Анатолий Сульянов - Только одна ночь
Своим беспокойством он поделился с Лисицыным; тот заулыбался и, как всегда, начал расхваливать асушников и ЭВМ, они-де справятся с любым заданием. «Так-то оно так, — подумал Скорняков, — но это лишь при том условии, что все цели и истребители-перехватчики своевременно «заведены» в машину. А тут еще эти разведчики…»
О разведчиках он помнил долго, но, когда начался очередной массированный налет, из виду их выпустил, понадеялся на других. Спустя какое-то время снова вспомнил о них и спросил Лисицына; тот запросил разведчика и, подстегиваемый сердитым взглядом командующего, доложил, что локаторы выдают одну цель над акваторией.
— Второй разведчик, — сказал Лисицын, — приблизился к первому, и, скорее всего, отметки на экране слились в единую дужку.
— Вы уверены в этом? — Скорняков повернулся к Лисицыну.
— А куда же он мог деться?
— Ну, а кому поручено следить за разведчиками? — строго спросил Скорняков. — Петр Самойлович, это поручено вам. На КП нужны люди с хорошей зрительной памятью, широким объемом внимания. Нынешний же офицер не может удержать в голове данные даже о двух разведчиках.
Скорняков ожидал реакции своего заместителя; тот мог, конечно, обидеться. Но он смолчал. Скорняков перевел взгляд на Прилепского. Тот, озабоченно сдвинув брови, что-то рассчитывал. Хорошо работает. А ведь совсем недавно, когда полком командовал, довелось пережить…
В ту ночь Прилепский давал провозные полеты прибывшему из отпуска капитану Сергею Борисову. Комэск отсутствовал, провезти летчика на спарке в эскадрилье некому, и командир полка решил сам слетать с Борисовым, чтобы выпустить его в самостоятельный полет после перерыва.
Ночь была не из самых трудных, в полете Прилепский едва держался за ручку управления, давая возможность больше пилотировать летчику. Борисов летал неплохо, ошибок почти не допускал, слыл отличным стрелком на полигоне, не раз отличался на учениях. Правда, ночью в сложных метеоусловиях при минимуме погоды летал редко. То ли комэск осторожничал, то ли сам Борисов вперед не рвался. Характер у Сергея был ровный, даже чуть-чуть мягче, чем надо бы, слыл в полку молчуном, в разговоры и эскадрильские заботы почти не вмешивался.
Приближался главный этап полета в облаках — заход на посадку. Будь повнимательнее, пилот: с вводом в разворот чуть ли не все стрелка приборов начнут двигаться и за каждой смотри, чтобы вовремя подправить где надо, креп уменьшить или вертикальную скорость снижения увеличить. Смотри да смотри, за секунду взгляд должен несколько раз «обежать» пилотажные приборы. Да еще ручка управления, да контроль за двигателем; достаточно на мгновение задержать взгляд на одном приборе — глядишь, машина уже сыпаться начала, а там и земля рядом. Борисов вел спарку хорошо, самолет устойчиво шел в развороте, нацеливаясь на стоявший в пятидесяти километрах аэродром.
Земля надвигалась. Прилепский ощутил ее приближение по тому, как Борисов заметно напрягся, сдавив ручку управления, и зажал педали, особенно после того, как оператор посадки сообщил удаление до аэродрома. «Скован пока, — молча рассуждал Прилепский. — Земли ждет». А ее ждать не надо — она появится, когда время придет. Сама появится. Ошибка знакомая. Перед выходом из облаков молодые иногда принимаются визуально искать посадочную полосу, отвлекаясь от пилотирования по приборам.
— За прибором смотри! — потребовал Прилепский, нажав кнопку СПУ — самолетного переговорного устройства. — Высоту чаще контролируй! — Он отпустил кнопку СПУ и тут же почувствовал, как Борисов еще сильнее зажал ручку управления.
После напоминания Прилепского о высоте Борисов бросил взгляд на пилотажные приборы, стараясь точнее выдержать все параметры полета. Землю увидел внезапно, словно кто-то сиял с глаз темную повязку, и, уточнив скорость и обороты, перенес взгляд вперед, поближе к бетонке, чтобы получше всмотреться в темноту и своевременно начать выравнивание. Впереди, переливаясь в темноте блестками, плескались на высвеченной бетонке светлые ручьи прожекторов, куда летчик и довернул машину; самолет пронесся над торцом посадочной полосы, ворвался в луч второго прожектора и, мягко коснувшись колесами бетонки, побежал вдоль цепочки боковых огней.
