Владимир Контровский - Конец света на «бис»

Владимир Контровский

Конец света на «бис»

© В. Контровский

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Пролог

02 августа 1943 года

Эскадренный миноносец Императорского флота «Осенний дождь» вспарывал ночь и тёмную воду, с шипением расступавшуюся под его изогнутым форштевнем. Кэптен Тамеичи Хара, командовавший отрядом, и лейтенант-коммандер Кимио Ямагами, командир эсминца, стоявшие на мостике, молчали: напряжение, давившее на обоих офицеров, не оставляло времени и сил для ненужных слов.

К середине 1943 года в войне на Тихом океане явственно обозначился перелом. Флот Соединённых Штатов – стремительно растущий, превосходно оснащённый, великолепно снабжаемый, не считавший ни топлива, ни снарядов и торпед, – неумолимо теснил японские военно-морские силы, планомерно выжимая самураев из лабиринта Соломоновых островов и устилая морское дно обломками потопленных кораблей и сбитых самолётов Империи Ямато. Сыны богини Аматерасу Амиками сопротивлялись отчаянно, порою нанося американцам болезненные удары, однако исход борьбы – в полном соответствии с русской пословицей «сила солому ломит» – был уже ясен. Японские линкоры и авианосцы отстаивались в водах метрополии, готовясь к «решительной битве», которую командование намеревалось дать на рубеже «внутреннего оборонительного периметра» Империи, у Мариан и Филиппин, и всю тяжесть непрерывных сражений в юго-западной части Тихого океана несли на себе эсминцы, ставшие расходным материалом «войны на истощение». В яростных боях они вспарывали «длинными пиками»[1] животы американским крейсерам, обстреливали берег, ставили мины, отбивались от самолётов и работали «токийским экспрессом», поначалу снабжая островные гарнизоны, а затем, по мере развития американского наступления, эвакуируя измождённых и обессилевших солдат из-под самого носа противника. И гибли, гибли, гибли – за год у Соломоновых островов погибло около пятидесяти японских эскадренных миноносцев.

…«Амагири», «Хагикадзе», «Араси» и «Сигуре» покинули Рабаул 1 августа 1943 года. Соединение направлялось к острову Коломбангара для доставки на него подкреплений и снабжения. Головной «Амагири» осуществлял дозор и шёл налегке, а на остальные эсминцы было погружено девятьсот солдат и сто двадцать тонн груза. В полной темноте, без огней, корабли вошли в узкий пролив Блэкетта, отделявший Коломбангару от трёх островков на юго-западе архипелага, ориентируясь по белым полоскам бурунов у многочисленных рифов по обеим сторонам пролива. Эсминцы благополучно добрались до заданной точки, легли в дрейф, и в ту же минуту из ночной тьмы призраками появились десятки барж и понтонов. Выгрузка шла быстро, почти бесшумно, и закончилась за каких-то двадцать минут. Кэптен Хара облегчённо вздохнул: дело сделано, можно возвращаться.

Через пять минут, развернувшись «на пятке» в коварной узкости пролива, эсминцы легли на обратный курс. Однако напряжение не отпускало японских офицеров: противник, имевший радары, мог внезапно выскочить из любой бухточки, которых тут было великое множество. И здесь действовали торпедные катера янки – маленькие, но смертельно опасные кораблики. Именно такой торпедный катер – пятидесятитонная скорлупка – в декабре сорок второго потопил у Коломбангары эсминец «Теруцуки», новейший корабль водоизмещением три с половиной тысячи тонн. Кэптен Хара знал об этом, и это знание не добавляло ему спокойствия.

Американский торпедный катер типа РТ

Эсминцы, следуя в кильватер и держа интервал в три кабельтовых, увеличили ход до тридцати узлов. В мирное время (и при всех включенных навигационных огнях) ни один корабль не осмеливался идти в этих водах ночью со скоростью более двенадцати узлов, но война диктовала свои правила. Всё было тихо, однако кэптен Хара ощущал опасность: это инстинктивное чутьё появилось у него после многочисленных ночных боёв, в которых время между жизнью и смертью измеряется секундами.

Всё началось и кончилось за минуту, не более. От берега наперерез колонне эсминцев метнулась быстрая тень – с полутора тысяч метров Хара отчётливо видел её, более тёмную и плотную, чем ночная тьма, – волочившая за собой слабо светящийся пенный шлейф. А затем захлопали зенитные автоматы «Хагикадзе» и «Араси» – пок-пок-пок-пок, – прокалывая ночь пунктирами трассеров, и на чёрной воде пролива распустились два ярких цветка танцующего пламени.

