Роберт Колотухин - Наш дом стоит у моря
— Завтра пойдем, ладно?
— Ладно, — сказал я.
И Валерка тогда раздобрел, полез за пазуху и стал угощать всех. Мамалыга, так тот ел бубочки пригоршнями. Как баклан глотал.
Я говорю:
— Смотри, Мамалыга, опять с тобой беда случится, застонешь.
— Ничего, — успокоил он меня, — ничего со мной не случится, Саня. Хочешь, на спор, десять стаканов слопаю?
А потом появился Ленька и сразу же спросил меня:
— Отнес?
— Отнес, Леня, — ответил я и спрятал руки за спину.
— Что это вы все жуете? — Ленька разжал мой кулак и увидел на взмокшей ладони прилипшие бубочки. — Так… — Ленька повернулся к Валерке: — Твоя, конечно, работа?
— Хочешь, Лёнь? — Валерка мигом набрал у себя за пазухой две полные горсти и протянул Леньке.
Ленька взял несколько зерен, попробовал на зуб и подобревшим таким голосом спросил:
— Как же это вы ухитрились пронести столько?
— Я там ход надыбал, Леня, — с готовностью объяснил Валерка. — Хочешь, завтра можем целый мешок притащить. Через канализацию. Хочешь, завтра пойдем?
Ленька оттянул Валеркину рубашку и заглянул ему за пазуху.
— Что за вопрос! Конечно, хочу. Только не завтра, а сегодня. Ну-ка пошли, субчики-голубчики, покажите мне свою канализацию! — С этими словами Ленька схватил меня за шиворот и поволок со двора.
Так мы и шли до самого маслозавода. Точно под конвоем. Валерка даже не пытался удрать — Ленька все равно догонит.
У забора, возле канализации, мы остановились.
— Здесь? — спросил Ленька. (Мы молча кивнули.) — Ну тогда полезайте, ворюги несчастные. Вы полезайте, — Ленька присел на камень, — а я вас тут подожду. И попробуйте только удрать через проходную!..
Оставшиеся у нас бубочки мы с Валеркой молча высыпали на том месте, где взяли. «Честное слово, от этого в куче ничуть не прибавилось», — вздохнул я про себя и хотел было оставить в кармане хоть горсточку, но вспомнил о Леньке и передумал.
Когда мы вновь появились на свет божий, Ленька проверил наши карманы и сразу же отослал Валерку обратно: Валерка, оказывается, «забыл» высыпать бубочки из заднего кармана. Пришлось ему снова лезть в канализацию.
СТРАННАЯ ДЕВОЧКА
Три вечера подряд мама делала большую красивую куклу. Нарядное платье ей сшила. И даже косички заплела. А вчера утром перед уходом на работу дала эту куклу мне:
— Сынок, поиграй, пожалуйста, с Ирмой.
Я недовольно нахмурился. Охота была мне с девчонкой возиться. Тем более, что ребята наши за шелковицей собирались идти.
— Понимаешь, сынок… — сказала мама. — Мы все: ты, я, Леня, Гарий Аронович, — все мы должны как-то помочь этой девочке.
— Почему?
— Понимаешь, сына, я не могу сейчас тебе рассказать о том, что произошло с этой маленькой девочкой. Пройдет время, ты станешь большим и все узнаешь. А пока что я очень прошу тебя, поиграй с этой девочкой.
Ну разве мог я отказать маме?
Дверь мне открыл Гарий Аронович:
— A-а, молодой человек! Входите, входите…
Неловко обхватив руками куклу, я протиснулся в дверь.
— О, какая у вас кукла! Кому же это? — засуетился Гарий Аронович и вдруг, вытянув шею в направлении другой комнаты, крикнул петушиным голосом: — Ирмочка, а у нас гости! Ирмочка!..
Но из комнаты никто не отозвался. Тогда Гарий Аронович подмигнул мне, прижал к губам палец: тихо, мол, — взял меня за локоть и повел. Прежде чем войти туда, в другую комнату, он остановился, крикнул негромко: «Ку-ку!» — и только потом заглянул.
Мы вошли. Ирма стояла посреди комнаты и, видно, ждала нас. Вот чудачка, почему же она не отозвалась?
— Познакомься, Ирмочка, — сказал Гарий Аронович. — Этот мальчик — наш сосед, Шурик.
Девочка посмотрела на меня и ничего не сказала. Даже руки не протянула. Но я не обиделся. Я сказал:
— Давай играть? Я принес тебе куклу. Это мама сделала. На, возьми.
Куклу она взяла, продолжая смотреть на меня все так же исподлобья, настороженно.
— Ну, не буду вам мешать, дети, играйте, играйте, — сказал Гарий Аронович и вышел.
А я недолго думая сразу же приступил к делу: сдвинул вместе три стула и предложил Ирме:
— Давай в войну! Вот это будет наш корабль. Садись сюда. И куклу бери, не бойся. Садись.
Ирма подумала немного, потом посадила на один стул куклу, села на другой сама — на краешек, — и мы «поплыли».
