Виталий Лиходед - Батальон крови
— Так точно.
— Ваш позывной знаете?
— В двенадцать скажут.
— Хорошо. Давайте включим и проверим связь.
— Есть проверить связь.
Григорий взял из угла рацию, обмотанную тряпками и щелкнув тумблером включил ее. Надел наушники и вызвал штаб. Дежурная связистка ответила. Рядовой снял наушники и протянул их Титовой. Девушка сняла пилотку, села рядом на лавку и, надев наушники, связалась со штабом и доложила о проверке рации.
Капитан Киселев сидел молча и наблюдал за их нелепым разговором. В его глазах чувствовалось что-то злое. Григорий тоже начал волноваться. Он не знал, куда положить руки: сидел за столом командира, ерзая на месте и теребя в руках наушники.
— Товарищ лейтенант, можно вас на пару слов?
— Да. Пожалуйста.
— Гриша, выйди, — приказным тоном произнес комбат.
Григорий вышел на улицу, сел на ящики, достал табачок и скрутил самокрутку. Диалог между Титовой и комбатом оказался коротким. Девушка выскочила в слезах, оставив открытой дверь штаба. Она, пряча лицо, прошла мимо Григория. Он спрыгнул с ящиков, но Титова стараясь не смотреть на него, пробежала метров тридцать и дальше пошла быстрым шагом. Гриша смотрел ей в след, вспоминая Таню. Солдат надеялся, что Титова, как он вчера, обернется, но лейтенант, ссутулившись, ушла к окопам и там скрылась из вида.
Григорий вернулся в штаб. Комбат грозно посмотрел на него и спросил:
— Ты не с ней ночью крутил?
— Нет, мою Таня зовут. Она от соседей.
— Слава Богу. А эта ишь, бляха, нашла мишень!
— Товарищ капитан. Я слышал, что ей не везет. Она себя порешить хотела.
— А почему не везет? Знаешь?
— Сами говорили меченная она, войной.
— Да, но человеком нужно оставаться всегда. Как ты думаешь? Что я должен о ней думать, если она одного не успела забыть уже с другим. Так было. А когда по башке треснуло — одумалась. Нельзя так сразу человека забывать. Вон Мария: похоронку получила, виделась с теми, у кого на глазах ее мужик погиб, а она все одно не верит — ждет. Говорит, чувствую, что жив, а это все болтовня от страха. А бумаги, как и люди, ошибаться могут. Вот ее я уважаю и никогда голос не повышу, а эта… В общем, смотри, я не дам тебе шашни с ней разводить.
— Да, у меня другая. Татьяной зовут.
— Да, понял, просто злой немного. Пришла тут с проверкой. Приглянулся ты ей, смотри. Себя надо уважать и товарищей погибших. Я-то одного из ее ухажеров знал. Он ведь любил ее по-настоящему. Думал после войны к маме отвезти, а она на второй месяц после его гибели уже с капитаном под ручку, улыбка до ушей. Мне плевать, что она меченная. Сука, вот и все.
Григорий промолчал. Этого он не знал о Титовой. Таня рассказала, что женихов у нее было много, и все погибли, но то, что они шли подряд и так быстро, это немного не укладывалось в понятие хорошей девушки. Услышав резкий тон командира, увидев его решительные глаза, он понял, что Киселев невзлюбил ее не только потому, что она отправляла хороших и плохих ребят на тот свет и не оплакивала их. Тут было что-то еще. Гриша не стал расспрашивать, он, пытаясь отвести разговор в сторону, спросил:
— Мне никто записку не передавал?
— А что, должны?
— Обещала.
— Нет, никого не было. Да и записка дело такое. Ее лично в руки отдают. А твоя, симпатичная? — немного успокоившись, спросил комбат.
— Да.
Григорий, вспомнив Таню, стразу вспомнил Титову и почувствовал в душе, что обидели не лейтенанта Титову, а его Таню. Причем обидели ни за что, так из-за слухов и сплетен. Кто его знает, что там было на самом деле. Может, у девушки была своя любовь, а друг комбата тоже любил ее и не знал, что у лейтенанта Титовой есть свой парень. Он погиб, но они остались. Хотя нет, погибли все. Так Таня сказала. Наверное, иногда на нее тоже косо смотрят, только из-за того, что она так похожа на Титову. Комбат о чем-то начал рассказывать, но Григорий не слышал его. Он не мог понять, что вдруг стало происходить с ним? Солдат почувствовал, что между этими двумя девушками была не только схожая внешность, но и что-то еще. Гриша почувствовал близость Титовой и этот жалкий, собачий взгляд, говорил о многом:
«Либо она все знает о нем от Тани, либо, сама запала, как и Татьяна с первого взгляда, — думал он. — Неужели она — эта Титова вот так из-за своего желания хочет предать меня, принести в жертву. А может она наоборот, желает помочь, чтобы сберечь. Нет, все это неправильно. Я при встрече поговорю об этом с Татьяной, что происходит?»
Тут Григорий вспомнил слова Тани: «Если ты с ней будешь кадриться, я не обижусь — поможешь девчонке».
