Курцио Малапарте - Волга рождается в Европе (ЛП)
- Я нашел ее в колхозной библиотеке в Ванцине, – объясняет лейтенант-танкист.
Мы начинаем беседу об этой книге, которую я знаю. – Это чистое низкопоклонство, – говорит офицер. – Еще глоток водки?
Я прощаюсь с лейтенантом-танкистом и перехожу к наблюдательному пункту артиллерии, недалеко от нас. Офицер на наблюдательном пункте показывает на дымовую завесу примерно в трех километрах от Днестра. – Там наши, – говорит он. И там Ямполь, напротив нас, немного правее: это лишь только бесформенная куча обугленных руин. Группа домов горит на одном конце городка – это скорее очень большой хутор, с несколькими мельницами, несколькими кожевенными заводами, несколькими печами для обжига кирпича. Неповрежденными, между садами и группами акаций, стоят, если глядеть отсюда, только дома на краю городка и длинные железные крыши сараев для сена, зерна и хлевов колхозов, около берега реки. – Что это за низкое здание там, с большим двором? Колхоз? – спрашиваю я наблюдателя. – Это казарма кавалерии, – отвечает он мне. По ту сторону дамбы реки, там на равнине, вдоль дороги на Ольшанку (это дорога на Балту, на Киев и на Одессу), поднимается вверх красный и белый дым взрывов. Немецкая артиллерия обстреливает дорогу на Ольшанку, которая забита русскими машинами. В нескольких местах по бокам дороги горят поля зерновых. Горит лес. Грохот немецких штурмовых батарей, которые со своих позиций на украинском берегу долбят снарядами по советским бункерам, смешивается с грохотом русских орудий в равномерный глухой звук.
В сравнении с протяженностью и силой битвы батареи второй и третьей линии на обеих сторонах немногочисленны. Современные битвы доводятся до конца преимущественно с «короткими пистолетами». Вся сила обеих армий концентрируется на самой передней линии, где средние, моторизированные или движимые вручную орудия и часто также тяжелые батареи прикрывают, поддерживают и дополняют работу «автогенных горелок», которую выполняют подразделения саперов у брони бункеров и на позициях противника. Шум на передовых линиях адский. Немного назад, во вторых линиях, поле сражения простирается мирно, в расплывчатом свете послеполуденного часа отдыха. – Автогенных горелок не достаточно, чтобы разрезать Линию Сталина, – говорит мне наблюдатель. – Завтра утром начнется работа пикирующих бомбардировщиков.
Я спрашиваю его, по какой причине советская артиллерия не пытается помешать движению на немецких тыловых линиях.
- Она занята тем, что обстреливает наши самые передовые позиции, – отвечает он, – но время от времени какое-то тяжелое орудие увеличивает свою дальность стрельбы, добираясь до нашей стороны реки. Видите вон там грузовик? Он получил прямое попадание от русского орудия и взлетел на воздух. Несколько сотен метров в окрестности территория черна, засеяна гильзами от снарядов, взорванными картушами, помятыми и искореженными затворами. Две дюжины крестов, с касками на них, стоят в поле. Земля могильных холмиков еще свежая.
Мы покидаем наблюдательный пункт, спускаемся к реке, между лесами акаций и короткими зелеными полянами, где несколько предоставленных самим себе коров с любопытством и без недоверия поднимают к нам свой взгляд от травы. Под деревом два немецких солдата моют ноги в грязной луже. Их большие пальцы ног опухли, деформировавшись от долгих маршей и жары. Белые, огромные ноги высовываются из серо-зеленой формы как два очищенных от коры ствола дерева. Я думаю, такими должны были быть ноги Дафны, в решающий момент метаморфозы. Перед нами двигалась на позицию батарея тяжелых гаубиц. Рядовые артиллерии голые, в плавках. Кожа – красно-сожженная, это красный цвет кожи блондинов, сильно обгоревших на солнце. Это тот же самый цвет как у энкаустических фигур этрусских могил. Проходит один похожий на Геркулеса артиллерист, на плече несет тяжелый снаряд. Брюки у него сползли. И вот так он марширует, красный по зеленой траве, абсолютно нагишом, под смех приятелей. Голые мужчины между орудиями напоминают образы Алиджи Сассу. Спустя некоторое время русский снаряд взрывается рядом с батареей. Мы прибываем к месту взрыва, когда раненых уже положили на носилки. Офицер выкрикивает команды по полевому телефону. Металлический голос рассекает еще дрожащий после взрыва воздух. В нескольких сотнях метров дальше мы останавливаемся на краю глубокой выемки. Здесь поле сражения открывается глазу в полной ширине, взгляд свободно скользит над долиной и равнинами.
Тучи дыма от пожаров висят на горизонте как огромные монгольфьеры, готовые отделиться от земли. Вдоль всей диспозиции штурмовых колонн висит занавес из красной пыли и свинцового пара, что-то вроде огромного брезента, на котором опускающееся солнце рисует желтые и пурпурные узоры.