Да, странная это была девочка: я строчил из пулемета по «юнкерсам» и сбивал их, как орешки; я топил глубинными бомбами фашистские подводные лодки, и они тонули, как консервные банки, — а Ирма все время молчала и не проронила ни словечка. Потом мы повстречали немецкую эскадру, и был жаркий бой. Один крейсер я все-таки утопил, но сам получил большую пробоину в правом борту, и мой корабль начал крениться, тонуть. Тогда я приказал:
— Шлюпки на воду! — и подставил Ирме скамеечку: — Прыгай! Бери куклу и прыгай, слышишь?!
Но Ирма сидела как вкопанная и только таращила на меня свои большие черные глаза.
— Ты что, не хочешь играть? — спросил я.
— Хочу, — тихо прошептала она.
— Так почему же ты не прыгаешь? Судно ведь тонет.
Ирма опять промолчала, и я не понимал этого глупого упрямства. Мне все же было обидно. Я даже вспотел, сражаясь, а она не хочет прыгать. Неужели это так трудно?
И все-таки я опять не обиделся на эту странную девочку: я же обещал маме. И я сказал:
— Может, будем в другую игру? Или вот что. Хочешь, я расскажу тебе про своего батю.
— Хочу.
— Ну, тогда слушай. А куклу можешь взять на руки. Так ей будет удобнее.
Я отдал ей куклу, не слезая с «корабля», уселся на стуле, поджав по-турецки ноги, обхватил руками спинку и… сколько ни морщил лоб, так ничего и не мог придумать. Будь на месте Ирмы кто-нибудь другой, я бы наверняка придумал что-нибудь такое героическое о своем отце, хотя бы для самого себя, сочинил небывалые истории о нем. Но здесь, рядом с Ирмой, я почувствовал, что не могу соврать даже самую малость. Даже про своего батю. Она так смотрела на меня, что я не мог соврать. У меня только и хватило фантазии, чтобы сказать:
— Знаешь, скоро мой батя расколотит фашистов в Берлине и вернется домой.
Но эти слова не произвели на Ирму никакого впечатления. Она по-прежнему молчала. И тогда я вдруг вспомнил про ту афишу, которую нашел под диваном. Вообще-то Гарий Аронович в тот же день, как приехал, взял у нас все афиши с Алисой Гурман, унес к себе и почему-то спрятал. Эта же афиша валялась под диваном, и вчера я случайно наткнулся на нее. Синие лучи прожекторов высвечивали над желтой ареной тоненькую фигурку Алисы. И хотя на этой афише так же, как и на других, Алиса улыбалась своей белоснежной улыбкой, мне вдруг показалось, что лицом она очень и очень похожа на маленькую серьезную дочку Гария Ароновича. Если бы Ирма засмеялась, то была бы точная копия Алисы. Но как проверить? Разве ее заставишь хоть раз улыбнуться. Стоп. А что, если…
— Слушай, — сказал я Ирме и слез со стула, — сейчас я тебе что-то покажу. Сейчас…
Я побежал в нашу комнату и через минуту вернулся с афишей в руках и развернул ее перед Ирмой:
— Вот смотри. Это не твоя мама?
Ирма поднялась, приблизилась к афише. И вдруг я заметил, что глаза ее оживились, заблестели.
— Мама, — впервые улыбнулась она. — Мама… мама… — шептала Ирма, прикасаясь пальцем к афише.
«Узнала», — обрадовался я.
Внезапно Ирма вздрогнула, что-то вспомнила. Я ясно видел — она что-то вспомнила: брови ее сошлись на переносице, зрачки расширились и становились все больше и больше. Она еще несколько раз прошептала тихо:
— Мама… мама… — и вдруг пронзительно вскрикнула: — Мама-а!!! — и повалилась на пол.
В дверях я столкнулся с Гарием Ароновичем. Я не видел его лица. Я вообще ничего не видел, пока не выскочил во двор.
Вечером к Ирме вызвали врача. Мы с братом топтались в коридоре.
— Лёнь, значит, Алиса Гурман — это ее мама?
— Ну да, мать, — сердито объяснял мне Ленька. — И жена Гария Ароновича. Они до войны вместе в цирке работали. Но вот что я хочу тебе втолковать, голова ты садовая. Понимаешь, Соловей, например, не видел, как убили его отца, как дядя Паша погиб. Вовка только извещение получил. И он еще надеется. А вот Ирма видела. Они специально пытали Алису на глазах у дочки. Думали, что Алиса им партизан выдаст. Она ведь в партизанском отряде была, Алиса Гурман. Разведчицей. И она никого не выдала. А Ирму спасли наши. Ирма все забыла. Все, понимаешь ты или нет? Болезнь у нее такая. И вдруг ты вылез с этой афишей. И она вспомнила. Ну кто тебя просил?
— Откуда же я знал, Лёнь?
— Догадаться можно было, не маленький. На другие дела у тебя разума хватает. Ну как не надавать тебе по шее после этого?
Я подумал и покорно подставил брату голову:
— Надавай, Леня. Надавай… если надо.
