Марк Захаров - Путь на моря (из сборника "Ради жизни на земле")

И вскоре слово «ЭПРОН» стало так же понятно и весомо, как в наши дни слово «спутник».

И каждый молодой военмор тех лет в ответ на каверзный вопрос: «Какое самое длинное в море судно?» — незамедлительно отвечал: «Харьков», ибо нос его находился в Стамбуле, а корма… в Севастополе.

Действительно, в марте 1933 года груженный зерном пароход «Харьков» сел на мель на подходе к Босфору. В грузовые трюмы попала вода, зерно набухло… и «Харьков» буквально разорвало пополам.

Так вот, эпроновцы ухитрились вначале снять с мели и отбуксировать в Севастополь корму парохода, а уж потом нос…

Началась Великая Отечественная война, и ЭПРОН стал составной частью Военно-Морского Флота, ядром его нового подразделения — Аварийно-спасательной службы ВМФ.

В кромешном аду невероятной по тяжести работы, имя которой — Война, бывшим эпроновцам пришлось вырывать у моря новые тайны. Иногда от их разгадки зависела жизнь десятков тысяч моряков… Под бомбежкой, когда гидравлические молоты разрывов били так, что кровь шла из ушей, водолазы обезвреживали фашистские акустические мины. В нескольких десятках кабельтовых от вражеских берегов они ухитрялись поднимать потопленные нами немецкие корабли с неизвестными образцами боевой техники. Так было в 1941 году в Севастополе, в 1944-м на Балтике…

Я еду в соединение кораблей аварийно-спасательной службы и вспоминаю эти случаи и многие другие — и читанные мной, и рассказанные товарищами. За окном электрички стремительно проносятся черные стволы с редкой позолотой последних листьев, влажные от росы валуны.

Дорога поворачивает к морю, поезд останавливается, и я шагаю туда, где из-за невысокой ограды уже покачиваются мачты кораблей и трещат, хлопают по ветру алые ленты вымпелов…

— Героических дел я за последнее время что-то не припомню, — капитан 2 ранга В. А. Десятое морщит высокий лоб. Судя по всему, человек он доброжелательный, и его обескуражила невозможность помочь мне.

Начальник штаба капитан-лейтенант В. В. Захаров был еще более категоричен:

— Все наши дела — будни. Впрочем, поговорите с капитаном третьего ранга Дьяконовым. Он служит здесь давно. Может, что-нибудь и вспомнит.

Но оказалось, что и Дьяконов ничего, как он выразился, «выдающегося» припомнить не может. Сам он только что вернулся из Выборга, где руководил подъемом буксира, затонувшего полтора года тому назад во время шторма.

Невысокий, с мягкими чертами лица, капитан 3 ранга-инженер никак не походил на покорителя глубин. Я, скорее, мог представить его за профессорской кафедрой, чем в скафандре. Мне было тем более легко это сделать, что отец Георгия Михайловича был моим преподавателем в Высшем военно-морском инженерном училище. Дьяконов-младший тоже окончил Дзержинку и вот уже восемнадцать лет служил в АСС.

— Георгий Михайлович, а при подъеме буксира вы встретились с какими-либо трудностями?

— Трудности были, да дуб выручил.

— Какой дуб?!

— Самый обыкновенный. Он рос рядом с причалом и очень нам пригодился. Буксир затонул в гавани. Глубина небольшая, всего восемь метров. Но, на беду, корма буксира глубоко ушла в ил, а сам он лежал на левом борту и был со всех сторон окружен валунами. Как говорится, ни проехать ни пройти. Так вот, один конец стального каната мы завели на корабль, второй закрепили на дубе, продернули своим ходом канат под корму буксира — и вытащили его из ила! Дуб оказался молодцом, не дрогнул.

— А потом?

— Ну а потом все было просто. В пределах допустимого риска…

Допустимый риск… Что же это такое?

И тут выяснилось следующее.

Когда корму «подрезали», буксир уперся скулою левого борта в грунт. Теперь он касался дна одной точкой. Достаточно было небольшого толчка, чтобы нарушить это неустойчивое равновесие. А спасателям требовалось осмотреть строп, заведенный за нос судна, убедиться, что он не соскользнет при подъеме. Под воду пошел матрос Рымарь.

— Но ведь буксир мог опрокинуться! — говорю я.

— Мы определили границы опасной зоны, дальше которой водолаз не имел права заходить, сообщили Рымарю ее ориентиры…

Я представил себе, как Рымарь шел по дну в густой пелене взбаламученного ила, шел, ощупывая скользкий трос, — и подивился выдержке молодого матроса. И еще я ощутил всю меру ответственности, которая ложилась на плечи капитана 3 ранга, когда он посылал водолаза на дно.

