Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров - Юрий Васильевич Бондарев
– Слушай, ты сознательный человек или несознательный? Ты ценишь труд дневального? Или не ценишь? Как у тещи, снега нанес, понимаешь!
– Милый, не грусти! – отвечает ему кто-то. – Я небесной канцелярией не ведаю. В общем, не делай страшных глаз!
Утренние занятия окончены. Время – перед обедом. Капитану Мельниченко нравится это время: дивизион наполняется движением и ритмом – жизнью.
По лестницам в новеньком обмундировании вверх и вниз бегут и бегут курсанты. Толпа – и опять пусто: в училище все делают бегом.
Вот один, совсем мальчик, идет сзади краснолицего старшины-выпускника, который хозяйственно нахмурен и нетороплив. Курсант, спотыкаясь и робея, тащит на спине ворох новых, пахнущих снегом шинелей; краснолицый зорко оглядывается на него и недовольно басит:
– По полу, по полу! Кто по полу шинели валяет, товарищ дорогой курсант! Смотреть надо! В каптерку заносить! Да в кучу не валяйте. Не дрова. Думать головой надо!
Увидев капитана, краснолицый изображает уставное рвение и бросает руку к виску, курсант же отпыхивается, оскальзываясь на паркете; он не может поприветствовать: на нем гора шинелей. Это новичок, капитан знает его: спецшкольник из первого взвода; кажется, его фамилия Зимин.
Вслед за шинелями несут лопаты, дальномеры в чехлах, буссоли с раздвижными треногами, прицельные приспособления, стопки целлулоидных артиллерийских кругов с логарифмическими линейками. Это обычная жизнь училища в предобеденный перерыв, у этой жизни – свой смысл.
Сейчас капитан стоит в вестибюле, смотрит вокруг и стягивает перчатки: он только что вернулся с плаца. Дежурный по дивизиону, при шашке и противогазе, не отрывает от него ждущих глаз и с преданной готовностью выпячивает грудь.
– Попросите ко мне в канцелярию лейтенанта Чернецова, курсантов Дмитриева и Брянцева!
Дежурный бросается бегом к лестнице и командует с усердными голосовыми переливами:
– Лейтенанта Чернецова, курсантов Дмитриева и Брянцева к командиру первой батареи!
– …перво-ой батареи!.. – разноголосым эхом покатилась команда, подхваченная дневальными на этажах.
Капитан поднялся по стертому ковру на четвертый этаж, в батарею, где тихо, безлюдно – все ушли в столовую. Безукоризненно натертые паркетные полы празднично мерцают; кровати и тумбочки, педантично выровненные, отражаются в паркете, как в воде.
Везде на кроватях лежат свернутые шинели: в столовую курсанты ходят в одних гимнастерках.
Где-то вверху, над крышей, обдувая корпус, ревет ветер, наваливается на черные стекла; порывами доносится сквозь метель отдаленный шум трамвая, а здесь веет благостной теплынью и все уютно, по-домашнему светло.
Дневальный по батарее – Гребнин, прибывший в училище из полковой разведки, навалясь грудью на тумбочку, недоверчиво ухмыляясь, читал; заметив капитана, он поспешно спрятал книгу, вскочил, придерживая шашку.
– Батарея, смир-рно!
– Отставить команду. Книгу вижу, дневальный.
В упор глядя на капитана бедовыми глазами, Гребнин спросил с нестеснительным интересом:
– Вы не в разведке служили, товарищ капитан?
– Нет. А что?
– Глаз у вас наметанный, товарищ капитан.
– Ну, артиллерист и должен иметь наметанный глаз. А книжку все же спрячьте подальше, чтобы не соблазняла вас, дневальный.
Капитан, звеня шпорами, пошел по коридору.
В канцелярии его уже ожидал командир первого взвода – лейтенант Чернецов; в новой гимнастерке со сверкающими золотыми пуговицами, золотыми погонами, он, весь сияя, сейчас же встал.
– Вызывали, товарищ капитан? – спросил он таким до удивления звонким голосом, что капитан подумал невольно: «Вот колокольчик».
– Да, садитесь, пожалуйста.
