Антон Кротков - Воздушный штрафбат
По договоренности с начальником аэроклуба Лапатуха дополнительно занимался с Борисом по индивидуальной программе. Летали они очень много. Уже через полтора месяца такого интенсивного тренинга Степан Сергеевич добился, чтобы Нефедову разрешили первый самостоятельный полет. На инструкторское место посадили «Иван Иваныча» — мешок с песком — для правильной центровки самолета. Лапатуха дал последние наставления Борису. Перед тем как спрыгнуть с крыла на землю, наставник неожиданно предупредил сидящего в кабине Нефедова, чтобы тот был максимально внимателен и не торопился, ибо за его полетом будут наблюдать начальник аэроклуба и специально приглашенный Лапатухой представитель приемной комиссии летного училища.
В отличие от своего первого полета на этот раз Борис почти не волновался. Во время совместных с Лапатухой тренировок на У-1 ему неоднократно приходилось по команде инструктора брать управление машиной на себя. Необходимо было просто забыть, что в передней кабине вместо опытного летчика сидит «Иван Иваныч», и полностью сосредоточиться на приборной доске и системе управления самолетом. Борис четко произвел взлет, набрал высоту и выполнил первый разворот. С самого начала возникла убежденность в том, что машина у него в руках идет устойчиво, хорошо слушается рулей. Почувствовав, что у него все получается, дальше Борис уже действовал совершенно спокойно, как учил его Мастер…
И вот все элементы учебного задания выполнены, и самолет начинает снижаться. Борис уменьшил скорость и прицелился к выложенным на земле в виде буквы «Т» посадочным знакам. «Кукурузник» коснулся земли сразу тремя колесами.
На пробеге из кабины Борис видел, как знакомая девушка из его учебной группы с улыбкой показывает ему большой палец, — мол, молодец, полет выполнил хорошо.
Когда самолет зарулил на стоянку, на крыло поднялся довольный Лапатуха. Не сдерживая эмоций, он обнял Бориса:
— Молодчина! Чисто слетал, не подвел учителя. Ни одной помарки в задании. Поздравляю!
Оказалось, что приглашенный понаблюдать за полетом перспективного аэроклубовца представитель из Качи согласился в виде исключения допустить Нефедова посреди учебного года до отборочной медкомиссии.
* * *Борис не ожидал, что ему так легко удастся попасть в число курсантов самого привилегированного военного училища страны. Ведь в Каче учились даже дети кремлевских вождей. Борис легко прошел врачебное сито. А тест, который ему устроил невропатолог, даже показался забавным приключением. Пока врач разговаривал с Борисом, к Нефедову со спины неслышно подкрался его ассистент и оглушительно выстрелил над головой юноши из огромного циркового револьвера холостым патроном. Из такого оружия принято пугать вышедших из-под контроля дрессировщика тигров и львов.
Но Борис даже не вздрогнул, только удивленно обернулся на стрелка.
— Наш человек! — удовлетворенно прокомментировал сидящий напротив Нефедова врач. Он многозначительно переглянулся со своим помощником, затем что-то быстро записал в медицинской карточке кандидата. Когда молодой человек вышел из кабинета, оба медика посмотрели ему вслед и один уважительно сказал другому:
— С такими отменными рефлексами и стальными струнами вместо нервов парень пришел точно по адресу.
— Что тут скажешь — летчик об бога! — развел руками врач.
* * *Как только Борис приступил к учебным полетам, всем сразу стало ясно, что в училище появился курсант с феноменальными данными. Начальник училища комбриг Иванов, будучи сам в недавнем прошлом неплохим летчиком, делал все, чтобы никто из его подчиненных не загубил талант самородка требованиями летать строго по программе.
После нескольких полетов с инструктором Нефедова стали одного выпускать в зону. Освоение сложнейших фигур высшего пилотажа давалось Борису с удивительной легкостью. Чтобы сохранять ощущение новизны, приходилось постоянно усложнять уже изученные фигуры, далеко выходя за рамки школьной программы. В конце концов в один прекрасный день мальчишка неожиданно для всех сумел по всем статьям переиграть в учебном бою сорокалетнего инструктора с многолетним стажем летной работы. В завершение учебного поединка Нефедов прижал инструкторский истребитель к земле и заставил его совершить посадку.