После заруливания и выключения двигателя летчики поочередно вышли из кабин и остановились у левого крыла, положив на его отполированную поверхность снятые шлемофоны, влажные подшлемники, свисающие гофрированными трубками кислородные маски. Борисов доложил о выполнении задания и отклонениях в полете. Прилепский не перебивал летчика, прислушиваясь к негромкому, с заметной от волнения хрипотцой голосу, стараясь уловить ту самую уверенность в четкости анализа полета, которая и позволяет старшему сделать вывод о внутренней готовности человека к вылету. Ночью летать — не на велосипеде кататься. Одна-единственная ошибка может стать последней. Тут в знаниях и в пилотировании не должно быть белых пятен.
— Готов летать самостоятельно?
— Готов, товарищ командир!
— Ну, раз готов, — Прилепский посмотрел на густую сажевую темноту ночи, — лети! Повнимательней при выходе из облаков. Аэродрома не ищи. С приборов глаз не спускай. — Сказал и направился в сторону стартового командного пункта, оттуда сподручнее наблюдать за полетом Борисова: и экран локатора перед глазами, и визуально видно получше.
Взлетел Борисов хорошо, докладывал спокойным голосом, над приводной радиостанцией прошел точно, разворот выполнил на месте. Прилепский придвинул стул к экрану поближе и, не отрываясь, стал следить за отметкой самолета Борисова. Светлое зернышко — символ истребителя — катилось к центру, самолет снижался точно по глиссаде. «Трудно человеку в кабине современного самолета, — почему-то подумал Прилепский, — это не «кукурузник» на скорости сто кэмэ в час, только успевай поворачиваться…»
— Борисов к дальнему подходит, — тихо сообщил руководитель полетов. — Из облаков вот-вот выйдет.
По времени Борисов должен был доложить о пролете дальнего привода, но динамик молчал; Прилепский поднялся, подошел к экрану локатора:
— Где отметка 144-го?
Оператор с надетыми наушниками сидел, наклонившись к экрану, и вопроса не слышал. Прилепский тронул его за плечо и громче спросил об отметке. Солдат подскочил и громко крикнул:
— Отметка 144-го пропала!
Прилепский наклонился к экрану, сдвинул в напряжении брови, всматриваясь в то место, куда тыкал пальцем оператор. Отметки не было, будто она растворилась, улетучилась в одно мгновение. Сто сорок четвертого запрашивали и руководитель полетов, и оператор системы посадки, но эфир был пуст.
Прилепский, сцепив зубы, какое-то время смотрел на экран, потом выпрямился, все еще надеясь на то, что отметка вот-вот появится.
— Запроси еще раз, — обернувшись к руководителю полетов, хрипло проговорил он.
— 144-й на связь! Ответьте!
На СКП установилась тишина. Стало так душно, что от напряжения у руководителя полетов слезились глаза.
И вдруг из динамика донесся сдавленный голос летчика:
— Я — 144-й. Иду к дальнему… Полосы не вижу…
В тот же миг из-за пригорка, на котором стояла станция дальнего привода, на малой высоте появился самолет; машина едва не цепляла верхушки деревьев.
— Увеличьте обороты! — крикнул в микрофон руководитель полетов. — Уходите на второй круг!
Самолет на какое-то мгновение вздыбился, но потом накренился и стал снижаться.
— Уходите на второй круг! Уходите…
Машина словно не повиновалась летчику, кренилась из стороны в сторону, задирала и опускала нос, снижалась неровно. «Второй режим, — успел подумать Прилепский. — Критические углы. Аэродинамика…» И в то же мгновение самолет, задев крылом антенну приводной радиостанции, заскользил к земле, ударился колесами о грунт, подскочил и тяжело опустился на посадочную полосу.
— В рубашке родился Борисов. Повезло парню, — тихо проговорил руководитель полетов и бросил на стол микрофон…
Прилепский застыл у локатора. И зачем нужно было сегодня выпускать Борисова в полет?! Видно, растерялся. Искал аэродром и потерял скорость. Попал во второй режим… Прямой вины за собой комполка не чувствовал, но что-то изнутри опустошало его, словно там, в груди, ничего и не осталось. И весь аэродром, притихший и присмиревший, казался ему пустым и обезлюдевшим; все в один миг куда-то отдалилось, будто и не было никогда здесь ни стоянок самолетов, ни бетонных плит, ни посадочной полосы, ни синих огней обозначения рулежных дорожек.
Тут-то и началось: комиссия за комиссией. Потрепали тогда нервы Прилепскому, объявив его главным виновником случившегося. Уже где только комполка не отчитывался… Не выдержал: сначала «зашкалило» давление, потом появилась аритмия…
