Дмитрий Панов - Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели
Так вот, по всей этой земледельческой идиллии и исконной кубанской тишине, бабахнул восьмидюймовыми снарядами орудий главного калибра английский крейсер. Красные флаги на официальных учреждениях жалобно затрепетали, в окнах зазвенели стекла. Четыре залпа, из трех орудий, последовательно произведенные по Ахтарям, хотя и не причинили особенного вреда, снаряды легли в основном по безлюдным окраинам, образовав глубокие воронки, лишь шрапнель перепугала до смерти местных обывателей, нужное впечатление произвели. С видом людей, которым к отступлениям не привыкать, взвод красных стрелков, составлявший в то время ахтарский гарнизон, бодро погрузился на телеги и укатил в сторону Ольгинской и Тимашовской. Не стали терять времени и представители гражданской красной администрации и завзятые ахтарские коммунисты из числа иногородних — Чернецкий и его команда из станичного совета. Их тачанки и линейки вскоре тоже протарахтели по ахтарским улицам.
Маневр был осуществлен тактически грамотно и не без причины. Мало того, что разрыв тяжелых корабельных снарядов произошел на равнинной тектонически неустойчивой (Ахтари стоят на геологическом разломе земной коры) местности, создал полное впечатление землетрясения. Даже у нас на степи земля жалобно содрогнулась, а гул пошел, казалось, усиливаясь в зависимости от пройденного расстояния, на десятки километров по плавням и зарослям камыша, беспокоя мириады мириадов обитавших там злых ахтарских комаров. Добавлю, отвлекшись, что когда в 1944 году, мне, вместе с войсками Четвертого Украинского фронта, в качестве замполита 85-го гвардейского истребительного авиационного полка пришлось брать Крым и мы вместе с артиллеристами устроили немцам кромешный ад на Перекопе, Сапун-горе и мысе Херсонес, то гул этот слышали моя жена и дочь Жанна в Ахтарях — на расстоянии в несколько сот километров. Но и вид армады, подошедшей к Ахтарям, тогда в 1920-м, впечатлял. Видимо, определив с помощью оптических приборов обстановку как благоприятную для высадки, английские моряки с крейсера подали команду конвою транспортных пароходов, состоявшему примерно из двадцати судов. Все они, перемещаясь вместе с крейсером, дали ход своим машинам: из труб повалил густой черный дым, закрывший ахтарцам половину неба. Казалось, плавучая армада владычицы морей буквально сомнет саманные хаты нашей станицы. Но на мелководье не разгуляешься. Большие транспорты остались на рейде под защитой крейсера, а по фарватеру, который использовали баржи, отвозившие зерно к ахтарским молам, подошла и причалила первая группа кораблей поменьше: двести-триста тонн водоизмещением. Из них, как и красные убегая, слегка нервничая, стали высаживаться врангелевцы. Второй такой же десант высаживался в эти часы в Ейске, что в 75 километрах на восток от Ахтарей.
Врангелю удалось убедить англичан, что предыдущие поражения белых армий были следствием ошибок Деникина, упустившего победу буквально из рук. Стратегический план белых состоял в том, чтобы ударами по сходящимся направлениям оторвать у красных добрую половину Кубани, и, опираясь на поддержку кубанского, а потом и донского казачества, повторить поход на Москву. Конечно, «черный барон» правильно поступил, что покинул Крым, где не было никакого смысла отсиживаться, но это был скорее жест отчаяния, чем трезвый стратегический расчет. Красные к тому времени довольно прочно укоренились на просторах шестой части света и располагали хотя и голодной и холодной, но боеспособной трехмиллионной армией. Впрочем, поражение Врангеля определило, прежде всего, отношение казаков, которым война осточертела: начиная с четырнадцатого года они почти не слезали с коней и постоянно несли потери. Это начало охлаждать даже самых ревностных поклонников шашки и пики.
Так, через два дня, вернувшись со степи, я, десятилетний мальчишка, со своими друзьями отправился в порт, наблюдать за разгрузкой белых, которая шла полным ходом. С подходивших к молу судов стрелой подъемного крана поднимали перехваченных под грудь ремнями коней самой разной масти и породы, и опускали на ахтарский мол. Выгружали амуницию — тюки зеленых английских шинелей, крепкие английские ботинки с шипами, теплое фланелевое белье — все, что не успел сносить английский солдат, четыре года мокнувший и мерзший в окопах на земле Северной Франции. Громоздились горы явно просроченных мясных и рыбных консервов, которые принесли немало неприятностей и белым, и позже красным. Ящики с мылом (был учтен опыт тифозных заболеваний) чередовались с огромным количеством снарядов и патронов, короткими английскими винтовками со штыками-ножами, английскими пушками. Все это богатство грузилось на подводы, мобилизованные у местных жителей, и везлось на станцию, где определялось в оставленные красными вагоны. Этот подвижный состав красным не мешало бы угнать со станции.
