Иван Шевцов - Бородинское поле
- Тебе лучше, папа? - спросила Наташа, садясь рядом с отцом.
- Да, мне лучше, - сказал неправду Глеб Трофимович и жестом предложил Дэниелу сесть в кресло.
Наташа смотрела на его серое осунувшееся лицо и мутные глаза и с ужасом видела, что перед ней совсем другой человек, не похожий на того, который неделю тому назад встречал ее в аэропорту. Она понимала, что отцу плохо, и - надо глядеть правде в глаза - почти наверное знала, что больше они не увидятся. Чтоб сдержать слезы, она через силу улыбалась, сопровождая эту неестественную, вынужденную улыбку пустыми словами:
- Вот и пролетели дни, как во сне. Мне все еще не верится, что я в Москве и вижу тебя.
"В последний раз", - мысленно прибавил он и протянул руку к журнальному столику, на котором стояли две одинаковые коробочки-футляры. Он взял сначала одну и передал дочери, сказав:
- Это тебе. На память.
Наташа открыла коробочку. В ней были изящные дамские часы производства Второго Московского часового завода.
- Они без всяких секретов, - сказал Глеб Трофимович и тихо улыбнулся одними глазами.
Он совсем не хотел таким подарком уязвить дочь, и в словах "без всяких секретов" прозвучала безобидная шутка, но Наташу она больно задела, царапнула по самому сердцу. И по растерянному выражению ее глаз и вдруг вспыхнувшего лица даже Дэниел догадался о смысле подарка и спросил жену, что сказал ей отец. Наташа не ответила. А тем временем Глеб Трофимович передал Наташе другую коробочку и сказал, что это для внучки, и еще раз выразил сожаление, что не встретился с Флорой.
- Ты скажи ей, что я хочу ее видеть. Пусть приезжает.
В коробочке была изящная брошь, сделанная искусным мастером Федоскинской фабрики: на черном лаковом фоне веточка земляники с тремя ягодками - одна ярко-красная, переспелая, другая розовая, крепкая, налитая и третья маленькая, зеленая. Брошь поражала какой-то незатейливой прелестью и трогательной чистотой. А в трех земляничках для Глеба Трофимовича крылся особый смысл.
Простились они здесь, в этом кабинете, где теперь на тахте, на высоких, пышных подушках лежал Глеб Трофимович и слушал тишину пустой квартиры. Он был один: Александра Васильевна вышла ненадолго в магазин и аптеку. Иногда в тишину внезапно и тревожно врывался звонок телефона, доносившийся сюда из кухни. Он мешал думать. А думы Глеба Трофимовича плыли неторопливо и печально, как осенний журавлиный клин. Он думал о своих детях, о Наташе, с которой простился навсегда, о ее сложной судьбе. Он испытывал к ней чувство жалости и щемящей тоски, несмотря на то что Наташа старалась убедить его в том, что она счастлива и вполне довольна жизнью. Конечно, понятие счастья относительно, рассуждал генерал.
Он жалеет, что не довелось повидаться с внучкой Флорой. Подарок послал ей - три землянички. Поймет ли, что сие значит? Едва ли, да и не нужно, у нее своя родина, своя жизнь. Вспомнилась Нина Сергеевна - Наташа много и подробно о ней рассказывала, о ее сыновьях - Викторе и Бенджамине. Подосадовал, что ничего ей не послал с Наташей: думал, да не придумал, что послать.
И снова совсем неожиданно мысль перекинулась на часы, подаренные Дэниелом. Мысль эта была неприятна и в то же время прилипчива, как осенняя муха. Нет, он нисколько не винил ни Наташу, ни ее мужа. Просто сам факт заключал в себе нечто символическое, сгусток образов, методов, идей - омерзительных и тревожных.
Мысли таяли, исчезали, отвлекаемые неприятным физическим ощущением. Душно. Или это так кажется? Верно - так кажется, в комнате совсем не душно. Просто не хватает воздуха. Его охватила тревога, стихийная, помимо воли. Он попытался подавить ее, успокоить себя внушением: ничего страшного. Пощупал пульс - да, слабый, едва уловимый. Пальцы рук немеют, точно сотни мелких иголок пронизывают их - и все выше, выше. Он протянул руку к столику, достал нитроглицерин, проглотил одно зернышко. Не помогает. Вот-вот должна прийти Саша. Ах, какая обида, что нет Саши! Накапал в рюмочку валокордину, поднес к губам слабой, дрожащей рукой, выпил и лег на подушку. Воздуха, не хватает воздуха. И колики иголок побежали по конечностям ног. И по рукам - все выше и выше. Уже онемели и посинели кисти рук, перестали слушаться. Он уже не мог ими прощупать свой пульс. А мысль, ясная, совершенно четкая, мечется, как птичка, попавшая в западню. "Это все - конец. Как просто и нелепо. Саша, Леночка, Слава… Что же это? Родные… Воздуха, дайте воздуха…"
- Спокойно, генерал Макаров, без паники, - вслух сказал он самому себе. - Ты жил, как солдат, честно и мужественно. Сохрани мужество до последнего вздоха.
