому что меня бы сразу выдворили обратно, – устало ответил Керн.
– Конечно…
– А очутившись на той стороне и не желая нарушать закон, я должен был бы опять-таки явиться к ближайшему полицейскому начальнику, и меня тут же перебросили бы назад в Швейцарию. А из Швейцарии снова туда. А оттуда снова сюда… Так, кочуя от одного пограничного поста к другому, я постепенно умер бы с голоду. Во всяком случае, странствовал бы веки вечные между полицейскими участками и таможнями. Так что же нам остается, как не нарушать закон?
Судья пожал плечами:
– Ничем не могу вам помочь. Я обязан осудить вас. Минимальное наказание – две недели тюрьмы. Таков закон. Мы должны оберегать нашу страну от нашествия беженцев.
– Я знаю.
Судья заглянул в его дело.
– Единственное, что я мог бы для вас сделать, – это обратиться в Верховный суд с просьбой, чтобы отбытие срока было засчитано вам как предварительное заключение, а не как тюремное наказание.
– Очень вам благодарен, – сказал Керн. – Но мне это безразлично. В данном случае мое самолюбие нисколько не задето.
– Это отнюдь не одно и то же, – заявил судья с некоторой горячностью. – Напротив, это очень важно с точки зрения гражданских прав. Если вы были в предварительном заключении, и только, – то на вас нет судимости. Разве вы не знали?
С минуту Керн молча смотрел на этого наивного и добродушного человека.
– Гражданские права! – сказал он затем. – А на что они мне, если я лишен даже самых элементарных прав человека! Я – тень, призрак, гражданский труп. К чему же мне все то, что вы называете гражданскими правами?
Судья задумался.
– Но надо же вам иметь хоть какие-то документы! – сказал он. – Может, нам попросить германское консульство выдать вам удостоверение?
– Год назад этого пытался добиться чешский суд. Прошение было отклонено. Для Германии мы вообще больше не существуем. А для остального мира – только как дичь, за которой должна охотиться полиция.
Судья покачал головой, словно укоряя кого-то.
– Разве Лига наций еще ничего не сделала для вас? Ведь вас тысячи, и вы должны как-то жить!
– Вот уже несколько лет, как Лига наций обсуждает вопрос о выдаче нам удостоверений личности, – терпеливо ответил Керн. – И каждая страна пытается сбагрить нас другой. Видимо, это продлится еще немало лет.
– Ну а пока?..
– Пока?.. Сами видите…
– Боже мой!.. – с неожиданной растерянностью произнес судья, растягивая слова, как это свойственно мягкому швейцарскому диалекту. – Вот так проблема! И что же с вами в конце концов станется?
– Этого я не знаю. Куда важнее, что произойдет со мной сейчас.
Судья провел ладонью по лоснящейся щеке и участливо взглянул на Керна.
– У меня есть сын, – сказал он. – Приблизительно одного с вами возраста. Мне даже страшно подумать, что вдруг ни с того ни с сего его тоже станут гонять с места на место… И только лишь за то, что он родился…
– А у меня есть отец, – ответил Керн. – Посмотрели бы вы на него…
Он повернул голову к окну, за которым в лучах мирного осеннего солнца стояла яблоня, отягощенная плодами. Там, за окном, была свобода. Там была Рут…
– Я хотел бы задать вам еще один вопрос, – сказал судья немного спустя. – Правда, он не относится к делу. И все-таки хочется спросить. Скажите, вы еще верите во что-нибудь?
– О да! Я верю в священный эгоизм! В безжалостность! В ложь! В косность человеческого сердца!
– Вот чего я опасался!.. Впрочем, как же вам рассуждать иначе?..
– Но это еще не все! – спокойно продолжал Керн. – Я верю также в доброту, в чувство товарищества, в любовь и в готовность людей помогать друг другу! Все это я испытал на себе. Быть может, больше иного из тех, кому живется хорошо.
Судья встал и, неуклюже обойдя свой стул, подошел к Керну.
– Приятно слышать такие слова, – пробормотал он. – Что же мне сделать для вас? Если бы я только знал!
– Ничего, – ответил Керн. – Теперь я уже сам знаю законы, а один мой приятель – так тот настоящий специалист по этой части. Отправьте меня в тюрьму.
– Я направлю вас в предварительное заключение, а ваше дело передам в Верховный суд.
– Если это облегчает вам вынесение приговора, пожалуйста… Но если предварительное заключение продлится дольше, то уж лучше тюрьма.
– Оно не продлится дольше, об этом я позабочусь.
Судья извлек из кармана огромный кошелек.
– К сожалению, существует только эта примитивная форма помощи, – неуверенно сказал он, доставая сложенную бумажку. – Мне больно, что я не могу сделать для вас ничего другого…
Керн взял деньги.
– Это единственное, что нам действительно помогает, – ответил он и подумал: двадцать франков! Какое счастье! На них Рут сможет добраться до границы!
Он не решался написать ей. Еще, чего доброго, выяснится, что она уже довольно давно в Швейцарии, и тогда ее тоже осудят. Теперь же она может рассчитывать на обычную высылку, а повезет, так просто выпишется из больницы и отправится куда захочет.
В первый вечер он чувствовал себя совсем несчастным, очень волновался и никак не мог уснуть. Ему все мерещилась Рут, разметавшаяся в жару на постели. Потом он впал в полузабытье, и вдруг ему привиделось, будто ее хоронят. Испуганный, он долго просидел на койке, обняв колени руками. Только бы не упасть духом, подумал он. А что, если все эти испытания окажутся сильнее меня?.. Впрочем, все дело в том, что сейчас ночь. Ночь и страх перед ней. Дневной страх как-то разумен, а ночной – безграничен.
Керн встал и принялся расхаживать по маленькой камере. Он дышал медленно и глубоко. Затем, сняв пиджак, начал делать вольные упражнения. Лишь бы не расшалились нервы, думал он. Тогда я погиб. Надо сохранить здоровье. Он делал приседания, повороты корпуса и постепенно всецело сосредоточился на этом. Вспомнив вечер в венской полиции и студента-блондина, обучавшего его боксу, он усмехнулся. Если бы не студент, подумал он, то сегодня я вряд ли разговаривал бы так уверенно с Аммерсом. И студент, и Штайнер помогли мне. Вся эта жестокая жизнь научила меня многому. Так пусть же она закалит меня, но не добьет. Я буду обороняться… Он пружинисто подпрыгивал и, разворачиваясь всем корпусом, наносил в темноту справа и слева длинные прямые удары, изредка перемежая их сериями коротких апперкотов; он бил все быстрее и быстрее, и вдруг, словно призрак, перед ним замаячила клиновидная бородка Аммерса, снедаемого раком печени.
