В. Подзимек - На всю жизнь (повести)
Внезапно меня осенило.
— Футболист! — сказал я уверенно.
— И какой, дружище! — воскликнул Индра. — Из пражской «Дуклы» его попросили за нарушение спортивного режима, то же самое произошло и в других военных клубах. Таким образом он попал к нам. За год, что он у нас, мы с его помощью выиграли областное первенство.
— А как ведет себя здесь? — спросил я.
— Замечательно. Каждое воскресенье, как минимум, два гола.
— Я хотел спросить, что он собой представляет как солдат? — уточнил я.
— Послушай, Петр… — Индра приготовился дать ему характеристику. — Хороших солдат полно, а Гоштялек во всем батальоне, да что в батальоне — в полку и, наверное, во всей дивизии только один! С тех пор как он стал у нас играть, на матчи собирается около тысячи зрителей. И это только ради него.
— Значит, он имеет преимущества за счет других солдат, — сказал я.
— Ребята его поддерживают всегда, когда надо.
— Но не все, — не хотелось мне сдаваться.
— Не все, — допустил Индра. — Но для всех хорошим не будешь. Конечно, иногда с ним возникают проблемы. Но посмотри только, как эти стариканы угощают его. Перед спортивными менеджерами у нас закрываются двери, потому что Гоштялек здесь как сыр в масле катается.
— Но ты же все-таки не спортивный менеджер, а командир Гоштялека, — заметил я.
— Знаю, что ты хочешь сказать… По-твоему, я должен встать, проверить у Гоштялека увольнительную, которой у него наверняка нет, и отправить его в казарму. А тех стариканов отчитать, чтобы не приучали молодежь к алкоголю. Но этого ты от меня не дождешься, — с вызовом ответил Индра.
— Тогда я сам пойду проверю увольнительную у этого футболиста, — решил я и встал.
— Жаль, а я как раз хотел выпить с тобой за нашу совместную работу, — сказал Индра и поднял рюмку.
Я немного заколебался, потом сел. Поднял рюмку, и мы выпили.
«Дьявольское блюдо» было удивительно вкусным, руландское вино — хорошо охлаждено. Но что-то мешало мне распробовать их как следует.
Мы все съели и выпили, а потом долго спорили, потому что я не хотел, чтобы Индра платил за меня. В этот вечер в отношении меня он вторично использовал свое право единоначалия. Или впервые? Так или иначе, но, конечно, не в последний раз.
Сразу же на следующий день он предоставил мне возможность убедиться в том, что с ним не будет просто. Мы пришли на стрельбище, где одна из наших рот в это время готовилась к стрельбам из автомата. Индра стал тщательно проверять подготовку. Если ему что-либо не нравилось, он энергично требовал переделать.
Я стоял рядом с ним, и мне было приятно сознавать, что я буду работать с таким требовательным командиром. Следует заметить, что своим внешним видом Индра мог украсить любой телевизионный сериал о молодом командире. Высокий, черноволосый, с локонами волос на лбу, делающими его еще более привлекательным. Одним словом, молодец.
Я тоже молодец, но порядком ниже. Точнее, на четверть головы. И локонов у меня нет. Волосы на затылке начинают редеть. Но, кроме Лиды, этого пока еще никто не знает.
В конце концов Индра решил, что все в порядке, и отдал приказ начать стрельбы.
— Порядок, как обычно, — добавил он.
Я не знал, что означает «порядок, как обычно». Он это понял и поэтому сказал:
— Начинаю я, за мной заместитель командира батальона по политической части, затем командиры и политработники рот, за ними командиры взводов и так далее.
* * *Нет, я не отношусь к таким офицерам, которые отлично выполняют свои функциональные обязанности, а отстреляться на «удовлетворительно» считают поводом для торжества. Стрельба всегда относилась к одной из сильных сторон моей военной подготовки, но мне долгое время не приходилось стрелять, а черт, как известно, не дремлет…
Индра уверенно отстрелялся на «отлично», подошла моя очередь. Я чувствовал, как все присутствующие сосредоточили свое внимание на мне, что, разумеется, спокойствия мне не придавало.
Мои результаты были только хорошими. Присутствующие покивали, давая понять, что от меня едва ли можно было ожидать большего, но для политработника это совсем неплохо. Просто нормально. Я был сердит на себя и на них. Свои результаты я не считал нормальными; Индра, кажется, тоже. Но видом он этого не показал.
Теперь я мог убедиться, что стрельбище для Индры — это место, где он больше всего чувствует себя в своей стихии. Он обходил позиции и все время подзывал к себе командиров, чтобы обратить их внимание на неправильное положение тела солдат при стрельбе, а если в процессе стрельб образовывалась заминка и приходилось ждать, он был способен даже разозлиться. Особенно он не переносил, когда попусту тратилось учебное время.
