Большой конфликт - Берт Хеллингер
Можно ли от этого защититься? Нет. Даже не вступая в этот конфликт, человек оказывается его заложником. Правда, есть опасность, что в ответ на агрессию он ощутит в себе такую же волю к уничтожению, побороть которую очень трудно.
Справедливость
Эти конфликты черпают свою энергию не только в воле к выживанию, но и в присущей всем людям потребности в уравновешивании «давать» и «брать», прибыли и убытков. Также мы знаем ее как потребность в справедливости. Мы успокаиваемся только тогда, когда баланс оказывается восстановлен. Поэтому справедливость является для нас высоким благом.
Но всегда ли она такова? Быть может, она благо лишь в определенных рамках, когда речь идет о балансе добра? Ведь при уравновешивании ущерба и потерь потребность в справедливости имеет совершенно иные последствия.
Поясню это на примере. Если кто-то сделал нам что-то плохое, мы помышляем о мести, то есть, чтобы выровнять ситуацию, мы тоже хотим причинить ему какое-то зло. С одной стороны, нами движет потребность в уравновешивании (здесь это потребность в справедливости), но с другой стороны, в нас говорит воля к выживанию и уничтожению. Мы стремимся не допустить, чтобы другой причинил нам боль или вред еще раз. Поэтому в своей мести мы нередко выходим за рамки потребности в уравновешивании и справедливости и причиняем другому больше страданий и ущерба, чем он нам. Теперь другой тоже помышляет как о справедливости, так и о мести, и таким образом конфликту между нами нет конца.
Справедливость становится здесь предлогом для мести. От имени справедливости здесь снова прокладывает себе дорогу воля к уничтожению.
Совесть
Есть кое-что еще, что разжигает конфликт. То, что мы считаем добром, но что приводит к злу. Это чистая совесть. Как и справедливость, она тоже часто становится той лошадью, которую впрягают в повозку воли к уничтожению. Ибо всегда, когда кто-то считает, что он лучше других и потому прав в том зле, которое им причиняет, он действует под влиянием своей чистой совести.
Но действительно ли эта совесть – его совесть? Это совесть семьи и группы, которые делают возможным его выживание. Это совесть группы, которая при помощи воли к уничтожению обеспечила свое выживание в конфликте с другими группами. Поскольку многие почитают ее чем-то священным, ею освящаются атаки на тех, кто мыслит и действует иначе, и даже их уничтожение. Отсюда берут начало священные войны, ведущиеся как на поле брани, так и внутри групп, когда инакомыслящие или инакодействующие воспринимаются как угроза их единству. Так же, как на войне, чистая совесть оправдывает и освящает здесь любые средства для достижения цели. Поэтому все призывы к совести или порядочности таких агрессоров остаются без ответа и уходят в пустоту. Не потому, что они злодеи, а потому, что их совесть чиста и они полагают, что борются за правое дело.
В свою очередь тот, кто считает, что может взывать к их совести, делает это, исходя из другой совести, собственной чистой совести, и поэтому под ее влиянием он рискует прибегнуть к тем же средствам, что и они. Следовательно, искать решения для больших конфликтов на уровне справедливости и чистой совести бесполезно.
Угроза, которую несет в себе новое
Все, что меняет привычный уклад, воспринимается совестью как угроза, причем как совестью индивида, так и совестью его группы, если между ними вообще можно провести различие, ибо в конечном счете всякая совесть – это совесть группы. Новое угрожает единству группы и тем самым ее выживанию в прежней форме, ведь, впустив в себя новое, она распадется или будет вынуждена перестроиться.
Многие политические идеологии, например коммунистическая, через какое-то время рухнули, поскольку не могли бесконечно противостоять воспринимаемой реальности. Правда, произошло это только после того, как ради выживания этих групп были казнены или погублены как-то иначе (например, обречены на смерть от голода, разразившегося вследствие этих идеологий) многие из тех, кто указывал на их иллюзорность.
Только если группы, сформировавшиеся вокруг новых идей, достаточно сильны, чтобы защитить своих членов от воли к уничтожению со стороны старых групп, их приверженцы могут не бояться за свою жизнь. Кто слишком рано осмеливается выйти вперед, оказывается под угрозой. Предостерегающее тому свидетельство являют собой многие еретики и другие отступники.
Но были ли злодеями те, кто распинал или публично сжигал еретиков на кострах? Они боролись за выживание своей группы и вместе с тем за свое собственное. Их воля к уничтожению служила выживанию, так что они следовали своей чистой совести.
Интернализация отвергнутого
Несмотря на то что под влиянием своей чистой совести кто-то – по каким бы то ни было причинам – кого-то отвергает, под давлением другой внутренней инстанции он вынужден дать этому отвергнутому место в своей душе. Это проявляется в том, что он вдруг начинает чувствовать в себе то, чего не приемлет в другом, например его агрессию. Только цель агрессии оказывается смещена. Она направляется не на тех же людей, что у отвергаемого им агрессора, а на других, тех, кого он с ним ассоциирует, хотя, возможно, между ними нет ничего общего. Поэтому ему остается невдомек, что в его случае речь идет просто о смещении, а импульс здесь тот же самый.
Но странным образом некая скрытая внутренняя инстанция, восстанавливая равновесие, вынуждает чистую и в то же время слепую совесть наступить на собственные грабли и потерпеть неудачу.
В этом контексте происходит еще одно смещение: с тем, что мы отрицаем и отвергаем в самих себе, мы боремся не в себе, а в другом человеке, как описано Фрейдом в его работах на тему проекций.
Следующее смещение проявляется в том, что дети демонстрируют в своем поведении то, что отвергает кто-то из их родителей. Мы обнаруживаем это, к примеру, у многих ультраправых. Своим радикализмом они часто отдают дань уважения своему отвергаемому и презираемому матерью отцу. Но то же самое мы наблюдаем и у многих из тех, кто ведет с ультраправыми борьбу. Они делают это с той же агрессией и теми же средствами. Но все – с чистой совестью.
Поле
Мы сможем лучше понять эти взаимосвязи, если мы рассмотрим их, используя образ поля. Руперт Шелдрейк говорит здесь о духовном поле