А ведь подъем буксира был не из самых сложных. В жизни заместителя командира по аварийно-спасательной работе бывали случаи куда сложнее…

Ему пришлось в проливе Муху спасать финский танкер, у которого взрывом горючего разворотило всю палубу, поднимать со дна моря секцию плавучего дока. Этот подъем стоит того, чтобы на нем остановиться.

Концевая секция оторвалась от дока и удерживалась за него только нижней кромкой. Попытка откачать из секции воду и тем придать ей положительную плавучесть результатов не дала.

И тогда Дьяконов предложил соединить ее с шестидесятитонными гинями [1], а сами гини закрепить на доке. Взревела лебедка, задрожали от напряжения тросы, и железная громадина поднялась из воды, накрепко соединившись с доком.

— Приходится каждый раз что-то изобретать… — Георгий Михайлович усмехнулся.

Тут он был совершенно прав. Изобретать приходилось. Однажды из-за неосторожного обращения с огнем при сварочных работах возник пожар на тральщике.

Тральщик стоял у причала. Горящую паклю выбросили за борт, и надо же было случиться такому, что она угодила в мазутную лужу. Деревянные сваи, пропитавшиеся за столетия смолою и мазутом, запылали!

Черный дым поднялся над портом.

Завыли сирены, загрохотали каблуки бегущих на корабли членов экипажей, тревога сорвала с коек моряков дежурного подразделения АСС.

Пока буксир оттаскивал от стенки корабли, к пылающему причалу уже подходил ПЖК — пожарный катер. Его капитан — обильно посеребренный сединою человек, Алексей Михайлович Троеранов, рассказал мне, что когда подошли поближе, то оказалось, что струи воды из установленных на надстройке лафетных стволов не достают до причала.

Тогда подтащили к борту плотик, трое матросов со шлангами в руках прыгнули на качающиеся доски и, с трудом удерживая равновесие, стали бить пеной и водой по огню.

— С какого расстояния? — поинтересовался я.

— Сначала метров с десяти, а уж потом вплотную… — невозмутимо ответил Троеранов.

Кто же были эти парни, в течение часа танцевавшие невиданный танец на багровой от пламени, кипящей воде?

Весельчак и мастер на все руки Геннадий Борисов, спокойный, немногословный Владимир Алхимич, черноволосый крепыш Сергей Шахлевич.

Все трое комсомольцы, матросы с ПЖК.

И все-таки огонь, расстреливаемый, казалось бы, в упор, ни унимался. Сваи были расположены в шахматном порядке, и это мешало сбить пламя.

С другого пожарного судна на поверхность моря шипящим белым потоком хлынула пена! Когда ее высота над водой достигла чуть ли не метра, подошел буксир и бортом загнал пену под причал.

Словно белая шапка накрыла огонь — и пожар прекратился. В этом и заключалось изобретение Дьяконова.

А с матросом Рымарем я познакомился на водолазном боте. Бот чем-то неуловимо напоминал своих хозяев: невысок, крепко сбит… Я осматривал его помещения и у входа в кубрик столкнулся с черноволосым кареглазым матросом. Разговорились. Моряк оказался крымчанином, служил по второму году и сейчас собирался в отпуск.

— По семейным обстоятельствам?

— Никак нет, по поощрению. — Лицо моего молодого собеседника так и расплылось в счастливой улыбке. «Допустимый риск» матроса Александра Рымаря был по достоинству оценен командованием.

Рымарь служил под началом мичмана Киселева и говорил о нем с чувством неподдельного восхищения. Да и немудрено. Киселев провел под водой свыше шести тысяч часов, а уже одно это говорило о многом…

Каюта мичмана, узкая и тесная (ни дать ни взять — рундук с круглой прорезью иллюминатора), помещалась неподалеку от его заведования. А оно у Киселева было немалым: похожая на подводную лодку в миниатюре декомпрессионная камера, закрепленный на ферме белый цилиндр водолазного колокола, снаряжение, инструмент — да разве все перечислишь…

Но Борис Степанович на тяготы службы не жаловался и в дополнение к своим обязанностям старшины команды водолазов являлся еще и внештатным замполитом корабля.

Был он круглолиц, плотен, легок в движениях. Неуемная энергия, казалось, так и бурлила в нем.

Я уже узнал от водолазного специалиста старшего лейтенанта А. И. Чепишко, что в 1961 году Киселев с опасностью для жизни спас своего товарища. Дело было так.

Промывали туннель под затонувшим кораблем. Неожиданно свод в одном месте рухнул, и старшина 2-й статьи Михаил Пасюта оказался придавленным землей. Мало того, что он не мог шевельнуть ни ногой, ни рукой — землею засыпало травящий клапан, — Пасюта потерял сознание.