Николай Григорьев - Двенадцать поленьев

 — Будем теперь считать ваш бронепоезд коммунистическим!

 Бойцам выдано кожаное обмундирование. Каждый получил куртку, брюки, ботинки с крагами, кожаную фуражку. Оделись бойцы в новенькое, построились — и красиво и внушительно: будто не одежда, а боевые латы поблёскивают.

 Анатолий Васильевич был гостем на самодеятельном концерте, где ребята с бронепоезда спели, сплясали, прочитали стихи.

 — Кончайте войну, товарищи, и за работу, — сказал Луначарский. — Впереди у нас сказочно заманчивые дела. Будем учиться. Будем развивать культуру завоевавшего власть пролетариата — культуру, по глубине и богатству содержания ещё невиданную. Будем строить коммунизм!

 Бронепоезд «Гандзя» не застоялся на заводе. Заново одетый в броню, с более мощным, чем прежде, вооружением, он был двинут под Орёл. На всех боевых постах — у орудий и пулемётов — стояли коммунисты.

 Каждый понимал, что после Орла отступать уже некуда. «Победа или смерть в бою!»

 На фронт прибыла дивизия Латышских стрелков; в боях с белогвардейцами она не знала поражений.

 «Гандзя» вошла в колонну бронепоездов с задачей: массированными артиллерийскими ударами содействовать успеху латышей.

 Двадцатого октября, после кровопролитного сражения, Орёл был очищен от врага.

ТЫ ОПУСТИЛ ПИСЬМО

 — Кто живёт в клетках?

 Уже слышу ответы, бойкие и дружные голоса:

 — Канарейки живут в клетках!

 — Попугай!

 — А у нас в клетке чижик!

 — В зоопарке тоже клетки. И обезьянки в клетках, и тигры, и медведи, и серые волки...

 — А у слона клетка без крыши, только забор. Потому что слон не выпрыгнет. Он очень тяжёлый.

 — И у жирафа клетка без крыши. Потому что у него шея длинная, как труба. Он питается листьями с деревьев.

 — Правильно. Всё правильно... А знаете, кто ещё живёт в клетках? Пожалуй, и не догадаетесь...

 Письма!

 Да, да, каждое отправленное письмо хоть немного, но обязательно поживёт в клетке.

 Вот на улице почтовый ящик. Подходят люди и опускают письма.

 Бабушка просунула в ящик открытку с картинкой. Это поздравление внучке. В город Псков.

 Привстал на цыпочки школьник и тоже дотянулся до щели ящика. Он послал письмо в Москву товарищу. У школьников свои дела!

 Остановился солдат. У него письмо в республику Коми. Должно быть, рассказывает матери, как красив Ленинград.

 Из швейной мастерской, что напротив, выбежала девушка с напёрстком на пальце. Она на минутку, только до почтового ящика. Портниха шлёт письмо в Братск.

 Всё наполняется и наполняется почтовый ящик...

 Но вот подъехала маленькая юркая машина. На ней надпись: СВЯЗЬ.

 Выходит шофёр, в руках брезентовый мешок.

 Этот мешок — особого устройства. Подставишь его под ящик — щёлк, щёлк! — и ворох писем в мешке. А донышко ящика опять защёлкнулось.

 Поехали дальше.

 Машина с надписью СВЯЗЬ снуёт по улицам и переулкам города, не пропуская ни одного почтового ящика.

 Так кружит пчела, перелетая с цветка на цветок.

 Пчела, набрав нектара, улетает к себе в улей.

 А машина, нагрузившись письмами, мчится на Главный почтамт.

 Таких юрких почтовых машин колесит по городу множество. И все съезжаются к Главному почтамту.

 Фырчат, толпятся машины во дворе. А большие круглые часы строго напоминают:

 «Скорее сдавайте почту, скорее!»

 Первым возвратился на почтамт Миша Стуколкин.

 Открыл кузов машины.

 Мешки полны писем и от этого толстенькие, грузные.

 — Ну, тюлени, выползайте! — Стуколкин кивнул на часы. — Прохлаждаться некогда! — Мешки, конечно, не пошевелились. Ведь это же только мешки. Но Стуколкин парень весёлый, любит побалагурить. Он сделал устрашающие глаза:

 — Ах вы, лентяи! Ну, сейчас проснётесь!

 Да как примется выбрасывать мешки из кузова.

 Из кузова — да на транспортёр, на транспортёр!

 А это — бегущая лента.

 Подпрыгивая на ленте, мешки помчались внутрь помещения.

А вот и клетки для писем.

 Долго ли здесь письмам жить?

 Нет, недолго — только до поезда.

 Но сперва придётся распаковать мешки.

