Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров - Юрий Васильевич Бондарев
– Когда военный человек машет руками на улице, это уже позор! Драться курсанту артиллерийского училища – это втаптывать в грязь честь мундира, честь армии! Не хватало еще, чтобы прохожие тыкали в курсантов: «Вот они какие воины»…
Сказав это, Градусов дернул крючок шинели возле горла, сел к столу, хмурясь, забарабанил пальцами по колену.
– Эк вы! «Нельзя назвать»! Где этот ваш… как его?.. соучастник… Брянский?.. Брянцев?.. Вы вызывали его, капитан? Они докладывали вам о взыскании?
– Брянцев должен сейчас прийти, – ответил Мельниченко. – Я вызвал их обоих. Но по другому поводу, товарищ майор.
– А именно?
– Я хотел бы назначить их младшими командирами. – Капитан кивнул в сторону Дмитриева. – Обоих. Дело в том, что в комендатуре выяснены обстоятельства и причины этой драки.
– Вот как? С корабля на бал? Та-ак…
Громко хмыкнув, майор Градусов положил свою большую руку на край стола, посмотрел на капитана, потом, вроде бы в сомнении, всем телом повернулся на стуле к понуро стоявшему Чернецову, спросил:
– А вы как думаете, командир взвода?
Лейтенант Чернецов, до пунцовости покраснев, тотчас ответил споткнувшимся голосом:
– Я думаю… они справятся, товарищ майор.
– Что же вы, лейтенант, так неуверенно? – Градусов тяжело встал, прошелся по канцелярии. – Н-да! Может быть, может быть… Все это очень интересно, товарищи офицеры. Очень интересно… – как бы раздумывая, заговорил он и вдруг решительным толчком открыл дверь. – Дежурный! Вызвать курсанта Брянцева!..
Градусов, очевидно, относился к тем вспыльчивым командирам, которые мгновенно принимают решения, но, остыв, уже не возвращаются к ним.
Борис шел по коридору корпуса.
Ему, отвыкшему от чистоты и домашней устроенности, нравился этот прямой, светлый коридор, залитый зимним солнцем, эти стеклянные люстры, сверкающие паркетные полы, эти дымные курилки, эти полузастекленные двери по обе стороны коридора с мирными надписями: «Каптерка», «Партбюро», «Комната оружия». Ему нравилось, когда мимо него пробегали новоиспеченные курсанты, недавние спецшкольники, и с восторженным уважением глазели на два ордена Отечественной войны, на длинный, пленительно сияющий иконостас медалей, позванивающих на его груди.
Когда он подошел к канцелярии, возле двери толпилось человек пять курсантов с прислушивающимися вытянутыми лицами; один из них говорил шепотом:
– Тут он, братцы… Сейчас заходить не будем, подождать надо…
– Это что? – насмешливо прищурился Борис. – В каком обществе, невоспитанный молодой человек, вас учили подслушивать? Там что, решается ваша судьба? Немедленно брысь! – добродушно сказал он и постучал. – Курсант Брянцев просит разрешения войти!
Он вошел, вытянулся, щелкнув каблуками, пытливым взглядом окинул офицеров, сейчас же увидел нахмуренного Алексея – и в ту же минуту понял, о чем шел здесь разговор, и на какое-то мгновение чувство полноты жизни покинуло его.
– Курсант Брянцев по вашему приказанию прибыл!
Майор Градусов, сложив руки на животе, стоя посреди комнаты, с некоторым даже непониманием подробно оглядел Бориса.
– Однако, курсант Брянцев, вы не торопитесь. Надеюсь, на фронте вы быстрее ходили, когда вас вызывал офицер на позицию? В училище все делают бегом!
Борис пожал плечами.
– Товарищ майор, я не могу обедать бегом. Я был в столовой.
Лицо Градусова стало заметно наливаться багровостью.
– Прекратить разговоры, курсант Брянцев! Удивляюсь, за четыре года войны вас не научили дисциплине, не научили разговаривать с офицером! Вижу – во многом придется переучивать! С азов начинать! Забываете, что вы уже не солдаты, а на одну треть офицеры! На фронте возможны были некоторые вольности, здесь – нет!..
