Виталий Лиходед - Батальон крови
Гриша решил все честно рассказать девушке, объяснить, что дружить они могут, но вот дальше он занят.
«Нужно убедить ее, чтобы она верила в жизнь и тогда смерть отступит. Да, я так и сделаю: постараюсь откровенно поговорить с ней. Пусть она попробует, как-то изменить все то, что вокруг нее происходит. Сама ведь себе накручивает. Верит в то, чего нет. А может и есть, может у нее в душе пустота. Вдруг я как-то проник в ее душу, что-то там зацепил. У девчонки появилась надежда, а я сейчас приду и вежливо отошью ее. Нет, так нельзя, но поговорить все равно надо. Да и повод есть. Поведу молодых на инструктаж. Совсем пацаны сопливые. Наверно приписали себе лишний год. Меня в семнадцать забрали, а им, небось, по шестнадцать только исполнилось».
В штаб вернулись молодые связисты. Григорий задал несколько вопросов и понял, что работа с ними предстоит серьезная, в учебке научились лишь пользоваться рацией и все. Он отвел их к старшине, показал на складе катушки, объяснил, как и что подключать, а после этого повел к командиру взвода связи на инструктаж.
Лейтенант Титова сидела в землянке и отбивала радиограмму на ключе.
— Товарищ лейтенант, разрешите?
— Да, проходите. Я сейчас закончу, — она еще несколько минут продолжала отбивать «ти, ти, та», затем сняла наушники и, улыбнувшись, спросила:
— За рацией пришел?
— Нет. А что с моей рацией?
— Титова достала из ящика Гришину рацию и показала три дырки.
— Видишь, как очередь прошла? Взял бы немец чуть ниже — все, ранили бы в спину, или как Сашку в бок.
Увидев пробитую рацию Гриша слегка растерялся.
«Ничего себе, повезло», — подумал он.
— Там на улице пополнение — связисты. Я их на инструктаж привел, — дрожащим голосом произнес солдат.
— Понятно. А сам-то как?
— Нормально.
Титова вышла из землянки и, увидев двух мальчишек спросила:
— Это пополнение? Дети же совсем! Да, народ не только у Гитлера кончается.
— Ты о чем, — удивленно спросил Григорий.
— Воевать скоро некому будет. Мужиков побило. Детей уже призывают.
Григорий опустил голову. Он слышал эти разговоры не раз. Он и сам был призван в семнадцать, но ни разу никто не осмеливался, вот так, вслух, говорить об этом. Да, действительно, не только немцы призывали в «гитлерюгенд» детей, но и у Красной армии было похожее состояние. Все знали и молчали. Старики, прошедшие по дорогам войны, без особого рвения шли в бой, хотели дожить до победы, а молодежь не думала об этом. Наверняка, у этих ребят кто-то погиб в семье: отец брат, а может и все, кто были. Вот они и рвались на фронт, чтобы успеть отомстить, убить хоть одного фрица. Они сбегали из дома, приписывали года и даже сами брали в руки оружие, там, где немец был рядом. Ругать за это было как-то неправильно. Как можно что-то высказывать тому, кто потерял детство и остался один. Они уже умели выживать там, где свирепствовал голод, и знали цену жизни. Теперь они надели форму и ждали первого боя, чтобы насытить собственное чувство мести. Вот здесь в такие моменты должен быть кто-то рядом. Он остановит, удержит, врежет в ухо, как это сделал старшина. Вот тогда, на смену дикому героизму придет ум. Эти пацаны задумаются и поймут, что живые они нужнее. Не только потому, что смогут убить больше. Есть такая сила невидимая — она сохраняет тех, кто нужен этому миру. Иногда она проигрывает и смерть забирает лучших, но бывают случаи, когда война не может перешагнуть через ребенка взявшего оружие и ставшего не по своей воле солдатом. Эти мальчишки становятся людьми. Именно им жить после войны и восстанавливать все разрушенное. Вот на таких ребятах, готовых идти в бой, и держится весь этот шаткий мир, в котором пока хозяйничает война.
— Ну что, задумался? Не можешь рацию забыть? — спросила Титова.
— Нет. Вот смотрю на них и думаю, что ждет их здесь? Вот этих ребят.
— Будут умными — Выживут. Это если повезет. А если нет, они знали куда идут.
— Да, знали. Я тоже знал и тоже рвался, но теперь думаю, что воевать нужно учить. Если солдат не обучен — он всего лишь мишень, а если он знает как себя вести на поле боя — он воин — солдат.
— Михайлов, ты что философ? Начитался чего-то?
— Так, ребята, погуляйте немного, я с товарищем лейтенантом поговорить хочу.
Прибывшие связисты отдали честь, и медленно пошли вдоль окопа, рассматривая его.
— Послушай, объясни мне одну вещь, — начал Гриша
— Что? Что ты хочешь услышать?
