Андреа Камиллери - Пансион Евы
— Марш! — скомандовала Джузи.
Рыцари снова бросились в атаку. Лошадки бодро заржали, голые пятки шлепали по полу, груди подпрыгивали. Но тут Рабикан неожиданно споткнулся и упал на колени. Астольфо, потеряв равновесие, выронил копье и попытался ухватиться за гриву, то есть за волосы, но не удержался и слетел с коня. Байард, чтобы не затоптать Рабикана, резко остановился. Ринальдо, в свою очередь, вылетел из седла, отпустил копье и грохнулся на пол.
Все смеялись. Два отважных, непобедимых рыцаря лежали на полу пузом кверху, а их орудия, вернее, их природные копья, которыми они терлись о потные спины девушек, гордо торчали маковками к небу. Тут-то и произошли чудесные метаморфозы. При виде такого великолепия лошадка по имени Рабикан решила стать рыцарем Астольфо. Она с диким ржанием села верхом на своего хозяина, поудобнее устроилась и пустилась в безумную скачку, подбадриваемая ревом зрителей. Не теряя времени, тот же фокус проделала и лошадка по имени Байард, вмиг превратившись в Ринальдо. Скачка получилась долгая и беспощадная, пока наконец оба скакуна не распростерлись на полу в полном изнеможении.
Кавальере[6] Кальчедонио Лардера было восемьдесят лет с небольшим. Каждый вечер, как люди ходят в кино или в цирк, кавальере приходил в «Пансион Евы» и сидел там до самого закрытия. Жена у него умерла, детей не было. Грубый и неуживчивый по натуре, Лардера не имел ни друзей, ни родственников и жил на ренту, которой ему едва хватало.
Говорили, что когда-то он был богат и еще слыл большим бабником. Со временем не стало ни денег, ни мужской силы, чтобы привлечь женщин, и кавальере коротал вечера, совершая безобидные походы в бордель, где, за неимением лучшего, мог вдохнуть аромат женского тела и услышать женский смех. Он пунктуально приходил ровно в девять, садился на свое обычное место (много лет там даже висела табличка с надписью «Забронировано кав. Кальчедонио Лардера»), чинно складывал обе руки на инкрустированный слоновой костью набалдашник трости, клал сверху подбородок и наблюдал за происходящим. На большее он был уже не способен. Те, кто немного знал кавальере, часто спрашивали у него совета относительно девушек из новой смены.
— Кавальере, что скажете об этой Инес? Стоит ее взять?
Лардера, вздыхая о былых временах и похождениях, не имея возможности пережить еще одно, всего одно, пусть самое маленькое приключение, внимательно смотрел на девушку и выносил суждение. Не ошибался никогда!
В ту пору война подошла уже совсем близко, бомбардировщики налетали часто и порой без всякого предупреждения. Но кавальере Лардера не обращал внимания на сигналы воздушной тревоги и ежевечерне появлялся на своем месте.
Однажды вечером бомба разорвалась всего в трех шагах от «Пансиона». Кавальере в тот момент направлялся к двери. Вокруг бушевала метель из огня и железа, гремели взрывы, раздавались пулеметные очереди, ухала канонада. Старика отбросило взрывной волной к стене здания. Сотни осколков очертили контур вокруг его тела. Метатель ножей из бродячего цирка не смог бы исполнить номер искуснее. Ни один осколок не задел кавальере! Бомбежка закончилась так же неожиданно, как и началась. Все, кто находился в тот момент в «Пансионе Евы» в ужасе уставились на входящего кавальере, который держался обеими руками за живот и кричал:
— Ради бога, быстрее! Быстрее! Ради бога!
Перекрывая испуганные возгласы гостей и визг девушек, раздался уверенный голос мадам:
— Вызовите доктора! Скорее несите аптечку! Кавальере ранен!
— Какое, к черту, ранен! — отозвался Лардера, вырываясь из рук мадам Флоры. — Женщину мне, быстро!
— Женщину?! — изумленно переспросила мадам.
Но кавальере не стал уточнять, он бросился к девушкам, стоявшим в центре салона, схватил за руку первую попавшуюся, по имени Манола, и потащил за собой вверх по лестнице.
— Бегом, Манола, бегом!
Волнение в пансионе утихло, все в молчании расселись по диванам, ожидая возвращения кавальере. Что это с ним? Столько лет с зачехленным орудием… нет, невозможно…
Прошло пять минут, потом еще десять.
— Может, он умер? — предположил один из гостей.
— Не думаю, Манола сразу бы прибежала, — отозвалась мадам Флора.
Было тихо. Истекала тридцатая минута, когда кавальере и девушка наконец появились на лестнице.
— Ну, просто как мальчик двадцатилетний! — щебетала Манола. — Он меня всю измучил!
