Чардаш смерти - Татьяна Олеговна Беспалова
– Погоди, Ярый. Дай Красному профессору поговорить. Пусть его, перед смертью-то. Что, полегчало?
Дани глубоко вдохнул пропахший берестяным дымком воздух. Боль в руке быстро утихала.
– Почему в ваших домах всегда пахнет клопами? – выдохнул он.
– Это самогонка. Пей!
Обжигающий, сладковатый на вкус напиток вернул ему мир.
– Хорошо?
– Да…
Дани обвёл взглядом избу. Перепуганная девка жалась к печи. Делала вид, что щиплет лучину, но топорик то и дело выпадал из неловких, слишком нежных для племянницы пастуха, рук. Да какая там племянница! Девка – партизанка. Может быть, даже и диверсантка. Вот уляжется вьюга и тогда… А пока горят обе лучины. Пленник сидит визави. Его лицо покрыто изморозью отросшей щетины. Под глазами залегли глубокие тени. Лоб блестит. Капельки пота сбегают по вискам к подбородку. Он видел такие лица у мертвецов. Впрочем, нет. Мертвецы не потеют.
– Матюха к самогону всегда был неравнодушен, – проговорил будущий мертвец. – Петр Михайлович Токмаков, председатель совета трудового крестьянства – не слыхали? – присудил Матюхе пятьдесят плетей. Но могло быть и хуже. Командование единой партизанской армией Тамбовского края карало за самогоноварение смертной казнью.
– Вешали?
– Четвертовали.
Топор снова, в который уже раз, с громким стуком упал на доски пола. Дани и дед Матюха – оба – уставились на девушку, а та, пряча смущение, зачем-то в который уже раз отправилась в сени.
– Любопытно. Что за единая партизанская армия? Нет, я понимаю, что до Тамбовского края вермахт и его союзники не дошли. Пока не дошли. Но четвертование в двадцатом веке? Это происходило недалеко отсюда? Когда?
– Расскажи ему, Родька! Гы-ы-ы! Как вы, коммунисты, со своим народом воевали.
Дед Матюха отошёл к окну и завалился на скамью, на то место, где недавно лежал профессор.
* * *
Я честно служил партии. Получив в губкоме партийный билет, ни разу не предал и взглядов своих не менял. Скоро мне умирать, и я умру с лёгким сердцем. Ты скажешь: исповедуюсь перед врагом? Это не исповедь. Это отповедь моему палачу, этому вот Матвею Подлесных. Было дело, я дважды пощадил его… Ну да ладно.
Мой отец работал в имении князей Волконских, в Павловке. Занимал незначительную должность писаря в конторе управляющего. Оба моих родителя рано померли. А князь, хоть и был аристократом, но, надо отдать ему должное, позаботился о моём образовании. Закончив в Тамбове реальное училище, я вернулся в Павловку и стал работать в конторе управляющего имением, практически на месте своего отца.
К лету восемнадцатого года в Тамбовской губернии не осталось ни одного, так называемого «дворянского гнезда». Все имения были разорены крестянскими бандами. Я лично присутствовал при разграблении Павловки. Наши крестьяне горячо приветствовали отречение последнего Романова и, под этим предлогом, решили обобрать до нитки его вассалов. Когда они разоряли Сибирский музей Волконского, я пытался его защищать, говорил: «Зачем вы забираете это? Это материалы о сосланных в Сибирь декабристах. Они боролись за свободу народа». Один из них ответил мне так: «Знаю. У меня в Николаевке родственник декабрист». Я у них спрашивал: «Зачем ломаете плодоносящие ветки в саду?» А они отвечали: «Это всё наше. Хотим – и ломаем». Я с негодованием смотрел на гнилые плоды эсеровской пропаганды. Тут-то и появился Матвей Подлесных. Прискакал в Павловку с шиком. Царские ордена нацепил. К тому времени он уже дезертировал из армии и не нашёл себе лучшего применения, чем грабёж родового поместья своего благодетеля. Подлесные были крепостными Волконских, но вышли из зависимости ещё при отце Николая Кровавого, разбогатели. Но богатство и сытость не подменяют разум. Матюхе не очень-то повезло. Большую часть княжеского добра растащили до его появления. Как говорится, сняли сливки. Матюхе досталось кое-что, по мелочи. Я в то время, хоть и молод был, но уже действовал вполне сознательно и понимал, что нажитое путём эксплуатации добро должно достаться молодой республике, а не одурманенным эсеровской пропагандой простакам. Я защищал достояние республики с оружием в руках, и я не промахнулся. Но Матюха оказался ловким. Сказалась фронтовая закалка. Убить его мне не удалось. Пуля угодила в один из царских крестов. Ну да ладно!
А в конце тысяча девятьсот восемнадцатого года я уехал в Москву, на учёбу. Год провёл вдали от родных мест. Вернулся на родину с мандатом и женой. А в начале двадцатого года, когда наши погнали белогвардейскую сволочь к Чёрному морю, на Тамбовщину отовсюду потянулись зловонные ручейки недобитых белогвардейских банд. Хорунжий Матарыкин, вахмистр Колеников… Да какая только сволочь не пополняла ряды Единой армии трудового крестьянства. Единая армия, присвоившая себе громкое название, по сути, являясь хорошо организованной бандой. И методы борьбы с законной властью применяла бандитские. Ночные налёты, поджоги, разграбление продовольственных складов, убийства, массовые казни активистов. Центр присылал одного командующего за другим, военспецов и красных командиров: Громова, Аплока, Скудре, Павлова. Не справился ни один. Дело стало налаживаться, когда в Тамбов прибыл Тухачесвкий. Мне тогда, как сознательному партийцу, тоже довелось поучаствовать в борьбе. Многое повидал. Приобрёл боевой навык, который впоследствии пригодился мне… Ну да ладно!
В Тамбовской губернии партийная организация была достаточно многочисленна, но и недобитых эсеров хватало. Со стороны руководства губернией были допущены отдельные перегибы, приведшие к усилению Союза трудового крестьянства. Ходили слухи, что в деревнях Борисоглебского уезда крестьяне ели лебеду и крапиву, но я сам такого не видел. Тогда и в руководстве губернии первую скрипку играли эсеры. Но о массовом дезертирстве знаю наверняка. Дезертиры строили в лесах посёлки. Некоторых скрывали в своих избах крестьяне. В общем, к середине девятнадцатого года картина была довольно трагическая. Повстанцы избрали своеобразную тактику ведения войны. С подобной тактикой теперь пришлось столкнуться фашистам на Воронежском фронте, то есть… Ну да ладно!
Бандиты применяли тактику внезапных атак и стремительных отходов. Совершив своё черное дело и припрятав в схронах оружие, банды разбегались по домам, оставляя горы трупов, реки крови, разграбленные продовольственные и военные склады. Я тогда работал в уездном исполкоме и, как говорится, статистикой владел. Задача стояла понятная: давить контру непосредственно в их гнёздах. Давить беспощадно! Борьба была долгой и кровавой. До самого прибытия Тухачевского никакие меры не давали желаемого результата. Но военный гений Тухачевского… Ну да ладно!
С началом двадцать первого года, когда основные силы мятежников уже были уничтожены, войска приступили к зачистке деревень. Я присутствовал при этом как комиссар и как представитель уездного исполкома. Шел с полком Переведенцева. Повстанцы бросались на пулемёты, как волки. Не