Григорий замялся. Он почувствовал, что в таком тоне откровенного разговора не получится. Гриша достал табак, скрутил самокрутку и закурил.
— Ты можешь честно, мне все в лицо сказать, или нет?
— Интересно, что именно ты хочешь узнать?
— Я для тебя что-то значу?
— Гриш, не пытай ты меня. Не надо.
— Не хочешь говорить, как хочешь. Знай, девушка у меня есть.
— Я знаю.
— Что ты знаешь?
— Про Таню знаю. Она девчонка хорошая, только ей тоже не везет.
— Почему?
— Да, сам знаешь, кто ей прохода не дает. Ревнует, угрожает, ужас!
— Ну, а она. А она с тобой хочет быть. Ночью мне рассказала. Я если честно, сама иногда думаю, что мы родственницы. Так похожи, аж самой удивительно.
— И что ты тогда за мной бегаешь. Ей хочешь хуже сделать?
— Нет. У меня к тебе совсем другое.
— Что, другое.
— Ну, ты конечно, симпатичный, но тут другое. Ты изнутри сильный.
— С чего ты взяла?
— Я вижу часто, как мальчишки после первого боя и первой разведки прячутся от всех. Думают, что их страх никто не заметит. Но такое поведение само за себя говорит. А ты, или на самом деле сильный, или дурак законченный.
— Чем же я так себя выдал? Если честно, мне было страшно в разведке, когда немец рядом ходил и стрелял.
— Ну вот, ты же выжил.
— А что могло быть по-другому.
— Могло. Одни сдаются, другие в бой лезут, а третьих вообще домой отправляют, в тыл. Люди с ума сходят.
— Значит, я молодец, сумел выстоять, — улыбнувшись произнес Григорий.
— Вот именно сумел. Я бы, если бы не она, тоже с тобой бы… Но, знаю, ты честный. И пусть у вас любовь тяжелая, тайная — я помогу. Ты такой… Мне кажется, что эта война вот таких и боится. А эта пробитая рация — знак. Она не может тебя взять. Если честно, я такого искала. Я верю в судьбу. Ты неделю на фронте, а уже и повоевал и в разведку сходил. Все это не просто так. Танька молодец, что решилась и объяснилась. Ты смерть от кого хошь отгонишь.
— Ты хочешь, чтобы я тебе помог? — нахмурившись, спросил Григорий.
— Если захочешь, прибегу.
— А как же подруга?
— А как же война?
— Нельзя на это списывать.
— Наоборот. Начну ревновать к ней, в могилу загоню. Ведь бабы как, они злые и мысли знаешь какие?
— Ну, говори!
— Прости, если бы ее убили, ты бы смог со мной?
— Дура ты. Не подходи к ней! И башку свою прочисти! — закричал Гриша. — Была б ты мужиком, врезал бы сейчас!
— А ты врежь, Гриша, врежь! Прошу, дай мне, да так, чтобы я про все забыла, — со слезами закричала Лена. — Да только, сколько бабу не бей ничего не изменишь, если она любит по-настоящему!
— А ты что, любишь?
— Нет. Если я влюбляюсь, сам знаешь, что этого человека ждет.
— А ты не ври, скажи правду! Я смерти не боюсь и войну с ее шутками презираю!
— Люблю.
— Ну что же делать?Я же не сволочь какая-нибудь. Как мне с двумя, да еще одинаковыми?
— Ты про меня забудь. Сам говоришь, честным надо быть. А если я тебя у подруги, даже на вечер украду, снова все предам, во что недавно поверила.
— Ты поверила в приметы войны?
— Да. Нельзя у подруги парня забирать, тем более мне.
— Ну и что ты думаешь?
— А ты не обращай на меня внимания. Я буду рядом улыбаться, а ты не обращай. Сможешь?
— Придется.
— Гриш, но если честно…
— Я устал от твоей честности. Все у тебя честно! Хочу — вот, твое честно! Даже если с Танькой что-то случиться — на меня не рассчитывай.
— Почему?
— На войне может быть только одна фронтовая подруга. Погибнет, я до конца войны больше ни с кем. Ее душа будет рядом со мной. Если надо защитит, а если что спасет — подскажет — знак даст.
— Вот ты какой?
— Да.
Титова резко повернулась и, закрыв ладонями лицо, убежала в землянку. Гриша окликнул двух Федоров и с ними пошел к штабу.
— Михайлов, — услышал он голос ротного Вани. — Погодь.
Старший лейтенант подбежал к нему, хотел что-то спросить, но, увидев злое лицо солдата, передумал. Немного помялся, но потом вышел из положения и спросил:
— Какой связист наш? В первую роту кого пришлют?
— Федора, — ответил Григорий и, отдав честь, вернулся к ребятам и повел их в штаб.
Около штаба комбат и старшина построили прибывшее пополнение.
— Давай, своих ставь в строй, — крикнул Киселев. — Пионерский отряд еще не в сборе.
Два Федора встали в строй.