Рота отстрелялась только на «хорошо», и Индра был не в духе.
Уходя со стрельбища, я спросил его:
— Для чего ты заставил меня стрелять?
Он вопросительно посмотрел в мою сторону.
— Вариант был не из лучших, — сказал я. — Ты же не знал, как я стреляю. Такие ловушки нам не стоило бы делать друг другу. Перед всеми я мог здорово провалиться.
— Передо мной ты и так провалился. Запомни, командир и политработник, которые не могут отстреляться на «отлично», даже если их разбудят среди ночи, в моих глазах не стоят и понюшки табаку. Но ты сможешь. Следующий раз. Это сразу видно. Особенно, если пару раз зайдешь в стрелковый кружок. И следующий раз покажешь мне план партийно-политического обеспечения стрельб, составленный политработником роты. С твоей помощью, конечно.
— Есть, — ответил я, потому что мне было ясно, что он говорит это без иронии. А про себя я отметил, что все то, о чем он говорил, было правильным.
* * *Где-то я слышал, что лучше два раза пережить пожар, чем один раз переезд. Но к нам это не относилось, потому что у нас было не так уж много вещей. Должен признаться, что мы с радостью уходили из-под крылышка Лидиных родителей. Но вовсе не потому, что во взаимоотношениях наших семей доходило до неприятных сцен или на Лидину мать действовали нелепые анекдоты о тещах. Мы жили в согласии и взаимном уважении. Этому также способствовало и то, что весь период нашей супружеской жизни мне приходилось ездить домой издалека, да и не очень часто. То, что теперь мы станем настоящей семьей и будем видеться каждый день, а забота о настоящем и будущем будет только в наших руках, согревало наши души. При этом во внимание не принималось, что дом Лидиных родителей вовсе не был сказочным замком, что мы часто спотыкались не только об игрушки, разбросанные детьми по всем углам, но и друг о друга.
Вопреки всем расчетам грузчики приехали только после обеда, и у меня возникли сомнения, успеем ли мы все перевезти до наступления темноты. Вполне вероятно, что мы и в самом деле не успели бы, если бы не появился незнакомый, по виду лет за пятьдесят подполковник. Он подошел сразу после приезда грузчиков и сказал, что его зовут дедушка Томашек, что, если мы не возражаем, он может нам помочь. Ему доставит удовольствие немного размять косточки.
«Томашек, Томашек…» — начал я рыться в памяти… За последнее время мне пришлось услышать довольно много новых имен и должностей. Когда же мне удалось вспомнить его должность, я решительно заявил, что не могу допустить, чтобы председатель партийного комитета части занимался перетаскиванием мебели, которая вот-вот развалится.
Однако подполковник не придал моим словам никакого значения. Сняв гимнастерку, он начал переносить вещи. Благодаря его инициативе наш переезд проходил в быстром темпе.
Разумеется, не обошлось без материальных потерь. Петя ухитрился разбить круглое зеркало, составлявшее гордость нашей спальни, приобретенной на ссуду молодоженов, а Павлик, оставшись без присмотра, сел на шестирожковую люстру — подарок Лидиных родителей, которому надлежало стать главным украшением гостиной. Что касается зеркала, то сохранялась надежда, что оно еще сможет соответствовать своему предназначению. В случае с люстрой такой надежды не было.
Когда все вещи оказались на своих местах, а я не успел еще даже подумать, что худшее уже позади, подполковник Томашек пожелал нам как следует устроиться и ушел. Мне пришлось его догонять на лестнице, чтобы поблагодарить за помощь.
Я подписал грузчикам квитанции, сделав вид, что не замечаю их довольных мин за полученные от меня две сотни крон сверх установленной оплаты. Потом вместе с Лидой мы с трудом попытались угомонить своих ребят, чувствовавших себя в этом бедламе как рыбы в воде.
* * *С тех пор как я попросил Лидиной руки, утекло почти пять лет. Тогда я всего лишь год проучился в офицерском училище. Когда я объяснил причину своего визита, Лидиным родителям пришлось проявить большую выдержку, чтобы не показать, что они относят мою просьбу к категории не совсем удачных анекдотов. В связи с тем, что выражение моего лица было непередаваемо серьезным, Лидиному отцу не оставалось ничего иного, как предложить вернуться к этому разговору через год. Это, естественно, не означало, что родители были настроены против меня. Просто после окончания военного училища об этом все-таки было бы легче говорить.