– Товарищ майор, – тихо выговорил Алексей, опережая ответ Бориса, – вы нас можете учить чему угодно, только не фронтовой дисциплине. Военную азбуку мы немного знаем.
– Так! Значит, вы абсолютно всему научены? – отчетливо проговорил Градусов и, словно бы в горькой задумчивости, повернувшись на каблуках к офицерам, заговорил усталым голосом: – Так вот, вчера я был свидетелем безобразного скандала, но сомневался, насколько они виноваты. Сейчас мне не требуется никаких объяснений. Я отменяю прежнее свое взыскание. Курсанту Дмитриеву – двое суток за пререкания и драку. Вам, как зачинщику драки и за грубость с офицером, – он перевел глаза на Бориса, – трое суток ареста. Завтра же отправить арестованных на гауптвахту. Разрешаю взять с собой Дисциплинарный устав!
Алексей и Борис молчали. Майор Градусов договорил жестко:
– Капитан Мельниченко, приказ об аресте довести до всего дивизиона. Можете идти, товарищи курсанты. Вы свободны до завтра. Идите!
Они вышли в коридор и переглянулись возбужденно.
– Старая галоша! – со злостью выговорил Борис. – Понял, как он наводит порядок?
Алексей сказал:
– Переживем как-нибудь, надеюсь.
– Ну конечно! – разгоряченно воскликнул Борис. – Остается улыбаться, рявкать песни!.. Нужна мне эта гауптвахта как корове бинокль!
– Ладно, всё, – сказал Алексей. – Вон смотри, Толька Дроздов чапает! Вот кого приятно видеть.
Однополчанин Дроздов, атлетически сильный, высокий, с широкой грудью, шел навстречу по коридору, мял в руках мокрую шапку; его загорелое от зимнего солнца лицо еще издали заулыбалось приветливо и ясно.
– Боевой салют, ребята! А я, понимаете, со старшиной в ОВС за обмундированием ходил. Шинели получали. Снежище! Да что у вас за лица? Что стряслось?
– Поговорили с майором Градусовым – и вышли образованные, – сказал Алексей. – Завтра определяемся с Борисом на гауптвахту.
– Бросьте городить! За что? Вы серьезно?
– Совершенно.
Вечером в батарее необычное оживление.
Взводы были построены и стояли, шумно переговариваясь, все поглядывали на крайнюю койку, где лежали кипы чистого нательного белья. Помстаршина из вольнонаемных, Куманьков, старик с крепкой розовой шеей, озадаченно суетился перед строем и, будто оценивая, с разных сторон озирал худощавую и длинную фигуру курсанта Луца, который, как бы примеряя, держал перед собою пару новенького белья – держал с ядовитым недоумением на горбоносом цыганском лице, говоря при этом:
– Нет, товарищ помстаршина, вы только подумайте: если на паровоз натянуть нижнюю рубашку, она вытерпит? Вас надули в ОВС. Эти белые трусики со штрипками попали из детяслей…
– Ну, ну! – уязвленно покрикивал помстаршина. – Детясли! Ты, это, не тряси! Знаем! Ишь моду взял – трясти! Ты словами не обижай. Из спецшколы, небось? Я, стало быть, тоже три года на германской… А ну давай сюда комплект! Па-ро-воз!
– Прошу не оскорблять, – вежливо заметил Луц под хохот курсантов.
– Смир-рно-о! Разговорчики!.. Безобразий с бельем не разрешу! Ра-авнение напра-во!
Взводы притихли: из канцелярии вышел капитан Мельниченко. Он был в шинели, портупея продернута под погон; было похоже: приготовился к строевым занятиям.
– Вольно! Помстаршина, что у вас? В чем дело, курсант Луц?
– Не полезет, товарищ капитан, – невинно объяснил Луц. – Отсюда все неприятности.
– Верно, никак не полезет. Помстаршина, заменить!
Куманьков почтительно наклонился к капитану, с явной обидой зашептал:
– Невозможно, товарищ капитан. Рост, стало быть. Размер…
– А в каптерке у себя