 Вот мешок из автомашины Стуколкина. В нём перемешались разные письма: тут и от бабушки — в Псков, и от школьника — в Москву, и от солдата — в республику Коми, и от портнихи — в Братск... И ещё много всяких писем. Не затолкнёшь же мешок с ними в один поезд!

 Письма надо разложить по адресам.

 Но на почтамт навезены горы мешков! Мыслимо ли всё это рассортировать?

 А есть машина.

 Эта удивительная машина напоминает гостиницу.

 В ней несколько этажей, и на каждом этаже коридор.

 По коридорам друг за дружкой бегут письма — разыскивают свои клетки.

 Над клетками надписи: «Москва», «Псков», «Братск»...

 И ведь не ошибутся! Бабушкино письмо не забежит в клетку «Республика Коми», а письмо школьника не сунется в клетку «Псков».

 Машина устроена так, что каждое письмо найдёт своё место.

 Управляет этой машиной-гостиницей девушка-оператор.

 Вот она сидит за клавишами.

 Но здесь на стене тоже большие строгие часы.

 Под часами — расписание поездов.

 Взглянет девушка на часы, на расписание — и начинает ещё проворнее перебирать пальцами.

 От этого письма ещё быстрее устремляются по коридорам, перебегают с этажа на этаж. А вдогонку им — всё новые, всё новые... С разбегу письма запрыгивают в клетки, где уже и без того немалая теснота.

 Но вот девушка-оператор встаёт со стула.

 Как только она перестала нажимать на клавиши — жизнь в гостинице замерла.

 Письмам-постояльцам пора к поездам.

 Перед дорогой, как водится, принято посидеть, и письма забираются на стол.

 Не будем к ним строги — ведь это не люди, а письма, Пускай посидят на столе.

 Столик не простой, он с педалью.

 Наступит упаковщица на педаль — и горка писем превращается в тугой пакет, перевязанный крест-накрест верёвочкой. Глазом не уследишь — такая быстрота работы!

 Вот на столике горка писем из клетки «Москва».

 Её сменяет горка из клетки «Псков».

 Следующая — из клетки «Республика Коми».

 А вот на столике ещё горка писем — из клетки «Братск». Но минуточку: здесь нет письма портнихи!

 Да, пост-пакет в Братск отправляется без её письма.

 Но почему же?

 Письма отправлены, поезда ушли — и на почтамте наступает небольшая передышка.

 Но что за стуки?

 Это стучит-постукивает сортировщица-ручница. В руке штемпель, а на столе перед ней рассыпаны письма.

 Лицо у сортировщицы сердитое.

 Главное — ни в чём не провинилась. Люди небрежничают, а она — исправляй чужие ошибки!

 Легко ли день-деньской переворачивать письма да ударять по каждому ручным штемпелем!

 Под конец дня рука как деревянная.

 Не здесь ли письмо портнихи, написанное в Братск?

 Ну, конечно, вот оно.

 Ай-яй-яй, ну и письмо. Слова на конверте вкривь и вкось, а марка где? Не сразу и обнаружишь: прилеплена на обратной стороне конверта.

 Нельзя отправлять письма впопыхах.

 На конверте всё должно быть точно и правильно. И, конечно, разборчиво.

 А где наклеивать марку? В верхнем правом углу — и только здесь.

 Не знаю, как назвать этот случай...

 Кто говорит: «Сказка».

 Кто говорит: «Быль».

 Но вы, ребята, народ догадливый. Может быть, сами разберётесь?

 Алёнка живёт в тайге. На Дальнем Востоке. Отец и мать у Алёнки охотники.

 И хотя девочке всего шестой год, она самого дремучего леса не страшится.

 — Грибки, — говорит, — давайте в прятки. Прячьтесь от меня.

 Но где там! У таёжной девочки глаз острый. Живо разроет мох — и грибы уже в корзинке.

 Ни волки, ни медведи не осмеливаются тронуть Алёнку.

 Потому что храбрая.

 Но случилась беда...

 Однажды пришла Алёнка из лесу, да и заболела...

 Вся в жару, мечется, никого не узнаёт.

 Свезли Алёнку в больницу.

 Доктор говорит:

 — Скверная болезнь. Укусил её вредный жучок. Скорее посылайте телеграмму в Ленинград. Там есть академик, который придумал лекарство от укуса такого жучка.

 Родители Алёнки послали в Ленинград две телеграммы.

 Одну — академику.

 Другую — Алёнкиной бабушке.

 Академик выдал бабушке лекарство. Она сразу — на почту. Сдала посылку, уплатила деньги и пошла домой.

 Наступила ночь. Спит бабушка, улыбается во сне. Приснилось ей, что внучка уже выздоровела.

 А на самом деле посылка ещё в Ленинграде. По расписанию не было поезда на Дальний Восток.