Антон Кротков - Воздушный штрафбат
Старая армянская церковь на краю леса показалась в свете луны молодым людям средневековым крепостным фортом. Стены здания были сложены из грубого белого камня, узкие маленькие окошки больше напоминали бойницы. Это был один из немногих действующих храмов, который местные борцы с религией еще не успели превратить в склад или свинарник.
Нефедову пришлось не менее получаса барабанить кулаком по железной кованой двери, прежде чем им открыли. Длиннобородый старик оглядел недовольным видом ночных визитеров и грозно осведомился, что им угодно.
— Мы желаем обручиться, святой отец, — выпалил Борис и, взглянув на свою изумленную спутницу, вытащил из кармана и протянул священнику два кольца, заранее сплетенные им из проволоки.
— Извините, но других у нас нет.
Старик покачал головой, вздохнул, но посторонился, пропуская пару внутрь. Он сразу понял, почему эти двое молодых людей явно комсомольского возраста пришли к нему тайно под покровом ночи. И потому больше не задавал не относящихся к делу вопросов…
Проводив Ольгу домой, Борис поспешил к шоссе, ведущему из города, чтобы вновь попытаться поймать попутку. До подъема в тренировочном лагере оставалось чуть более двух часов. Надо было постараться успеть занять свое место в палатке до того, как запоет труба горниста. Но, как назло, первая же остановившаяся возле Нефедова машина оказалась военной. Вышедший из ее кабины строгий командир потребовал у курсанта увольнительное предписание. Так самоволка закончилась гарнизонной гауптвахтой…
* * *— Что же мне с тобой делать, гений? — напрямик поинтересовался у Бориса комбриг.
Разговор происходил в кабинете начальника училища.
— Выгнать тебя нельзя: для армии ты человек полезный, — вслух размышлял начальник. — Но и оставлять тебя далее в училище я не могу. Летаешь ты уже лучше многих моих инструкторов, а своими регулярными «залетами» всю дисциплинку мне вот-вот развалишь. Еще чего доброго остальные курсанты с тебя начнут пример брать! Не-ет! Пускай тебя в войсках воспитывают, там порядки пожестче, чем у нас. Быстро твой гусарский норов обломают, Анархист!
Глава 11
Армейская жизнь младшего военного летчика Бориса Нефедова начиналась крайне неудачно. Командир истребительного авиационного полка, в который он был распределен из Качи, дотошно следовал инструкциям командования ВВС РККА: всячески бороться с аварийностью, а также с перерасходом горючего и боеприпасов. На практике это выражалось в том, что полк, считавшийся одним из лучших в Западном особом военном округе, тем не менее, летал крайне мало; учебные стрельбы вообще проводились не чаще двух раз в год. Сам командующий авиацией округа запретил своим приказом тренировки на высший пилотаж во вверенных ему частях — «во избежание поломки авиационной техники и тяжелых летных происшествий». Большую часть служебного времени летчики занимались строевой и политической подготовкой.
Естественно, что Борис не мог вписаться в такую скучную жизнь. За самодеятельность в воздухе он регулярно получал от начальства взыскания, попадал на гауптвахту. Командование полка не хотело понимать, что имеет дело не с обычным летчиком, а с художником-новатором, нуждающимся в постоянных экспериментах и открытиях.
К примеру, когда выяснилось, что большинство его товарищей-летчиков не умеют сажать самолет с выключенным мотором, Борис, заходя однажды на посадку, заглушил двигатель, и мягко, даже нежно, посадил машину. Затем ему вздумалось отработать посадку с невышедшей «ногой» правого шасси…
Еще неделю спустя экспериментатора занял вопрос: почему в соседнем полку недавно погиб летчик, самолет которого внезапно вошел в перевернутый штопор, то есть оказался в положении колесами вверх? Борис придумал, как бороться со смертельным падением методом «замедленной полубочки». Сначала он неторопливо и плавно заваливал истребитель на крыло, потом, перевернувшись на спину, некоторое время удерживал самолет в таком положении, после чего плавно возвращался в обычный горизонтальный полет…
Каждый раз подобные самодеятельные фокусы Борис выкидывал, имея стандартное задание на ориентировку или несложный полет в составе звена.
— Не могу я на трамвае ездить, — виновато вздыхал на очередном разборе полетов в штабе полка Нефедов. — Скучно…
В конце концов командир отстранил строптивого подчиненного от полетов — на неопределенный срок.