И тут ему в этот трагический миг вспомнилась осень сорок первого, Бородинское поле и комиссар Гоголев Александр Владимирович с приветливой улыбкой на бледном лице.
Это и был его последний вздох.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
1Святослав Макаров любил выезжать в части, и особенно в отдаленные гарнизоны. К таким поездкам он готовился тщательно, и каждый день его пребывания там был содержательным, насыщенным большой работой. После внимательного ознакомления с состоянием дел в гарнизоне, беседы с командным составом он обязательно выступал перед офицерами, а затем отдельно перед солдатами и сержантами с обстоятельным обзором международных событий и жизни нашей страны.
И на этот раз, возвратясь из Москвы и справившись с неотложными делами, Святослав выехал в отдаленный гарнизон, где служил лейтенант Игорь Остапов. Днем генерал Макаров проводил в гарнизоне обычную в подобных поездках работу, а вечером решил навестить Игоря на его квартире.
Святослав освободился раньше, чем предполагал. С самого приезда в гарнизон в нем поселилось беспокойство, причину которого он никак не мог определить. Такое с ним случалось редко. Обладая холодным, рассудочным умом, железной выдержкой и твердым характером, он умел подавлять в себе случайные и неслучайные настроения, подчинять чувство разуму и управлять своими эмоциями и настроением. Внутреннее беспричинное волнение помешало ему провести беседу с личным составом гарнизона так, как он хотел. Собственно, беседа состоялась, он выступил с большой содержательной речью. Его слушали внимательно и остались довольны как солдаты, так и офицеры. Недоволен был он сам, недоволен собой. Ему казалось, что в своей речи он недостаточно широко осветил некоторые довольно существенные моменты, касающиеся американо-китайского альянса. Нет, конечно же он говорил о попытке империалистических политиканов разыграть китайскую карту, он популярно объяснил, что сие значит на практике и чем эта шулерская игра может окончиться. Но этой теме следовало бы посвятить отдельный разговор, не смешивая ее с другими, тоже важными и серьезными вопросами.
Тогда он решил, что причина его непонятного волнения, граничащего с тревогой, кроется в семейном разладе. Но ведь он уже поборол себя, заставил об этом не думать. Больно уязвленный, даже оскорбленный ночным разговором с Валей, он твердо решил, что там все кончено и остается лишь оформить разрыв их семейных уз юридически. Процедура неприятная, но неизбежная.
Игорь пришел вместе с подполковником, замполитом. Появление замполита в доме лейтенанта Остапова встревожило Святослава, устрашающе насторожило, словно он чего-то подсознательно ждал. Подполковник доложил:
- Звонил генерал Думчев. Приказал передать вам, что вам нужно срочно прибыть в штаб и потом вылететь в Москву.
"Проклятые сувениры", - сверкнула неприятная мысль, и Святослав спросил:
- Больше ничего не сказал генерал Думчев? Что случилось?
- Отец ваш в тяжелом состоянии. Как будто инфаркт.
- Понятно, - медленно, растягивая слова, произнес Святослав упавшим голосом.
Пришлось немедленно возвращаться.
У штаба их встретил Думчев. Но по выражению лица Святослава понял, что тот догадывается о случившемся, обнял его, говоря:
- Крепись. Нет слов… Он прожил большую и прекрасную жизнь. Нам с тобой разрешили вылететь на похороны. Отдадим последний долг. Самолет через три часа. Билеты у меня.
- А знаете, Николай Александрович, хотите верьте, хотите нет, а у меня было сегодня такое состояние весь день - места себе не находил. Предчувствие, что ли? Когда это произошло и как? - спросил Святослав вполголоса, когда они вошли в кабинет Думчева.
- Вчера днем. Обширный инфаркт. Сегодня утром мне звонил Олег. Похороны завтра. На Ваганьковском кладбище, - так же вполголоса кратко ответил Думчев.
- Как это ни странно кажется, но непосредственной причиной смерти я считаю приезд гостей из Америки, - сказал Святослав. - Да-да. Стресс, излишние эмоции. Отец никогда не жаловался на сердце. Этой зимой ходил на лыжах, плавал в бассейне, любил баню с веничком. И вообще выглядел молодцом. А тут смесь разных эмоций - положительных и отрицательных. Произошло столкновение, разряд. Несмотря на свою внешнюю суровость, отец имел чувствительное сердце.
