Я знаю ночь - Виктор Васильевич Шутов
— И-их! И-их! — выкрикнула она.
— Сиди, — одернула ее Вера.
А Бондарь толкал в бок Готовчикова:
— Ну и черт! Мертвого развеселит...
Надвинулись редкие сумерки. Становилось прохладно. Поеживаясь, Готовчиков шепнул Бондарю:
— На дежурство пора.
Андрей оборвал игру. К нему подошла Вера Тихонова.
— Вы в землянку? Дайте мне баян. Помогу.
— Ну, что вы, Вера...
— Ничего, ничего... Как у вас хорошо получается. Андрюша. Слушаешь — и петь хочется, — Тихонова держала Бойкова под руку. Они медленно шли к землянке.
— Спасибо, Вера, за помощь. Теперь я сам, — остановился Бойков у двери.
— А вы приходите, Андрюша... Посидим на скамейке, — дрожащим голосом попросила женщина. Она волновалась. Андрей не ответил — Приходите...
— Отдохнуть надо бы... У меня дежурство через час...
«Зачем это она? Действительно ли у нее добрые отношения? А если просто жалость?» Андрей лежал на нарах и задавал себе вопросы, хотел объяснить поступки Веры Тихоновой. Она к нему очень внимательна.
Это вызывает нелегкие воспоминания. У Андрея была жена... Странно — ее звали тоже Верой. Они встретились в Курске на заводе, где он работал после школы. Жена была зрячей. У них родился ребенок. Для Андрея жизнь приобрела великий смысл. Он сиял от счастья: росла дочурка Наташа. Его кровинка. Она наполнила темный мир светом. Андрей воспринимал его через маленькое живое существо, он стал соприкасаться с природой, с красками. Его Наташка, подрастая, оживляла в нем все лучшее, что осталось от зрячей жизни...
Любила ли его жена? Возможно. После рождения дочери такого вопроса не задавал. Она была внимательна, разделила с ним горе, и он благодарил ее за это. Дочурка росла, и ее голос по целым дням звенел то в комнате, то на улице. А жена? Ласковее стала. Он отвечал ей любовью и заботой. Он любил мать своего ребенка, хотя никогда не видел ее лица, рук, фигуры. Какая она? Похожа на Валю Иванову? Андрей запомнил и знает только ее. Но Вали нет, а может, никогда и не было... Рядом жена. Как нежны ее руки. Она глубоко дышит и всем телом прильнула к нему... Он гладит ее волосы, плечи... Целует... Долго... Она во власти его ласк... Конечно, Вера любит его! Сейчас живет только им... Это же счастье!.. Вот она лежит на Андреевом плече, усталая. Красивая... Просто красивая... Он тоже устало водит рукой по ее полным грудям и незаметно впадает в забытье... Да, он любим...
На другой день, возвращаясь с работы, купил Наташке куклу. С порога крикнул:
— Маленькая, помогай папе!
Никто не ответил. Комната была пуста. Подошли соседи по квартире.
— Андрей Федорович, вам жена оставила записку.
— А где Вера?
— Ушла. Куда — не сказала. Вот написано, — сосед взял его за руку. — «О дочери не беспокойся. Без тебя нам будет легче. Прощай. Вера».
— Боже! — всплеснула руками соседка.
Пальцы Андрея, сжимавшие палку, хрустнули. Ему подставили стул и усадили.
Дом, завод, где он встретил Веру, город, в котором они поженились, стали для Андрея местом пыток. Он слышал на каждом шагу голос дочери и жены. Почему она ушла от него, почему? Бойков согласился поехать в Ленинград, в школу по подготовке мастеров производственного обучения слепых. Ушел в учебу, работу, музыку... А когда боль утихла, он мысленно перелистал свою жизнь с Верой, понял: он, слепой, был ей в тягость. Она испугалась трудностей. После рождения ребенка намекнула однажды — ей тяжело с ним. Да и девочка, как только поймет, будет страшиться его. Но счастливый Андрей тогда не придал значения ее словам.
...Теперь на пути становится снова женщина — Вера Тихонова. «А может, это просто кажется? Не много ли я беру на себя? Кому нужен слепой? А главное — сейчас война... Война? Ну и что! Разве жизнь приостановилась?»
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Женщины сидели на свежескошенной траве и смотрели на закат. Разговаривали вполголоса. Становилось прохладно, и они плотнее прижались друг к другу.
— Андрей Федорович рассказывал мне про слепого музыканта. А теперь сама читаю эту книгу, — спокойно говорила Вера. — Все-таки он один такой на всю войну.
Ей никто не ответил, и она продолжала:
— Вот здесь пишут, что раньше на Украине слепые бандуристы были. Говорят, что в военных походах участвовали...
— Добрая ты моя, — вздохнула Ирина Фалькова. — Тех бандуристов не поставишь рядом с нашим Бойковым. Он сильнее. Да и время другое: война всю землю зажгла. Нам вот пришлось воевать...
— Другая баба мужика за пояс заткнет, — усмехнулась Антонова.
— А я скоро с вами расстанусь, — неожиданно вставила Поля Лагода.
— Не выдумывай, — недовольно проговорила Фалькова.
— Привыкла к вам, родными стали, — не обратила внимания Поля на слова подруги. — Давайте условимся: закончится война — обязательно будем навещать друг друга. Мы теперь что сестры.
— Погоди, — остановила ее Фалькова, — ты толком расскажи — почему расстанемся?
— И правда, почему? — вмешалась Антонова.
— Дорогие мои, ох, уеду, — Лагода вздохнула и лукаво улыбнулась. Заговорила быстро, полушепотом. — Стану матерью скоро... Сын будет. Обязательно сын и на отца похожий.
И тут подруги вспомнили, как месяца три тому назад Лагода ездила в Ленинград. Там после госпиталя неделю отдыхал ее муж.
— А кончится война — соберемся у меня. Пир устроим — закачаешься. Все сразу будет: и свадьба, и рождение сына, и победа. Придете? — шептала Поля.
Ее перебила Тихонова.
— Нашла время. Воевать нужно. Победа? Где она — твоя победа?
Но