От скуки Борис стал позволять себе манкировать службой. Например, мог не явиться на утреннее построение личного состава части, отсыпаясь после бессонной ночи, проведенной за карточным столом в компании темных личностей. В расположенном поблизости от аэродрома городке Нефедова быстро узнали как завсегдатая злачных мест. В итоге командир полка решил отдать неуправляемого подчиненного под суд. Впереди замаячило позорное лишение воинского звания и, возможно, лагерный срок.
О том, что к ожидаемому приезду представительной делегации из Москвы готовится показательная программа полетов, Борис узнал, сидя в очередной раз на полковой «губе». Он понимал, что кроме него никому из сослуживцев не под силу устроить для заезжего начальства по-настоящему впечатляющую «показуху». Но кто доверит представлять часть арестанту?! И все-таки Борис настороженно ждал. И предчувствие его не обмануло. Накануне приезда столичной инспекции Нефедова освободили из-под ареста.
— Ну, хулиган, дождался ты своего часа, — объявил Нефедову полковой комиссар. — Есть приказ назначить тебя завтра в полет для свободной демонстрации фигур высшего пилотажа.
Видя, как в глазах молодого пилота заплясали озорные бесенята, политработник строго предупредил:
— Только не зарывайся! А то ведь я тебя знаю, Анархист: тебе только дай немного свободы, так по крышам ходить начнешь, в окна заглядывать, винтом траву косить! Запомни, Нефедов, ты представляешь весь наш полк и округ…
Не ограниченный никакими предписаниями полет! Борис знал, что с земли на него сморят прославленные герои Гражданской войны — Буденный, Ворошилов, Тухачевский. Истребитель серебряной каплей кувыркался в пронзительной синеве неба, выполняя сложнейшие фигуры высшего пилотажа: перевороты, петли, виражи, бочки, боевые развороты. С кончиков его крыльев срывались белые полосы воздушных завихрений.
Наблюдая с земли в бинокль, как крошечный самолет неистовствует в прозрачной недосягаемой высоте, Главный инспектор ВВС удивленно обернулся на командира полка:
— Разве на самолеты этого типа есть приказ устанавливать кислородное оборудование?
Командир полка замялся, не зная, что ответить. Он опасался признаваться высокому столичному начальству, что выбранный им для демонстрационного полета летчик вопреки всем инструкциям и наставлениям полез без кислородной маски крутить воздушную акробатику на высоту семь километров — туда, где обычный человек и без перегрузок быстро потеряет сознание.
— Да не робей ты! — не дождавшись ответа командира части, довольно пробасил инспектор. — Победителей не судят… Объяви своему инженеру благодарность за экспериментальную установку на данный тип самолета кислородного оборудования.
Московскому гостю и в голову не могло прийти, что выполнивший без паузы на запредельной высоте сорок фигур подряд пилот выдержал такое нечеловеческое испытание, вдыхая сильно разряженный воздух…
Накануне важного полета Борис отлично выспался и пребывал в самом подходящем настроении. При выполнении вертикального пилотажа перед его глазами вращалась вся Вселенная: земля, горизонт, небо, снова земля — то исчезали, то появлялись вновь. В его власти было заставить их меняться местами в любом порядке. Иногда от сильного давления у летчика темнело в глазах. Бывали моменты невесомости, когда Борис словно растворялся в воздухе, переставал чувствовать собственное тело, повисая на привязных ремнях. Вращающаяся вселенная будто застывала. Но вот мягкое движение ручкой — и Борис летит головой вниз с многокилометровой горы, не чувствуя под собой сиденья…
Открутив программу на 7000 метрах, Нефедов опустился «этажом ниже» и занялся воздушным цирком на 5000 метрах. Затем он спикировал с высоты к самой земле и, будто заигрывая с нею, чуть не задевая ее крылом самолета в двойных и учетверенных переворотах, начал резвиться, словно стриж в хорошую погоду. А ведь Борису был отдан строгий приказ: не снижаться ниже пятисот метров.
Выполняя эластично-мягкие замедленные перевороты на такой высоте, Нефедов сильно рисковал. Теряя подъемную силу во время замедленной бочки, самолет обычно начинал проваливаться, а мотор в перевернутом положении оказывался на «голодном пайке», получая меньше топлива, и норовил заглохнуть. Фокус заключался в том, чтобы не воткнуться в землю, а особый смак такому «балансированию над пропастью» придавало то, что можно было после посадки угодить под суд.
