С шевроном «Вагнер». Автобиографическая повесть - Габыч
Появился Сновид, мы начали собираться. Так же, разбившись на две малые группы, мы начали двигаться. Послышались выходы арты пидоров. Мы укрылись на склоне под деревом, затаились. Прилётов было несколько, недалеко от нас. Подождали. Тихо. В радейке раздался голос Роммеля:
– Сновид, вы где?
– Мы уже идём, – ответил Сновид.
А я смотрю, мы, нахуй, никуда не идём. Сновид поплыл!
– Где вы? Выдвигайтесь… – Снова Роммель.
Сновид молчит. Тут уж я думаю, пора:
– Давайте встали. Двинули. Хули расселись. Не видите, он обосрался.
И мы ещё одним рывком преодолели оставшееся расстояние. Примчали к Роммелю. Не разводя бадягу, я бросил ему инфу про Сновида.
– Кого ты подтягиваешь к себе? Ты ебанулся, Роммель?
Забыл сказать: нам вернули Кетона. Он успел уже полежать в голом поле под украинской артой. Мы же все знаем, как отрабатывают по снайперам, когда их засекают. Если вы понимаете, о чём я говорю.
Спросили у Роммеля, где занимать позицию. Мне, Соляре и Артишоку он нарезал позицию возле кустов терновника, у поля. В терновник не залезть, если только его выпиливать. А в нём ещё оказались мешки с гнилой воняющей картошкой. Что эти мешки там делали, ума не приложу.
Начали мы окапываться. Земелька ещё та. Сплошная глина. Мы долбили эту глину сапёрными лопатками, как могли. То ещё удовольствие. Я еле-еле выдолбил себе небольшой и неглубокий окопчик. Сделал обволок. Спать в таком окопе было крайне неудобно, но и копать я запарился. Как Аброс смог рыть таких по три в день, для меня оставалось загадкой.
Мы расположились. Разглядеть было ничего нельзя, хоть плачь. Я на брюхе через поле прополз обратно к Роммелю за шмурдяком. Роммель сидел с Мельником, собственно, это было неудивительно. Я взял шмурдяк и начал надевать лямки. Одну надел, а вторую никак было не зацепить. Роммель сидел ко мне спиной и не видел это моё действие.
Мельник сидел лицом. Тут Мельник видит, как я ебусь с этой лямкой рюкзака, и бросает Роммелю:
– Помоги Габычу.
И меня переклинило!
– Ты охуел? – заорал я на Мельника. – Это, блядь, командир группы! А ты, молодой, ссыкло сраное, сидишь!
И от злости сразу надел эту чертову лямку. Злой как чёрт, на полусогнутых, в сумерках, я вернулся к Артишоку и Соляре. Мельник и Сновид плотно опутали своей харизмой и обаянием Роммеля. И если Сновид был бригадный, и это было такое, но терпимо, Мельник же, лагерный выкормыш, профессионально владел умением залезать под шкуру и опутывать лестью. Как же это меня бесило и нагревало! Ну, думаю, раз такая пошла херотень, то я тоже буду хуёвничать. Я решил пойти поссать в чём мать родила. В белый день, в одних кальсонах от термобелья и в каске я вышел с окопа и пошёл оправляться. Естественно, с автоматом, без него никуда. В лучших традициях голливудских фильмов о войне во Вьетнаме. Не хватало пикового туза на каске и надписи «Born to kill». Всё это действие происходило под дружный смех из зелёнки своих товарищей. Ну, конечно, я ещё тот засранец, тут ответственности с себя не снимаю, но меня раскалила вся эта ситуация до предела.
По возвращении я был вызван Роммелем к себе, где получил внушение и обещание, что меня переведут в другую группу, если я буду творить подобное. Я это принял, и мы расстались.
Прошло часа три, Роммель вышел на меня и сказал:
– Собирайся с вещами. Пулемёт оставляешь Соляре.
– Принято!
25
Я тупо собрался, попрощался с Солярой, Артишоком, и за мной пришёл Мельник. Я улыбнулся ему и подмигнул.
Потом мы встретили Декади с Пробелом и пошли вдоль терновника в неизвестном направлении. Уже в другой зелёнке мы встретили Гургена и Декатлона, которые руководили на точке сброса. Меня им благополучно сдали.
