Владимир Богомолов - Момент истины (В августе сорок четвертого)

— Ich bin Mechaniker, ich hab in einem Werk gearbeitet.[18]

— Питание для рации, — рассматривая батарейку в руке Полякова, заметил капитан. — Значит, они не врут.

— Врать им теперь ни к чему… — заглядывая под куст, сказал Поляков и поднял отрезок проволоки с маленькой вилкой. — Это тоже от рации.

— Funker, funker… — радостно подтвердил длинный. — Herr Oberst, ich bitte zu berucksichtigen, dass ich Arbeiter bin… Ich habe drei Kinder und muss unbedingt zuruck![19]

Приземистый немец смотрел на него исподлобья с презрительной враждебностью.

— Аромат-то какой, — вдыхая воздух, заметил Поляков, — божественный!.. Чего он хочет?..

— Боится, что его расстреляют. Просит учесть, что он механик, словом, рабочий…

— Это я понял… — оглядывая поляну, в раздумье сказал Поляков. — Рацию развертывали здесь, но нам от этого не легче… Чтобы исключить или, наоборот, принять эту версию, нужна дешифровка перехвата… На месте задержания шифровальный блокнот не обнаружен. Здесь-то он несомненно был. Попытайтесь отыскать…

— Но… Где?

— Возможно, блокнот брошен или утерян по дороге… Вам всем… вместе с ними, — Поляков взглядом указал в сторону немцев, — придется проделать их путь… Все сорок километров двигайтесь цепью… Как с ногой, выдержите?

— Да. — Капитан покраснел.

— Обнюхайте каждую травинку. Особое внимание к местам, где они устраивали привалы.

— А если шифр уничтожен, сожжен?

— Не думаю. Штабные документы целы. Постарайтесь отыскать!

23. ПОИСКИ УТРОМ В ГОРОДЕ

Рано утром, когда, позавтракав, они вышли на улицу, Таманцева прорвало. Он перебил вдруг Алехина и, раздувая ноздри, возбужденно сказал:

— Что вы все твердите: «должны», «обязаны»? Нужен текст дешифровки. А без текста можно торкаться до второго пришествия, как слепые щенята!

— Текст будет, — пообещал капитан.

— Когда?! — распаляясь, воскликнул Таманцев. — Москва десятые сутки не может размотать перехват, а мы — отдувайся!

— Девятые, — поправил Алехин. — Ты что, не с той ноги встал?

— Я — с той! — разозлился Таманцев. — Вы меня дурачком не делайте! Мы уродуемся как бобики! Москве не укажешь, а с нас с живых не слезут!..

— Короче! Что ты предлагаешь?

— От текста надо танцевать, от текста! Вы боитесь потребовать расшифровку с Управления, а они дрейфят перед Москвой. Цирлих-манирлих! Я так не могу и не желаю!.. У Москвы одних только фронтов — двенадцать, да разве они о нас вспомнят?! Их за глотку надо брать, за глотку! Давайте я сам позвоню — хоть генералу, хоть в Москву, хоть куда… Плевал я на субординацию! Мы не в бирюльки играем и не на белок охотимся! Это дело государственной важности! И у нас железная позиция! Давайте я позвоню! Да я им так мозги раскручу, что не соберут!

— Все?

— Нет, не все!

— Андрея бы постыдился.

— А я не ему, я вам это говорю!

— Принял к сведению, — невозмутимо сказал Алехин. В ярости сплюнув, Таманцев взялся рукой за край борта и прыгнул в полуторку.

Потом, нахохлясь, он трясся в кузове возле Андрея, оскорбленный и обиженный. Когда машина остановилась, чтобы его высадить, Алехин, ступив на подножку, сказал:

— В двенадцать часов подполковник должен быть в отделе контрразведки авиакорпуса. Можешь все ему высказать.

Таманцев молча соскочил и не оглядываясь пошел по улице. Андрей с капитаном поехали дальше.

Утро оказалось столь же бесплодным, как и вечер.

Андрею достался центр города и базар. Он ходил по улицам, время от времени толкался по базару, присматривался ко всем военным, а заодно и к гражданским, — ни одного похожего лица.

На базаре среди покупателей, точнее, покупательниц, попадались и военные; но более всего там было крестьян.

В порыжелых домотканых маринарках, в платках, картузах и польских форменных фуражках с лакированными козырьками, они теснились у подвод, ходили по рядам, ко всему приценивались, покупали же мало, только что из одежи. Слышалась русская, белорусская, а чаще польская речь.

Продавалась всякая всячина — от картошки и живых свиней до католических иконок и военного обмундирования. На лотках торговцев-профессионалов красовались сотни пачек литовских и немецких сигарет, самодельные пирожные и свечи, конфеты, полукопченая колбаса и булочки; здесь же под яркой заманчивой вывеской «Буфет. Обеды как у мамы!» продавали горячие блюда и ароматный самогон — бимбер.