У выбравшегося из самолета усатого летчика было красное потрясенное лицо. Взрослый мужчина едва сдерживал слезы и крыл матом молокососа, затеявшего с ним на глазах у всего аэродрома издевательскую игру. Когда об этом рассказали Нефедову, он только пожал плечами:
— Я готов пропускать старших в столовку и отдавать им честь при встрече, но в бою никаких скидок на возраст быть не может…
Когда курсанты выпускного курса начали тренировки по воздушной стрельбе, Нефедова тоже допустили до этих занятий. И первокурсник вновь поразил всех, на этот раз снайперскими задатками. Конус-мишень для стрельбы тащил за собой на длинном тросе инструкторский самолет. Звено из трех учебных истребителей, пилотируемых курсантами, заняло позицию для атаки позади и выше буксировщика. Чуть в стороне находился инспекторский Р-5 с начальником училища и его заместителем по летной подготовке.
На учебную цель курсанты заходили поочередно, стреляя из пулеметов ПВ-1[67] пулями разного цвета. После того как отстрелялись его товарищи по группе, Борис неожиданно для всех вдруг выкинул очередной номер. Он перевернул свой самолет кверху колесами и в таком положении зашел на цель. Борис стрелял, как опытный охотник — навскидку, — целясь и нажимая на гашетку одновременно, и без малейшего напряжения — играючи. Научить такому способу стрельбы практически невозможно, для этого надо родиться истребителем…
Когда потом, на земле, стали считать попадания, выяснилось, что больше всего дырок в конусе наделал курсант, которого товарищи за своенравный характер прозвали Анархистом.
После каждого такого подвига Нефедов на несколько дней попадал на гауптвахту или назначался дежурным по кухне. Другой бы командир давно уж выгнал хулигана, но комбриг берег перспективного парня, впрочем, отлично понимая, как нелегко ему придется с таким характером после выпуска из училища в обычной строевой части.
* * *Во время полетов курсанты жили в палатках в 18 километрах от Качи на берегу моря. Борис вполне был бы удовлетворен и счастлив своей жизнью, если бы не странное сладкое томление в груди при виде местных девушек в легких светлых платьях. Казалось, любовные флюиды были разлиты в самом южном воздухе. Вечерами в палатке он долго не мог заснуть, вспоминая игривые взгляды, которые бросали на возвращающихся с аэродрома курсантов смуглые нимфы. И конечно, в такие минуты Борис вспоминал оставшуюся в Москве Ольгу…
Тэсс как будто чувствовала эти его мысли. Она уговорила мать провести две курортные недели в маленьком городке под Бахчисараем. Борис узнал, что его разыскивает старая знакомая из Москвы от Лапатухи, который однажды заехал его навестить.
Этим же вечером после отбоя Нефедов самовольно сбежал в город. До Качи он добрался на попутной колхозной полуторке.[68] Быстро отыскал дом, в котором сняли комнату приезжие москвички. Увидев его, Ольга сразу бросилась Нефедову на шею. Они так соскучились друг по другу, что, не сговариваясь, одновременно и совсем естественно преодолели ту психологическую дистанцию, которая еще существовала между ними до отъезда Нефедова из Москвы.
Влюбленные гуляли по вечерним аллеям городского Парка культуры. Тэсс страшно забавляло, когда им приходилось прятаться за деревьями от проходящих мимо военных патрулей. Потом они долго любовались на опускающийся в море большой красный диск солнца.
Здесь, на берегу моря, Борис впервые поцеловал Ольгу. Ее губы оказались теплыми и податливыми. В ответ на его объятия девушка доверчиво положила руки ему на плечи. Они долго стояли обнявшись, волны пробоя ласкали их голые ноги. Вдруг Нефедов схватил Тэсс за руку и решительно потянул за собой.
— Пойдем! Быстрее!!!
— Куда ты меня тащишь? — со смехом спросила она. — Знаю я тебя: наверное, пришла в голову очередная сумасбродная идея.
— Не задавай лишних вопросов. Учти, будешь упираться, — украду! — шутливо предупредил юноша.
Разбитый телегами проселок тянулся вдоль виноградников и фруктовых садов и уходил к далеким лесистым холмам. Борис чувствовал себя пьяным от счастья: он держал в своей руке нежную ладонь возлюбленной, молол ей всякий вздор, получая за это в качестве щедрой награды звонкий чистый смех самого прекрасного в мире создания.
Старая армянская церковь на краю леса показалась в свете луны молодым людям средневековым крепостным фортом. Стены здания были сложены из грубого белого камня, узкие маленькие окошки больше напоминали бойницы. Это был один из немногих действующих храмов, который местные борцы с религией еще не успели превратить в склад или свинарник.