Теперь я был в группе у Гургена. Замом у него был Декатлон. Молодой парняга, которого родители увезли, сейчас уже не помню, из Луганска или Донецка в Екатеринодар (Краснодар). Как только началась заруба, он сразу пошёл в «Вагнер». Гурген же, с его слов, был из Москвы. На армянина он был мало похож, но кто его знает. В общем, приняли меня парни как родного.
– Ты же пулемётчик, и это здорово! У нас не было пулемётчика.
Вручили мне трофейный пулемёт с установленной планкой Пикатини и коллиматором. Новая игрушка! Надо было почистить ленты. Что я сразу и начал делать. Те ленты, что мне достались, были в ненадлежащем состоянии. Чуть позже Гурген мне дал второго номера. Его звали Биксин. Был он из бывших десантников. Сам из-под Рязани. Из какого-то маленького городишка, где зарплаты были, с его слов, в среднем тринадцать, может, семнадцать тысяч рублей, не больше. То есть полная безнадёга, и «Вагнер» был неплохим вариантом среди прочих.
Также у Гургена я встретил старых знакомцев, Маздура, Пробела и Библоса, которых Роммель тоже слил. В смысле оформил перевод в другую группу, потому что они его не устраивали по морально-волевым характеристикам, впрочем, как и я. Группа Маздура, Пробела и Библоса в данный момент выполняла роль подноса[8]. На неё ложилась основная нагрузка по перемещению огневых средств и боеприпасов. И эта троица здесь слегка погибала и стиралась. А я – пулемётчик. Мне снова свезло.
Гурген показал мне позицию. Я сказал Биксину подтянуть цинки с патронами и ленты. Мы занялись переснаряжением и чисткой лент. В какой-то момент чутьё подсказало мне ускориться, чем я поделился с Биксином.
– Давай-ка, дружок, скорее. Чутьё мне подсказывает, что у нас максимум часа полтора-два. Не больше.
Мы активно делали работу. Вдалеке послышались разрывы снарядов и перестрелка. Время начало сгущаться. Я в прямом смысле слова забивал патроны в ленту, где они не заходили. Оставалось снарядить ещё примерно три двухсотых короба, как пришло распоряжение от Мёрфа: группе быть боеготовыми, на сборы максимум час.
Мы мигом упаковали снаряжённые ленты в короба, а что не успели, раскидали россыпухой по рюкзакам. Через полчаса во главе с Гургеном группа выдвинулась. Замыкал нашу группу парень с тремя огромными рюкзаками. Он шёл, его шатало, но он твёрдо отказывался от помощи. Это был наш сапёр, Румпель. Белорусский мужик в прямом смысле этого слова. Цельный и трезвый в своих суждениях.
Навстречу попались ополченцы с раненым на носилках. Мне было так похуй на них на всех, потому что я знал, что впереди сражается Бита. Мне надо было успеть помочь брату. Внутри всё кипело и рвалось. Вперёд, только вперёд! Биту надо прикрыть, надо спасти, если там жопа.
Из-под каски и брони всё текло. Одежда вся вымокла и потяжелела, но это уже семечки. Я не чувствовал усталости. Как же далеко, только бы мы не остановились. Ну же, парни, живее, говорил мой внутренний голос. Как же медленно, можем не успеть.
Мы приближались к триста девяносто девятой точке. Перевалили через холм и вывалились к полуразрушенному бетонному капониру. В этих развалинах стоял Мёрф и руководил боем. Нет-нет, прилетала арта. Там же был Омник и Конфирмат, парень лет тридцати из Кабардино-Балкарии.
Омник увидел меня и спросил:
– А ты-то как здесь?
– Значит, так надо было! Сегодня будет заруба! – ответил я.
За день до выхода я зашёл в гости к Бите. Его группа остановилась в первом цеху. Попили чаю. Обсудили рыбалку на Волхове и Ладоге. И, конечно же, обсудили, что теперь мы опять будем биться вместе! Не опять, а снова, старый ты хер! Как в старые добрые времена. Плечом к плечу.
Не получилось у нас вместе порубиться. Так он и попрощался со мной. Ведь, чуял, сволочь, что