Частная торговля в освобожденных городах удивляла Андрея: он не мог понять предпринимательства. Буржуи, как он представлял их по книгам и кино, наверно, выглядели точно так, как эти сытые люди за лотками.

— Нэп, — авторитетно объяснял Таманцев. — Некоторое оживление частного капитала и спекулянтов. Придет время, их так прижмут — небо с овчинку покажется!..

Как и вчера, стояла тягостная жара, разогретый воздух был неподвижен. Заплатив двадцать рублей, Андрей выпил бутылку ядовито-красной воды на сахарине и снова отправился на улицы города.

Он остановился, не доходя перекрестка, увидев на другой стороне улицы, у тенистого палисада, заметную своей красотой пару: девушку в медицинском халате и белой шапочке и высокого щеголеватого лейтенанта.

— Ну что? — раздался рядом с Андреем голос вышедшего из-за угла Таманцева.

— Ничего.

— Ниц нема, — понимающе сказал Таманцев и перевел взгляд на парочку: — Влюбляются… Живут же люди!

— Надо было з-задержать их вчера на к-контрольном пункте.

— Учат тебя, учат, — досадливо поморщился Таманцев. — Ты пойми: нам нужны их связи, нужны факты, улики… Да, может, они в этом лесу даже не были. А может, были, но не имеют отношения к разыскиваемой нами рации. А если, допустим, имеют — брать их надо с поличным, доказательно. Или разобраться и исключить… А ты все одно: хватай мешки — вокзал отходит!

Несколько секунд они молчали. Пара на той стороне уже рассталась; девушка ушла, а лейтенант стоял с невеселым лицом и курил.

— Кошка между ними пробежала, — сказал Таманцев (он считал себя незаурядным психологом и физиономистом). — Или котенок как минимум.

— Ты д-думаешь, они в городе и мы их найдем?

— Думаю!.. Должны: городишко-то небольшой!.. Выше голову! — Он похлопал Андрея по плечу. — Шарик ведь круглый — куда же они денутся?!

24. ОПЕРАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

«Весьма срочно!

Егорову

из Москвы

16.08.44 г.

Сообщая дешифровку перехвата по делу „Неман“, предлагаю принять активные меры к розыску и задержанию агентов и незамедлительному пресечению работы передатчика.

Судя по тексту, вы имеете дело с крупной квалифицированной резидентурой, действующей с заданием оперативной разведки в тылах вашего и сопредельных фронтов. Очевидно наблюдение за железной дорогой на линии Гродно — Белосток; не исключены челночные маршруты Вильнюс — Белосток (через Гродно) и Вильнюс — Брест (через Лиду — Мосты — Волковыск)…[20]

…О ходе розыска и всех проводимых Вами мероприятиях докладывайте ежедневно.

Приложение — упомянутое.

«ЗБ № 1604 „Неман“. Перехват от 13.08.44 г.

«Срочно!

Лида, Полякову

Сообщаю дешифрованный перехват от 13.08.44 г. и розыскную ориентировку на Павловского.

Рация с позывными КАО заслуживает самого серьезного внимания. Продумайте и доложите, что еще возможно предпринять.

Задержитесь на сутки в Лиде для активизации розыска, оказания практической помощи группе Алехина и организации поимки Павловского.

«Срочно!

Лида, Полякову, Алехину

По ориентировке ГУКР № 9.651 от 27.07.44 г. разыскивается агент германской разведки Грибовский, он же Волков, он же Трофименко, он же Павловский Казимир, он же Иван, он же Владимир, по отчеству Георгиевич, а также Иосифович, 1915 г. р., урож. г. Минска, образование среднее, в прошлом член ВЛКСМ, инструктор и активист Осоавиахима.

В 1936–1939 гг. служил действительную в радиотехнических частях Московского военного округа.

Мать Павловского перед войной якобы осуждена за антисоветскую деятельность к 10 годам лишения свободы. Отец — по национальности немец, проживает на одном из хуторов Лидского р-на, Барановичской области.

Сам Павловский в начале войны, будучи сержантом Красной Армии, с оружием перешел на сторону немцев. Весной 1942 года с отличием окончил кенигсбергскую школу германской разведки. В 1942–1943 гг. девять или десять раз перебрасывался в тылы Красной Армии: радистом и старшим разведывательной группы. В 1942 г. под Москвой в момент задержания, отстреливаясь, убил офицера комендатуры и двух патрулей. С 1942 г. (неточно) — фольксдойче. За успешное выполнение заданий абвера награжден Железным крестом II степени, серебряной и двумя бронзовыми боевыми медалями.