По улицам разгуливали офицеры в красивых новых чекменях с газырями и папахах, за ними волочились шашки и маузеры. Сильные энергичные мужчины, предпринимавшие последнюю попытку спасти Святую Русь, а заодно, как мы смекали, вернуть помещикам землю, поступившую было в наше пользование.
Штаб белых находился через дорогу от нас в красивом доме Беликов, где офицеры заодно и столовались. Там же находился и узел связи генерала Бабиева, по моим умозаключениям командовавшего ахтарской группировкой белых. К хате Беликов протянули провода телефона и телеграфа, а избыточное электричество, после приема сообщений, уходило через шомпола в земле в канаву, залитую водой.
Сам Бабиев, мужчина лет пятидесяти, без правой руки, одетый в белый чекмень и папаху, энергично размахивая оставшейся рукой, нередко расхаживал по Ахтарям в сопровождении свиты, состоящей из офицеров. Его очевидное боевое прошлое, черные пушистые усы и молодецкая повадка скоро завоевали генералу симпатии большинства ахтарских женщин, вздыхавших: «Вот генерал, так генерал…» Мне запомнился целый ряд крестов и медалей, позванивавших на генеральском чекмене.
Группа генерала Бабиева (интересно было бы узнать, где закончил свои дни лихой российский рубака, запомнившийся мне с детства? Комья какой земли упали на доски гроба, прикрывшего опасные для женского взгляда пушистые усы? Да и был ли сам гроб, или истлели останки где-нибудь в соленом перекопском лимане? Как хорошо, что мы, русские, стали интересоваться подобными вещами уже в открытую и думать друг о друге, оказавшихся по разную сторону баррикад, без ритуальных проклятий и озлобления) наносила удар вдоль железной дороги, ведущей на Тимашовскую. Поначалу стратегический план Врангеля, который при помощи английского флота забросил ударные группировки в тыл красных, приносил ему дивиденды. В первом столкновении с красными войсками, состоявшими в основном из молодых крестьянских парней, мобилизованных в центральных российских губерниях, белые захватили в плен целую красную дивизию — около десяти тысяч бойцов. Исторический парадокс заключается в том, что лучшими, гвардейскими войсками революции были именно казаки и матросы-анархисты, части состоявшие из латышей, мадьяр и китайцев, которые все впоследствии попали под тяжкий топор сталинских репрессий. Ничего не скажешь: за что боролись, на то и напоролись. Так вот, эти крестьянские российские парни-красноармейцы, которых Троцкий нередко расстреливал за трусость по древнеримскому принципу — каждого десятого, явно не отличались, могу подтвердить, высокой боеспособностью. Это я к вопросу о социалистическом выборе русского крестьянина. Тем не менее, эти покорные парни были хотя и трусоваты, но больше подходили для создаваемого Сталиным и его аккордной бригадой царства всеобщего, уравнительного равенства в нищете и принудительного оптимизма, в горе и лишениях. В качестве кирпичиков, конечно. Непокорные, своенравные, не дрожащие за собственную жизнь гвардейцы революции, сами вырывшие под себя яму, скоро оказались ненужными и опасными.
Итак жаркими июльскими днями и вечерами 1920 года по Ахтарям, население которых уже видало всякое (даже казаки, собравшиеся по призывному звону церковных колоколов на площади около храма, поохали, помолчали, почесали в затылках и в ответ на призывные пламенные речи царских генералов и офицеров вступать в белую армию для окончательного разгрома большевиков, разошлись без лишнего шума) и объявило нейтралитет, разгуливали русские офицеры. Это были их прощальные прогулки.
Конечно, улица Красная или Добровольная — широкое, изрезанное колеями пространство, обильно усыпанное соломой и навозом разного скота и свинства, это вам не Елисейские поля. На лицах спасителей и обломков еще недавно великой (впрочем, была ли она, та великая Россия, если уже в середине позапрошлого столетия те же англичане осадили и взяли Севастополь, принудив царя, умершего вскоре с горя, к унизительным условиям мира, заключенного во французской столице — давайте посмотрим на дело трезво) империи явственно читалась скука, усугубляемая бесчисленными полчищами комаров, атакующими их душными кубанскими ночами.