Эскадрилья «Мессершмиттов» круто над нашими головами кружится вокруг подразделения русских самолетов, тех новых машин, вероятно, американской конструкции, но произведенных в России, которых немцы называют «землеройками», и которые являются самым интересным новшеством этих последних дней. Всего лишь почти одну неделю назад они впервые появились на небе битвы, это бипланы, истребители и бомбардировщики, очень быстрые и с большой маневренностью. Советские «Землеройки» хорошо держатся против «Мессершмиттов». Можно слышать, как медленное и глухое «ток-ток-ток» их пулеметов скандирует быстрый треск бортового оружия немецких истребителей. Потом они поднимаются выше и исчезают на восток. Гигантское дерево из дыма раскидывает свою листву там за Линией Сталина. Примерно в ста метрах от нас, на дне выемки, мы видим растягивающуюся колонну немецкой пехоты. Солдаты маршируют, согнувшись под тяжелым ранцем, гимнастерка расстегнута, каска висит на портупее. Они медленно двигаются вверх по реке, абсолютно спокойно навстречу битве. Они видят меня, узнают мою форму, они кричат: «Итальянец, итальянец!» Солнце уже исчезло. Тут и там, в зеленой темноте, слышны смех, громкий разговор, ржание лошадей. После долгого окольного пути мы снова добираемся до нашего командного пункта. Уже вечер. Влажная, тяжелая темнота опускается на поле сражения. Вокруг командного пункта появляются и уходят офицеры и связные-мотоциклисты.
- Пора, – говорит мне майор Вернер, проходя мимо. Через несколько часов наша колонна перейдет реку по временному мосту, чтобы помочь закрепившимся на советском берегу войскам продолжить наступление. Все готово для большого удара, который, вероятно, решит исход этой гигантской битвы на Украине. Пушки беспрерывно гремят, это глухой, равномерный рокот, который время от времени становится хриплым и громким, глубокий подземный звук, почти как голос земли, голос ночи. Сквозь темноту внезапно проникает скрип колес. Это обоз батальонов: артиллерийские тягачи, санитарные машины, грузовики с боеприпасами. Я растягиваюсь под деревом, укутываюсь в свой плед и пытаюсь спать.
Итак, завтра утром, через несколько часов. Я смертельно устал, но не могу заснуть. На рассвете сто тысяч человек бросятся на штурм Линии Сталина, они проложат себе путь через пояс из цемента и стали, вырвутся на украинскую равнину, на дорогу к Киеву, на дорогу к Одессе. Широкий проблеск света образуется вдоль реки. Это не луна. Это отблеск взрывов. Насколько хватает взгляда, Линия Сталина всюду похожа на неоновую лампу. Да, это правильная картина: бесконечная фиолетовая неоновая лампа. Прожекторы тут и там обыскивают небо над бескрайней равниной. С зенита капает вниз жужжание моторов. Они бомбят Сороку. Иногда я отличаю сухой звук немецких выстрелов, разрывающий уши грохот падающего тяжелого снаряда. Цель находится поблизости отсюда. Какой-то солдат бежит мимо и кричит: – Быстро! Быстро! Я закрываю глаза, и дребезжание колес, скрежет гусениц помещают свой привычный равномерный шум во влажный воздух. Это звучит как музыка Хиндемита. Еще не зарозовел рассвет, когда меня внезапно будит сильный грохот, адский шум. Сорока справа от нас горит. Ямполь тоже горит. Весь советский берег горит. Огромные земляные фонтаны вырываются тут и там, мощные грибовидные облака. Мала Ярулка горит. Также Зиливка там, на той стороне, горит. Пикирующие бомбардировщики по эскадрильям с ужасным свистом бросаются сверху вниз на русские бункеры. Средняя артиллерия долбит по территории между бастионами Линии Сталина. Отделения огнеметчиков уже расплавляют стальные плиты бункеров. Видно, как длинные языки кислородного пламени пронзают дым взрывов.
Вокруг меня кричат солдаты: – Быстро, быстро! Это «быстро» – главное слово любой немецкой битвы, тайна каждой немецкой победы – «быстро!» Штурмовые подразделения нашей колонны уже перешли реку, теперь пехотные батальоны приступают к маршу, один за другим, быстро, быстро. Скоро наступит черед подразделения, к которому прикомандирован я.
Примерно в сотне шагов от берега реки мы попадаем на разрезанной дороге под защиту аллеи акаций и тополей. В неопределенном свете утра, там перед нами, слышно, как бьют молотки по доскам понтонного моста, который оканчивают саперы как раз тогда, когда пехоты уже приступает к форсированию. Река в этом месте широка и глубока. Это прекрасная река, Днестр, такая зеленая в молочном свете раннего утра.