Все вскочили со своих мест и зааплодировали.
— Кавальере оплачивает полчаса, — гордо объявила Манола и протянула квиточек.
— За счет заведения! — отрезала мадам Флора.
С той поры, едва начиналась бомбежка, кавальере выходил на улицу и шатался под бомбами, надеясь, что одна из них сможет повторить чудо и вернуть ему молодость на полчаса. Ничего подобного, бомбы падали далеко от него. Тогда Лардера решил обзавестись огромным фонарем на батарейках, который работал в двух режимах — давал постоянный свет и мигающий. Как только раздавался сигнал воздушной тревоги или налет начинался неожиданно, кавальере выходил на открытое место, включал свой фонарь и размахивал им, надеясь таким образом привлечь внимание бомбардировщиков. Но вместо этого за два дня до высадки американцев старик привлек внимание офицера из отряда самообороны. Тот принял кавальере за вражеского шпиона и застрелил.
В первый же день по прибытии в «Пансион Евы», а именно двадцать седьмого августа, Надя получила письмо от своего брата Филиппо, который сидел в миланской тюрьме. Филиппо писал, что добился пересмотра решения суда, приговорившего его к двадцатилетнему заключению, и что есть все основания полагать, что новый суд его полностью оправдает. Ведь брат был, как он утверждал в тысячный раз, совершенно невиновен. На новом процессе его должен был защищать один из лучших адвокатов Милана. Однако расходы по новому процессу составили бы ни много, ни мало десять тысяч семьсот пятьдесят лир.
Где ему взять такие деньги? Могла ли Нинетта (для гостей Надя) каким-то образом помочь ему? Если нет, то ничего не поделаешь. Он проведет двадцать лет в тюрьме.
Надя горько заплакала: всех ее сбережений всего-то было тысячу триста лир, явно не хватит для оплаты судебных издержек. Ночью ей никак не удавалось уснуть, она ворочалась в постели, плакала, молилась и Господу, и Пресвятой Богородице, и святому Амвросию. Она дала обет, что никогда не станет заниматься любовью для собственного удовольствия (работы это, разумеется, не касалось), пока не изыщет деньги для освобождения брата.
Утром мадам Флора увидела зареванную Надю с опухшими и красными, как помидоры, глазами, отозвала ее в сторонку, и Надя поведала ей о письме Филиппо. Мадам Флора, как могла, постаралась утешить девушку.
В следующую ночь Надя опять не спала и молилась святому Амвросию. Внезапно она почувствовала острую головную боль. Она поискала таблетки, но не нашла, и тут вспомнила, что оставила их в ящике комода, в комнате, где обслуживала клиентов. Надя отправилась туда совершенно голая, поскольку было очень жарко. Спустившись по лестнице на первый этаж, она открыла дверь комнаты, зажгла свет и чуть не лишилась чувств.
Посреди комнаты на стуле сидел очень красивый молодой монах с густой бородой. На нем была белая ряса и черная накидка. Но больше всего Надю поразило, что кожа у монаха была очень темной, почти черной, хотя на негра он никак не походил.
— Как вы сюда зашли? — пролепетала изумленная девушка.
— Я могу попасть в любое место, куда захочу, — ответствовал монах.
— Что вы хотите от меня? — спросила Надя, немного успокоившись.
Гость сидел на стуле и улыбался. Монах или не монах, но мужчина был редкой красоты, и от него исходила какая-то невыразимая теплота, добрая энергетика, притягательная магнетическая сила. Надя забыла и о головной боли, и о Филиппо, ей безумно захотелось сесть к нему на колени, обнять за шею, поцеловать.
— Чего хочу? Того же, что и все мужчины, приходящие сюда, — произнес монах, разглядывая ее грудь и бедра.
Надя ощутила его взгляд всей кожей, это было почти физическое прикосновение, медленное, чувственное, полное страсти, у нее даже коленки ослабли.
— О нет… Простите меня, я… я не в настроении, — пробормотала она. И добавила, чтобы мужчина не подумал, будто он ей не нравится: — Не могу, потому что сейчас заведение закрыто и мы не обслуживаем клиентов в нерабочее время.
— А если я тебе хорошо заплачу?
— Даже так.
— Откуда ты?
— Из Милана.
— Стало быть, твой покровитель святой Амвросий.
— Да.
— И ты молишься ему?
— Да.
— Покровитель здешних мест святой Калоджеро. Сан Кало. Раз уж ты приехала сюда, тебе стоит молиться ему. Милан далеко.
Пока монах говорил, Надя, сама того не замечая, подходила к нему все ближе и ближе. Ее ноги двигались сами собой, она не могла противиться притягательной мистической силе, исходившей от мужчины. Его тело, скрытое под рясой, его глаза, которые были словно черное глубокое озеро, его губы неудержимо тянули к себе.
