Войо Терич - Семь бойцов
Йован следил за всем этим с горящим сердцем. Затем потянулись гитлеровские солдаты. Они шли не спеша, изредка оглядываясь. Большие группы проходили быстрее. Порой Йовану казалось все это кошмарным сном. Не хотелось верить в реальность происходящего. Но мимо тянулись немецкие обозы: десять навьюченных мулов и десять сопровождающих с винтовками на ремне…
Подул ветерок, обдавая нас свежестью и запахом каких-то полевых цветов. Из-за лопуха выскочила ящерица и удивленно уставилась на Йована. Я понимал его душевное смятение, так как сам пережил такие же минуты.
— Нам еще дня два топать пешком, пока не попадем в наши края, — сказал я ему. — А может, и больше.
— Возможно.
— И еды не будет.
От солнца лицо его стало совсем смуглым, как у цыгана. За эти десять дней он сильно осунулся. Мне стало жаль его.
— Я думаю, выдержим.
— Надеюсь, — ответил он. — Но мне все равно.
— Почему?
— Я, конечно, выдержу. Когда-то я был пастухом и привык ходить пешком. Мне, наверное, легче, чем остальным. Но я зол на весь свет.
— Где ты пас скотину?
Он назвал одну из областей на юго-востоке.
— Свою?
— Отца и дяди. А иногда и соседскую. У нас были хорошие псы. Я мог целыми часами лежать на спине и наблюдать за облаками. Мне очень хотелось отправиться посмотреть, где конец света. Потом мне сказали, будто у земли нет края. Я усомнился: неужто она и в самом деле такая большая? «Ан нет, — сказали люди, — не настолько она велика, что нельзя ее обойти. Она — круглая». Очень долго я не мог понять, почему же не выливаются океаны, раз она круглая. На другой стороне ее — Америка… Значит, люди висят там вниз головой?
— Нет, — возразил я, — у земли нет «верха» и «низа».
— Почему?
— Из-за земного притяжения.
— Я слыхал о нем.
— Сейчас не до этого, — прервал его я. — Сейчас — у нас есть нечего.
— Чем болтать языком, — проворчал старик, — лучше бы подумали, как нам выбраться.
— Выберемся, — ответил я.
Усталые люди не любят лишних разговоров. Вслед за стариком на нас накинулся Судейский.
— Катитесь к черту с вашими баснями! — вспылил он.
— Почему?
— Потому что мешаете!
— Поляна большая.
— Может, мне поискать край гор?
— Ради бога, не надо, — взмолился я.
— Тогда бросьте философствовать!
— Кончай, — спокойно сказал Минер. — Ничего сказать не даешь.
Минер обладал завидной выдержкой: даже если и разозлится, то не покажет виду.
Адела молча латала обувь. Рядом с ней сидела Рябая. На ее похудевшем лице остались только карие глаза. Иногда Рябая смотрела на нас и что-то говорила Аделе. По тревожному взгляду Аделы я догадывался, что речь шла обо мне.
Высоко в воздухе носились осы, напоминая роту, под огнем покидающую позицию. И еще они напомнили мне страшную картину: множество трупов у реки и жужжащие над ними осы. Это нельзя забыть. И воспоминание об этом заставляет думать о мести.
Рядом со мной оказалась Адела. Она, видимо, тоже наблюдала за осами.
— Тебе это ничего не напоминает, девушка?
— Похоже на пчел, — ответила она и чуть покраснела. — Не называй меня девушкой.
— А как же?
— Товарищ.
Голос ее звучал строго.
В этот момент над кронами деревьев просвистел крыльями кобчик. По раскаленному камню мелькнула его тень.
— Здесь его гнездо, — произнес кто-то.
— Здесь его добыча, — бросил Минер и добавил — Его полет — короткий, решительный, словно высеченный в скале. Потому и создает впечатление силы.
— Ты знаешь здесь местность? — спросил я его.
— Знал, — произнес Минер. — Недалеко село.
Это третье село на нашем пути. Какое оно — тоже пустое или сожженное?
— Недалеко, — повторил Минер.
Я посмотрел на Рябую. Страшно худое лицо, детские губы, обычно ласковый взгляд полон безысходной тоски. Под глазами — темные круги. Угрожающе тонкая талия.
— О чем вы говорили? — спросила Рябая.
— А что тебя волнует?
— Тоже хочется поговорить. Иначе жизнь не мила.
— Нам сейчас не до разговоров, — произнес Минер и посмотрел прямо в глаза Рябой. Она глядела на него по-детски испытующе:
— Дойдем ли мы за два дня?
— Кто знает, — ответил Минер. — Как раз об этом мы и говорим, милая. Можно бы, конечно, спуститься в село…
— Слушайте, — сказала Рябая, и щеки ее залил нежный румянец. — Если мы проберемся в село ночью и будем осторожны, то все обойдется. Впрочем, я не люблю вносить предложения.