– Сигнал с «Амагири»! – выкрикнул матрос-сигнальщик. – «Атака торпедных катеров противника! Один протаранен и потоплен!».

«Почему один? – недоумённо подумал Хара. – Я вижу два горящих катера». И тут же приказал открыть огонь: размышлять было некогда, любой из повреждённых, но всё ещё опасных американских катеров мог в любую секунду выплюнуть смертоносную стальную рыбину, переламывающую эсминец пополам.

Ахнула носовая спаренная 127-мм установка «Сигурэ». Японские комендоры имели богатый боевой опыт – первый же снаряд разметал один из огненных цветков, раскрасив небо фейерверком горящих осколков. «Амагири» тоже бил из всех орудий, вспенивая воду ударами пятидюймовок и прошивая гребни волн очередями двадцатипятимиллиметровых зениток. И один из выпущенных снарядов в полной темноте – вероятно, чисто случайно, – разнёс в щепки оставшийся за кормой эсминца деревянный поддон, за который цеплялись раненые и обожжённые уцелевшие члены экипажа американского торпедного катера «РТ-109», разрезанного пополам форштевнем «Амагири»: два «горящих катера» на самом деле были двумя половинками одного маленького корабля.

Японский эсминец «Амагири» («Небесная дымка»)

Одиннадцать американских моряков (ещё двое захлебнулись в машинном отделении, когда катер распался надвое) вытаскивали на всплывший поддон все, что попалось под руку – карты, оружие, патроны, бинокль, термос с кофе. Они надеялись спастись, однако снаряд с «Амагири» перечеркнул все их надежды. Кто-то погиб сразу в огненной вспышке взрыва, кто-то утонул, кто-то ещё жил какое-то время, медленно расставаясь с жизнью по мере того, как солёная вода Тихого океана принимала его кровь, вытекавшую из ран. Но погибли все – до берега не добрался никто…

Плавучие костры погасли – оба обломка «РТ-109» затонули. На палубе эскадренного миноносца «Сигурэ» послышался тихий говор и приглушённый смех – обычная реакция людей, ощутивших на себе дыхание смерти и оставшихся в живых: им, в отличие от экипажа протараненного торпедного катера, повезло. Лейтенант-коммандер Кохеи Ханами, командир «Амагири», выслушав доклад боцмана Сёдзи, что водонепроницаемость обшивки форштевня не нарушена, приказал снова дать ход в тридцать узлов (чтобы как можно скорее выйти из опасного района) и сообщил на «Сигурэ»: «Членов экипажа потопленного катера в воде не обнаружено».

Соединение возвращалось в Рабаул.

Война продолжалась.

Никто из сотен японских моряков, принимавших участие в этом коротком бою, так и не узнал имени командира уничтоженного американского торпедного катера, разделившего судьбу своего корабля. Да и какая разница, как звали его, одного из многих американских лейтенантов, погибших в войне на Тихом океане? Человеком больше, человеком меньше – какое значение это имеет для многомиллиардного человечества?

Командира торпедного катера «РТ-109», потопленного эсминцем «Амагири» в ночь с первого на второе августа тысяча девятьсот сорок третьего года у Соломоновых островов, звали Джон Фицджеральд Кеннеди.

Лейтенант Джон Ф. Кеннеди, командир торпедного катера «РТ-109»

Глава первая

Точка отсчёта

лето 1962 года

…Тёплое море неспешно выглаживало пологий берег мягкими ладонями невысоких волн. С моря дул ветерок – лёгкий, почти невесомый, ласковый. Солнце жарило вовсю, но морская прохлада – необходимый компонент того, что именуется вкусным словосочетанием «отдых на черноморском пляже», – смягчала неистовый солнечный жар. На кавказское побережье – в Анапу, Геленджик, Туапсе, Лазаревское, Сочи, Гагры, Адлер, Сухуми, Батуми, – с мая по сентябрь приезжали отдыхать сотни тысяч жителей Советского Союза, для многих из которых ежегодная летняя поездка «на юг» была обязательным ритуалом. Сюда ехали по путёвкам, курсовкам и «дикарями»; поодиночке, парами и семьями, от сумятицы Москвы и холодных туманов Ленинграда к морю и солнцу; ехали в отпуска, оставив позади работу и все житейские хлопоты, коими наполнена жизнь человеческая, и каждый находил здесь то, что искал. И сюда же везли детей – для них, избавленных от бытовых подробностей, которые ложились на плечи взрослых, «юг» был чем-то вроде рая, о котором можно будет потом вспоминать целый год, до следующего лета.