Некоторое время он молча рассматривал Чернецова: небольшого роста, неширокие плечи, чистый – без морщинки – юношеский лоб, живые, детские светло-карие глаза, нежный румянец заливает скулы; на вид ему года двадцать три; окончил училище по первому разряду, на фронт не отпустили, оставили в дивизионе.
– Во всех взводах уже назначены младшие командиры, – сказал Мельниченко. – В вашем еще нет. Почему?
Это сказано было слишком официально – Чернецов весь подтянулся.
– Товарищ капитан, во взводе много фронтовиков… Я присматривался. Вот, – он вынул список. – Я наметил старшину Брянцева, старшего сержанта Дмитриева, старшего сержанта Дроздова… Все из одной армии.
Капитан взглянул с любопытством: лейтенант Чернецов умел так краснеть, что даже шея розовела возле чистого, аккуратно подшитого подворотничка.
– Вам они докладывали о взыскании майора Градусова?
– Так точно.
– Ну а вы не думали, как отнесется к этому назначению командир дивизиона?
– Товарищ капитан, Дмитриев и Брянцев три года были младшими командирами на фронте. Кроме них, нет сержантов во взводе, – заговорил звонким голосом Чернецов. – Что касается этой драки, товарищ капитан, то майор Градусов приказал младшему лейтенанту Игнатьеву отвезти задержанного к коменданту. При проверке выяснили – темная личность.
Он не без волнения подергал свою новенькую портупею, приняв серьезный вид. «А колокольчик-то не такой уж робкий, как кажется, – подумал капитан. – Кем он хотел быть до войны? На этот вопрос вряд ли он мне ответит…»
В дверь постучали.
– Разрешите?
В канцелярию вошел Дмитриев: этот гораздо старше Чернецова, воевал с первых дней войны – таких много в дивизионе; у этих пареньков странное сочетание взрослой серьезности и детскости. Его брови были влажны от растаявшего снега, лицо спокойно, чуть-чуть удивленно.
– Курсант Дмитриев по вашему приказанию прибыл!
– Садитесь, курсант Дмитриев. Так вот зачем вас вызвали. Мы хотели бы с лейтенантом Чернецовым назначить вас помощником командира взвода. С сегодняшнего дня.
Дмитриев с недоверием смотрел на Мельниченко.
– Разрешите сказать, товарищ капитан? Прошу вас не назначать меня помощником командира взвода.
– Почему?
– Просто не хочу.
– Так – просто? Вы недоговариваете, – сказал Мельниченко. – Но я, наверно, не ошибусь, если скажу: здесь, в тылу, не хотите портить отношения со старыми товарищами? Верно?
– Фронт – другое дело, товарищ капитан.
– Что ж, фронт – другое дело, Дмитриев, верно, – согласился Мельниченко. – Но мы хотели назначить командирами отделений Брянцева и Дроздова. Это ваши однополчане. Вам будет легче работать, очевидно.
– Все равно, товарищ капитан! – Дмитриев отрицательно покачал головой. – Прошу меня не назначать. Я буду плохим помкомвзвода.
– Дивизион, сми-ир-рно! – гулко раскатилась отчетливая команда по этажу, и сейчас же в глубине коридора голос дежурного возбужденно зачастил: – Товарищ майор, вверенный вам дивизион…
Покосившись на дверь, лейтенант Чернецов одернул гимнастерку, провел быстро пальцами по ремню, как курсант, готовый к встрече старшего офицера.
Наступила тишина, в коридоре послышался раскатистый голос:
– Вольно! – и тут же, распахнув дверь, шумно отдуваясь, вошел майор Градусов – шапка добела залеплена снегом, лицо свеже-багрово с мороза, накалено ветром. Все встали. Командир дивизиона коротко поднес к щеке крупную руку, произнес басистым голосом:
– Здравия желаю, товарищи офицеры!
Медленным движением он сбил с шапки пласт снега, сбоку скользнул глазами по Дмитриеву; широкие брови поднялись.
– А, боксер-любитель! Вот вам, пожалуйста, товарищи офицеры, не успел приехать в училище и уже драку учинил!.. Что прикажете с ним делать? А?
– Товарищ майор, – сказал