— К чему это она сказала. Так, точно, они дружат и, возможно, хотят поделить меня? Да нет, что я накручиваю. Они разные. Одна бегает, прячет лицо, стесняется лишнего слова и разговора, а второй — Титовой, плевать на это: похоронила одного — кто следующий?
Григорий сидел и никак не мог оторваться от своих мыслей, пока Киселев не толкнул его в плечо:
— Эй, что, задумался? Давай, собирайся, ребята пришли.
Гриша встал, осмотрелся, тут же забыв о мучивших его женщинах. Он увидел в штабе несколько человек. Все по очереди протянули руки, но Гриша не запомнил, кто из них Коля, кто Саша, единственный кого он узнал, был Яшка, тот самый снайпер, что подполз к нему и деду перед высотой.
— Здорово. Ты меня не помнишь?
— Нет, — ответил Яшка.
— Ну, как же. Я еще с дедом перед высотой с тобой рядом был, когда ты по прожекторам стрелял.
— А-а, с Пердунярой. А он где?
— Погиб. Там на высоте.
— Война браток, дело такое, — ответил Яшка. — Значит, ты с нами? А нам говорят новичок, не обстрелянный.
— Новичок! — вступил в разговор комбат.— Вы его там прикройте. Если что — по голове, но не сильно, чтоб понимал и не лез, а то он парень шустрый, глядишь, переклинит, начнет «рубаху на себе рвать».
— Присмотрим. Все нормально, я его помню, — обернувшись, обратился Яшка к разведчикам. — Этот назад не побежит. Видел его — дерзкий пацан. Это ж он Мордожопина прозвал так. Отрыл, говорят, сначала жопу из земли, а потом морду, или наоборот — не помню.
— Отрыл, отрыл, — как бы заступаясь, произнес Киселев. — Все, смотрите на карту, расскажу, что сделать надо.
Разведчики подошли к столу, немного оттеснив Григория, но он все слышал и видел, что показывал на карте комбат. Им предстояло подойти, как можно ближе к первому рубежу оборонительной системы Кенигсберга и изучить огневые точки. Нащупать слабое место, внимательно разглядеть местность и главное понять, как можно использовать природный рельеф для удачного удара и прорыва.
В половине первого ночи отряд разведчиков ушел выполнять задание. Пять теней быстро прошли сквозь поселок и, свернув к роще, растворились в темноте. Была и еще одна тень — Титовой. Она одиноко стояла около землянки и долго смотрела в ту темноту, что скрыла пятерых солдат.
Первые полчаса отряд шел спокойно, но дальше, вперед вышли двое и привязанными к черенкам лопат спицами щупали каждый сантиметр. Земля здесь была заминирована. Если кто-то находил мину, он бросал сверху сломанную углом ветку. Это место обходили аккуратно, стараясь не сделать шаг в сторону ступая по проверенной тропе.
Заросшая кустами темная роща, казалось, помогала пригнувшимся к земле фигурам солдат, но месяц, как нарочно высвечивал, срывая ночное, прятавшее их, одеяло. Ступая шаг в шаг, разведчики приближались к первому рубежу обороны. Увидев небольшой холм, командир группы, Воувка-белярус, приказал проверить его.
На холме мин не было. Разведчики поднялись на него, и перед ними открылась панорама немецкой обороны. Белеющие ДОТы стояли через каждые двести метров, а перед ними, длинная, словно сороконожка полоса окопа. Предатель месяц словно передумал. Теперь он помогал разведчикам, ярко освещая позиции врага.
Две дороги вели в глубину немецкой обороны. Одна тянулась вдоль рощи, а вторая, как бы опоясывала этот район и проходила рядом с окопом. Кое-где от нее, словно излучины от реки отходили другие небольшие дорожки перекрытые шлагбаумами. Командир приказал Сашке, молодому курносому пареньку, чуть старше Григория, все это нарисовать. Коренастый, крепкий Сашка из Смоленска с кудрявой челкой неплохо рисовал, и этот талант пригодился ему в разведке. Конечно, вся местность была известна. Всю оборонительную систему давно скопировали с самолетов, но вот так — близко, ее никто не щупал.
Небольшого роста коренастый мужичок Воувка-белярус, прищурив глаза, внимательно рассматривал позиции немцев. На его круглом лице с узенькими усами, соединявшимися с небольшой бородкой, можно было прочесть, как он, своим колючим взглядом проникает туда, где гуляют и слушают патефон немцы.
— Так, хлопцы. Ща с холма вниз, к кустам. Коля, бяри двоих и проверь мины, — приказал он.
— Есть, — ответил высокий, крепкий парень, в короткой телогрейке. Он кивнул головой Яшке и рядовому Рыкову, чтобы те следовали за ним. Последний был молчун. Выжать из этого сорокалетнего мужика слово было невозможно. Про Рыкова рассказывали, что до войны он был хорошим боксером и даже победил в каком-то первенстве. Родился и вырос Рыков под Москвой, но никто так и не услышал от него, бывал ли он в самой столице.