— Здесь все должны вносить предложения, — сказал Минер. — Раньше мы были уверенней.
— Ты остался таким же.
— Это комплимент?
— Как хочешь…
— Будем держаться вместе! — вдруг проговорила Адела, и никто не понял, почему она так сказала.
Рябая как-то странно взглянула на нее.
— Мне что-то очень грустно, — сказала мне она. — Но я в здравом уме. Я, конечно, верю, что в конце концов мы победим, даже если и придется мне оставить здесь свои кости.
— Ты не больна? — спросил я.
— Нет.
— Грусть рассеется. Она как туман.
Когда Рябая отошла в сторону, я сказал Минеру:
— Не люблю я села…
— Но мы должны пройти через них, иначе голод задушит нас…
Я молчу. Мы шагаем к юго-востоку. Как всегда, величественно сверкает солнце.
— А Йован — хороший парень, — перевел разговор на другую тему Минер.
— Был хороший.
— А теперь?
— Боюсь, оставит нас.
— Не будем говорить об этом.
— Что ты думаешь о Судейском? — спросил я.
— Он полностью согласен с нами.
— А старик?
— Хороший.
— Значит, сегодня мы останемся здесь?
— Да, переночуем.
— Место неплохое.
— Может стать и плохим.
— Впервые вижу, как ты нервничаешь, — заметил я.
— С девушкой худо.
Я тоже думаю о Рябой: «Женщина. Переболела тифом…»
Ветер освежает меня. Пахнет хвоей. Склоны заросли желтыми цветами.
— Люблю горы, — произнес Минер.
— Я тоже. Если б не голод.
Так мы решили сойти в Жупу и в первом же селе добыть продукты. Горные села сожжены. Жупские далеко. И ненадежны.
Я понимаю, что это опасное предприятие. Если нас обнаружат — не избежать преследования. Однако многое в жизни требует риска…
Заночевали мы в горах, в какой-то старой, покинутой жителями избушке с дырявой крышей. Утром у меня было плохое настроение: Адела улыбалась Йовану, дружески расспрашивала о чем-то Минера, что-то отвечала Судейскому, но на меня даже не взглянула. Я сидел, прижавшись спиной к скале, и ожесточенно чистил винтовку.
— Сколько раз ты будешь ее чистить? — подошел ко мне Судейский.
— По крайней мере, чтоб пострелять!
— Ему нечего делать! — произнес Йован.
— Отдыхай. Винтовка вычищена.
— Он, наверно, старается для того, кто ее получит, — не унимался Йован.
— Эту никто не получит…
— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил Рябую старик.
— Мне очень стыдно. Сегодня ночью я уже решила, что вам бы лучше оставить меня. Но сейчас с ногой хорошо.
— Дай-ка я посмотрю рану, — предложила Адела.
Она развязала повязку, сбросила старые листья подорожника. Старик протянул ей свежие.
— Лучше, хотя еще не зарастает.
— Не с чего, — заметил старик.
— Что?
— Нет еды, потому и не зарастает.
— Должна была бы закрыться, — возразила Адела. — Рана чистая.
Она сделала перевязку и села возле Рябой. Они тихо о чем-то зашептались.
— Так нельзя идти, — говорил Йован.
— И так тоже нельзя, — не соглашался Минер.
— Я знаю местность.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ничего.
— Он хочет сказать, что точно так же не может уйти, как и мы. По нему будут стрелять, — вставил Судейский.
— У тебя вместо головы — навозная куча.
— Вы опять ругаетесь? — вмешалась Адела. — Ты должен сдерживать себя, — мягко обратилась она к Йовану.
— Не могу. Я и так слишком долго делал это.
— Ты молод, — сказал старик. — Ты слишком молод…
Целый день мы отдыхали, чтобы со свежими силами пойти в Жупу. Все знали об этом, только Йован делал вид, будто ему ничего не известно. Мне, однако, он признался, что очень хочет идти вниз, в село.
И когда мы тронулись в путь, он взял у Рябой сумку и какое-то время нес ее, шагая впереди. Девушка с благодарностью смотрела на него. Но Йован был Йованом. Его злой язык и здесь подвел его.
— Сильный помогает слабачку, — подмигнул он мне.
— Эх ты, — с упреком проговорила Рябая и отобрала у него сумку.
Йован пропустил всех вперед, затянул шнурок на обувке, заломил на затылок шапку и, поравнявшись со мной, как ни в чем не бывало, произнес:
— Вверху — Каменита Глава.
Больше он не проронил ни слова. Я шел за ним следом и невольно обратил внимание, как он похудел. Внезапно повернувшись, Йован спросил:
