Я знаю ночь - Виктор Васильевич Шутов
Фашисты летали на город одиночками и небольшими группами. Беспрерывно, методически. Ночью во время дежурства руки и лицо немилосердно жег мороз. Бойков и в минуты затишья не покидал сиденья. Он осунулся, похудел, стал разговорчивее. Вот и сейчас ему хотелось поговорить с Бондарем. В который раз поделиться радостью: ведь прорвали блокаду.
Руки заученно поворачивают маховик. В наушниках — тишина. Но что это? Далеко-далеко зашелестел звук. Андрей насторожился.
Гул вихлял из стороны в сторону, то забирался вверх, то шел прямо. Поворачивал назад и на миг исчезал. Но вот снова комариное гудение в левом ухе. Бойков стал делать «затылочное равновесие». Тот же самый звук. «Чего он кружит?» Андрей поморщился от неприятного назойливого ощущения в затылке.
Облака плыли быстро. Иногда в трубы врывался ветер. Его завывания мешали наблюдать за далекой целью. Николай поглядывал на небо. В просвете показывались одинокие звезды. В затылке гудело от моторов уже нескольких самолетов. Доложили о цели. Выстрелил прожектор. Луч уперся в тучу и беспомощно затрепыхал на ней. Потом сунулся вправо и погас. Тотчас захлопали выстрелы зениток: батареи ставили заградительный огонь. Бойков слышал в наушниках свист и разрывы снарядов. Все представлялось стеной, о которую бьются немецкие самолеты. Не слышал, как Бондарь выдохнул:
— Идет на нас...
Горящий самолет летел в сторону позиции.
Готовчиков увидел вверху маленькое белое пятно и скомандовал осветить. На экране темного неба вспыхнул серебряный пятачок парашюта. Его сносило в сторону позиции. Стрельба прекратилась. В небе шуршали тучи. Тысячи глаз бойцов и ленинградцев следили за спускающимся летчиком. Фалькова передала приказ с КП роты:
— Готовчикову взять немца!
Бондарь, Готовчиков и Коляда с карабинами наперевес, проваливаясь в снегу, побежали навстречу парашютисту. Он спускался все ниже и ниже. Луч прожектора уже состриг верхушки деревьев и кустов. Летчик опустился на поле в ста метрах от позиции. Раздались выстрелы.
Через полчаса пленного ввели в землянку. Вошел Андрей. У немецкого летчика округлились глаза. Человек в синих очках и с палкой в руках, мелко переставляя ноги, подошел к нему. Следом шла Ирина Фалькова... Бойков нащупал столб, подпиравший накат землянки, и прислонился к нему. Стоял молча и глубоко дышал. Летчик отшатнулся к столу. Ему померещилось, что в неярком свете коптилки за синими очками сверкнули гневные глаза советского солдата. Тогда он перевел взгляд на Ирину и увидел подчеркнутое бегающим пламенем, красивое женское лицо.
— Майн гот, — прошептал немец сухими губами.
В его глазах стоял испуг и удивление. О чем подумал чужой человек, пленный враг? Может быть, о суде, который совершит сейчас людская совесть устами слепого солдата и молодой женщины.
Дверь землянки с шумом открылась. На пороге показался Зинченко. За ним вошли майор и переводчик. Пленный сразу обрел спокойствие, отвечал подчеркнуто вежливо. Он командир бомбардировщика «хейнкель-III». Обер-лейтенант Крюгер. Бомбил Париж и Лондон. Пять раз летал на Ленинград. Да, сейчас летают одиночками и на большой высоте. Зенитная артиллерия стреляет очень метко. Особенно трудным считается сектор, где сбили его сегодня. Этот участок старались обходить.
Полковник обвел взглядом присутствующих, остановился на Андрее Бойкове. Попросил переводчика:
— Передайте: этот человек стоял на посту.
— Слепой?!—не поверил офицер.
— Сомневаешься? — зло спросил Андрей. — Да, слепой. Ты летал над Европой. Убивал женщин и детей. Прорывался к Ленинграду. Бросал бомбы в меня... Я не вижу тебя, но знаю, кто ты...
Андрей передохнул. Обер-лейтенант наклонился, обхватив голову руками.
— Я сильнее тебя...
Андрею было трудно говорить. Слова теснились в груди. Он не мог высказать их так, как они складывались в голове. «Ты носил на крыльях самолета мрак... Мы развеяли его. Это только начало...»
Бойков слышал дыхание врага, силился представить его. А перед ним вставал мост и мертвый человек. Он видел рухнувшие стены и слышал стон маленькой девочки под развалинами. Ему чудился тревожный голос
Веры Тихоновой и оживали мужественные слова Люды Петровой. Он ощущал теплоту заботливых рук, познавшей безысходное горе, своей соседки Марии Павловны и слышал горький вопрос Бондаря: «А как же любовь?..»
Ему показалось, что он снова восходит на большую гору. Перед ним открывается необъятный простор. Он прозрел и видит землю. И везде — у деревень и сел, на лесных полянах и в степных краях — могильные холмы. Над одними возвышаются деревянные кресты. Это нашли свой конец черные солдаты фашистской армии. Другие увенчаны пятиконечными звездочками. Под ними спят воины великой армии свободы. А вокруг, куда ни кинешь взгляд, стоят с непокрытыми головами миллионы людей. И он обращается к ним:
— Братья, не дайте повториться этому!
